— На ночь глядя-то? — засомневался я. — Не, не буду. Потом не усну.

— Подолгу спя, мы сокращаем свою жизнь, — философски заметила Маринка и, шлепая босыми ногами, направилась на кухню. — А потом, у меня кроме него больше ничего нет. Третий день забываю в магазин зайти.

— Через интернет харчи закажи, — посоветовал я, проследовав за ней. — С доставкой на дом.

— Так они днем возят, — возразила мне соседка. — Или рано вечером. А у меня рабочее время ненормированное. И еще часто привозят не то. Мне вот вместо яблок раз «помело» привезли.

— Тогда питайся кофе, — подытожил я, усаживаясь за стол, уставленный пустыми немытыми чашками с серо-карамельными кофейными пятнами внутри. — А то, если хочешь, ко мне пошли. Гречки сварим. Или риса.

— Знаешь, Смолин, — теплые руки Маринки обвили мою шею, а ее подбородок уперся в мой затылок. — Иногда мне кажется, что мы с тобой почти семья, только двадцать лет спустя после бракосочетания. Плотского нет, но есть духовное. Я иногда даже думаю, что коли до тридцати пяти я не выйду замуж и не сложу на очередном редакционном задании свою шальную и очень-очень красивую голову, то женю тебя на себе. Почему нет? Ты добрый, мягкий и покладистый, будешь славным мужем и хорошим отцом. Гречка вон у тебя всегда есть, и рис. Карьеру, может, в своем банке сделаешь, станешь меня обеспечивать сумочками «Луи Витон» и блескучими цацками с камушками от Сваровски.

Она отпила кофе, после вытянула сигарету из пачки и щелкнула зажигалкой.

— Мое мнение о данных планах на грядущее учитываться будет? — заранее зная ответ, поинтересовался я, вставая и направляясь к окну, чтобы открыть форточку.

— Не-а, — отмахнулась соседка. — Я ловкая, хитрая и пронырливая. Я сначала от тебя забеременею, а после поставлю перед фактом. Если же ты начнешь отпираться, то подниму на свою защиту общественность.

— Не поднимешь, — вдохнул я сырой осенний воздух, хлынувший в кухню. — Нет тебе веры теперь. Дворничиха Фарида — и та не поверит.

— Это да, — признала Маринка. — Недавно она меня встретила у подъезда и презрительно так говорит: «Гулял много, куриль, мужик водиль, ребенок потеряль! Глупий ты, правильно Сашка тебя бросаль!».

— Вот! — поднял указательный палец вверх я. — Люди правду видят.

— Ну и хрен с тобой, — выпустила дым соседка. — Была бы честь предложена. Тем более что в последнее время ты, Смолин, стал каким-то не таким. Раньше ты был как таблица умножения — понятным, несложным и записанным на любой обложке любой тетради в клеточку. А теперь вокруг тебя слишком много непонятного и неправильного. Как журналисту мне это интересно, а как женщине — не очень. Вот скажи — что это была за деревня, куда мы с тобой в июле ездили? Что за страсти творились ночью на поляне в лесу? Да бог с ней, с поляной. Что тогда на кладбище произошло? Ну в конце августа. Почему я тут помню, а тут не помню? Я ведь точно знаю, что ты в курсе всей той истории.

— Да откуда? — мягко произнес я. — Просто пришел тебя поддержать. Так сказать — «мысленно вместе».

— Подобную хренотень впаривай первокурсницам из любого института. Они вообще верят во все, даже в любовь до гроба, по крайней мере до тех пор, пока две полоски на тесте не увидят. — Маринка стряхнула пепел с сигареты. — Что за отдел 15-К такой? Почему Стас при упоминании о тебе начинает юлить и пытаться перевести разговор в другую плоскость? Да черт с ней, с другой плоскостью. Почему тот же Стас про тебя знает больше, чем я, твой самый верный друг, почти родственница? Почему Севастьянов настоятельно советовал мне во всю эту историю не лезть? Севастьянов, криминальный журналист от бога, у которого инстинкт самосохранения отключили еще в материнской утробе. Очень много «почему». А ответов нет. Только смазанные воспоминания о том, что мне несколько раз было очень страшно.

— Севастьянов твой умный парень, — снова глубоко вдохнул я, так и не поворачиваясь к Маринке лицом. — Он просто не хочет, чтобы тебе снова было очень страшно.

— Интерес к непонятному для меня всегда был приоритетней страха, — топнула босой ногой по полу Маринка. — Он у меня развит сильнее. И потому я хочу, чтобы ты мне все рассказал. Все, от начала до конца. Сашка, я все равно с тебя не слезу!

— Ну ты на меня еще и не забиралась ни разу, — заметил я, раздумывая, как правильно поступить в данной ситуации.

Ведь правда не отстанет, уж мне-то это известно. Но при этом мне было ее очень жалко. Она не я, она влезет во все это с головой без раздумий и выбора дороги, и, в результате, скорее всего умрет, так не дожив до собственного тридцатипятилетия. Да что там. Даже до следующей весны.

— Смолин, если это шантаж, то очень и очень низкий, — возмутилась Маринка. — Я, конечно, девочка без комплексов, но есть же некоторые вещи! И потом — я тебе тогда на кладбище все детально объяснила. Не надо ломать то, что потом никогда не восстановишь.

— Да ну тебя, — я, наконец, принял решение и вернулся за стол. — Шучу я, шучу. Не очень-то и хотелось.

— Вот ты хам, — еще сильнее обиделась Маринка. Она была настоящей женщиной, потому ее задевали равно как приставания представителей противоположного пола, так и их равнодушие. Причем даже если и то, и другое исходило от одного и того же человека. — Ты хочешь сказать, что вот это вот не будит у тебя никаких чувств?

После чего был распахнут халат, и я узрел на самом деле красивые формы моей соседки. И — да, они будили и чувства, и все остальное.

— Определись уже, — посоветовал я ей. — А то елозишь мыслями, как кот по полу после туалета. Тебе самой чего надо?

— Правду. — Маринка запахнула халат, потушила сигарету, поставила локти на стол, положила голову на ладони и уставилась на меня. — Всю и в деталях.

— Душа моя, да нечего мне тебе рассказать, — жалобно просопел я. — У тебя воображение, как у любой творческой личности, слишком буйное. Ты сама себе чего-то навыдумывала, потом в это все поверила, а теперь меня тиранишь, требуя того, что я тебе дать не могу. Ну не в состоянии я рассказать что-то, чего не знаю.

— Врешь. — Маринка перегнулась через стол и ткнула меня пальцем в лоб. — Врешь, гад такой. И, главное, уверенно так, со знанием дела. Говорю же — изменился ты. Раньше я тебя всегда могла раскрутить на то, что мне было нужно, а теперь — откуда что берется. Ладно, хрен с тобой, я подожду. Это я в плане вкусняшку съесть нетерпеливая, а в профессиональном смысле у меня с умением ждать все в порядке. Но помни — большой брат следит за тобой. И если даже на некоторое время я исчезаю из твоего поля видимости, как это случилось в последний месяц, это не значит, что меня нет рядом.

И она изобразила некий жест, сложив указательный и безымянный палец в «рогульку», а после поводив ей в воздухе, от своих глаз к моим.

— Следи, — быстро согласился я. — Во все перископы. Я не против. Только, чур, когда я приведу гражданку к себе в гости и задумаю с ней поиграть в «шпили-вили», не надо выскакивать из-под кровати и упрекать меня в недостаточной техничности и опытности.

— Заковыристые у тебя фантазии, — хмыкнула Маринка. — «Гражданку в гости». Сто лет ничего подобного не видела, с той самой поры, когда твоя бывшая вещи из твоей квартиры забирала. Кстати, я ведь тут с ней в метро недавно столкнулась, причем на нашей остановке. Она про тебя спрашивала, интересовалась личной жизнью. Я-то сначала подумала, что она к тебе заезжала, но нет, у нее тут какие-то дела по работе были.

О как. Светка работает на «Красных воротах», и в наши «спальные» пенаты ее ну вот никак занести не могло. Нет, будь она юристом, косметологом или тем же журналистом, то есть корми ее ноги, можно было бы в это поверить. Но она-то рентгенолог! И у клиники ее филиалов точно нет, это я знаю, как «Отче наш».

Совпадение? Не уверен.

Вот ведь.

— Слушай, она упоминала какую-то рыжую девицу, — продолжала тем временем свой рассказ Маринка. — Мол, связался ты с какой-то малолеткой, та по ухваткам форменная прошмандовка.