– Повторенье, оно, конечно, мать ученья. – Я почесал кончик носа и, поерзав, в попытке устроиться поудобнее на лежанке из лапника, договорил: – Но не до такой же степени! А вот… штабную палатку обнести, под сурдинку, было бы неплохо. Однако… Велимир, скажи мне на милость, как ты медведя собираешься уговорить на эту авантюру?

– Так я это… у деда научился. Он знатным волхвом был, – смущенно пожал плечами парень.

– Подожди-подожди. – Я нахмурился, вспоминая одну из бесед со Смольяниной. – А мне одна сведущая дама говаривала, что подобные кунштюки со зверями мужчинам… хм, скажем так, не даются.

– Так то перунцам. – Махнул рукой Велимир. – А Волосовы волхвы завсегда со зверьем обращаться умели. К бортям тем же мишкам пути перекрыть, или скотину зимой от волков оберечь…

– О как. – Кажется, умения молодого пластуна оказались откровением и для его собственных сослуживцев. Впрочем, группу-то я набирал из разных сотен, так что ничего удивительного.

– Так. Ты уверен, что мишка тебя послушает? – Я поднялся с подстилки и уставился на Велимира. Тот хмыкнул и уверенно кивнул.

– И что, не жалко тебе косолапого? Пристрелят же его наши хлопцы, – подал голос пятый «диверсант» из моей группы, молчаливый Первак.

– А что, от ухи да каши ты еще не устал? – заметил Сварт. – Оно, конечно, медведь не кабан, но тоже мясо!

– О! А это идея. Велимир, может, ты и с кабаном договориться сумеешь? – спросил я.

– Сделаем. Только не договорюсь, а заставлю. Как и медведя. – Подумав, хмуро кивнул наш «волхв».

Ага. Значит, все-таки есть разница! Смольянина-то птицам на свою руку садиться не приказывает. Просто зовет, и те с радостью слетаются на этот зов. Ну да ладно. Не о том думаю.

…А утром стоянка курсантов была разбужена далекими выстрелами, донесшимися откуда-то из леса и последовавшим за ними громким треском и ревом. Каково же было удивление повыскакивавших из палаток, еще толком не проснувшихся военных, напрягшихся в ожидании очередной каверзы неугомонного директора, когда они увидели на противоположной стороне поляны гоняющегося за кабаном медведя. Время от времени секач всхрюкивал, резко разворачивался, после чего роли менялись, и уже медведь удирал от кабана на виду у всего лагеря. Эти «салки» продолжались минут пять и собрали изрядную толпу зрителей. Правда, к их чести надо отметить, что выскочившие из палаток полуголые солдаты тем не менее не забыли прихватить оружие. Да и часовые продолжали внимательно смотреть по сторонам, но и они нет-нет да и бросали взгляд в сторону невиданного представления.

Вытоптав изрядную часть поляны, кабан вдруг развернулся и устремился к лесу, медведь припустил за ним, а спустя секунду на территории лагеря вдруг прозвучал добрый десяток громких хлопков, обдав штабную палатку оранжевым дождем.

– Поздравляю. Ваш штаб уничтожен, – голос директора училища, явно усиленный с помощью наговора, разнесся над поляной. – Учения можно считать законченными.

Голос смолк, и в лагере воцарилась прямо-таки гробовая тишина. Только взгляды курсантов скрестились на шести фигурах в центре стоянки, у заляпанной оранжевой краской штабной палатки. Впрочем, изуродована была не только она, но и соседние с ней обиталища старших курсантов. Ну да эти дизайнерские изыски не очень-то удивили окружающих. Ручные бомбы, действующие по тому же принципу, что и красящие пули, были им уже очень хорошо знакомы. А вот вид самих «партизан», взбаламутивших весь лагерь, оказался действительно странен и в любое другое время наверняка цеплял бы взгляд.

Компания «диверсантов» щеголяла голыми торсами, как и большая часть не успевших толком одеться курсантов. И стало понятно, почему их не узнали. В суматохе, воцарившейся после стрельбы, приглядываться к бегущему рядом сослуживцу никто и не подумал…

– Виталий Родионович, и все-таки, как вы утащили эту чертову полевую кухню? Она же пудов восемь весит! – осведомился за завтраком обескураженный Мстиславской.

– Проще простого. За день до того взяли в кустах одного из курсантов, вы ж тогда еще не опасались в лес до ветру бегать, да и допросили. А дальше дело техники. «Собаку» вы выставляли из молодняка, который еще и пороху не нюхал, вот мы и подошли к тому времени. Пара связанных часовых…

– Простите, но я не об этом. Как трое ваших подчиненных внаглую катили кухню через весь лагерь, матеря при этом неугомонного повара и чертова фельдфебеля, заставшего их за распитием вина, я знаю. Но болото! Черт побери, как вы ее туда-то закатили?

– Нет ничего проще, Ларс Нискинич. – Я пожал плечами. – Позвольте ваш чай?

Княжич молча протянул мне только что наполненную горячим ароматным чаем чашку, и я, коснувшись пальцами ручки, наложил на нее довольно простой наговор. Правда, в отличие от оригинальной версии, удерживал его своей волей несколько дольше. В результате, не прошло и десяти секунд, как над только что парившей чашкой вспухло облачко снежинок, чай превратился в лед, а сама чашка покрылась изморозью.

– Немного смекалки, немного бытовых наговоров и воля. Прошу. – Я вернул удивленному Мстиславскому его чашку. Сидящие рядом офицеры переглянулись, но комментариев не последовало. Я оглядел компанию старших курсантов и вздохнул. – Что ж, господа, думаю, настала пора подвести предварительные итоги этого учения. И скажу честно, я ими недоволен. Как вы воевали в Румынии с такой подготовкой, я просто не представляю. Объясните, зачем вам было нужно столько людей, если больше половины из них постоянно торчали в лагере, превращаясь в великолепную мишень для диверсий? Вы что, разучились устраивать облавы? Что это за невнятное трепыхание на месте? Кто кого ловил, в конце концов?!

Разнос я устроил знатный, но у меня были на то все основания. Курсанты повели себя как телки несмышленые! Абсолютное отсутствие какой-либо инициативы, никаких попыток прочесать округу… ну, если не считать за таковые разосланные в разные стороны немногочисленные по составу дозорные группы. Хоть бы их численность увеличили, что ли! Иначе это превращалось просто в уничтожение собственных сил. Ведь не нужно быть Суворовым, чтобы понять: при одинаковом количественном составе охотников и «партизан» преимущество будет у последних… если они, конечно, будут бить из засады. Что тут сложного? Или это их замечательная летняя погода на лирический лад настроила? Решили, что в отпуске, на шашлыках, и расслабились. Короче, кошмар и ужас.

Ну ничего, на следующей неделе должен прибыть обещанный специалист по «лесной войне», он их живо научит правильно репку чистить. Да и мои «партизаны» кое-чему научились. Глядишь, и наставят олухов-сослуживцев на путь истинный.

Когда же мне надоело любоваться на смущенные физиономии господ старших курсантов, явно понимающих свою вину, я хлопнул по столу ладонью.

– Ладно. Положим так. Дирижабль прибудет завтра. До тех пор вы должны составить отчет, в котором детально разберете все свои ошибки, а уже в училище мы дружно его почитаем. На этом позвольте откланяться.

Попрощавшись с офицерами-курсантами, я вышел из-за стола и, не теряя времени, устремился к краю поляны, где только что приземлилась «блоха» – совсем уж миниатюрный аппарат конструкции Бухвостова, созданный им в очередном приступе «священного безумия», как прозвали моменты просветления нашего главного инженера, коллеги с верфей. Маленькая двухместная машина не обладала выдающимися характеристиками изначально боевого «семьсот первого», но ей это было и не нужно. Функции у этого скатоподобного агрегата были чисто гражданскими. Почтовик или рассыльный самолет, не более. И то, что этот самый «скат» сейчас оказался здесь, говорило лишь об одном: что-то случилось в Каменграде.

К моему удивлению, хмурый пилот из состава заводских испытателей, прилетевший на «Скате», не привез никаких писем, единственное, что он передал на словах, была просьба Толстоватого как можно быстрее прибыть в город.