— Ненавижу! — взвыл тот, кто когда-то звался Вадимом Анатольевичем и снова рванулся вперед, целясь искривленными пальцами мне в грудь, туда, где билось сердце — Все равно заберу! Еще раз умру, но заберу тебя с собой!

— Не-а — холодно возразил я, уворачиваясь, а после вогнал лезвие ему в спину, чуть выше поясницы — Не получится. Переоценили вы себя, дорогой коллега. Не-смерть это еще не гарантия неуязвимости и власти.

Тело призрака дергалось, как при приступе лихорадки, багровые линии разрезов, расширялись, словно стремясь соединиться друг с другом, и попутно, похоже, выжигая черноту, поселившуюся внутри Силуянова. Просто та судорожно пульсировала, чем-то напоминая огромное темное сердце, готовое вот-вот остановиться.

— Ты зря поднял руку на невиновного — я развернул Вадима Александровича лицом к себе и припер его к стене — Наш конфликт был только наш, не следовало Ольгу в него впутывать. Потому и подыхаешь ты сейчас вот так, страшно, больно, без надежды на хоть какую-то будущность в посмертии.

— Ыыыыы! — зло замычал призрак, как видно поняв, что я имею в виду. Два года в мире теней любого чему-то да научат.

— Именно так — я злорадно скривил губы — Душа твоя отправится не туда, куда следует, а совсем в другую степь. Ты, Вадим Анатольевич, самоубийца, тебя и так ничего хорошего не ждало, но то место, которое я для тебя припас, оно в десятки раз хуже, чем любое пекло. Уж поверь мне.

И я снова ударил его кинжалом, на этот раз под левое ребро. Силуянов дернулся и взвыл, как подстреленный волк

— Ох ты ж ё! — раздался возглас вернувшейся к нам Жанны от двери — Чего это с ним?

— Прозрение приходит — пояснил я ей — Понял, что неправильно жил.

— Все равно я до тебя доберусь — с трудом выдавливая из себя слова, прохрипел Силуянов, тело которого на глазах начинало расползаться на синие клочья — Из ада вернусь, если понадобится!

— Убей его, Саша — попросила меня Жанна — Прямо сейчас убей. Ничего он не понял и не поймет.

— И то правда — согласился с ней я, отбросил кинжал в сторону и схватил своего противника за истончившиеся запястья — Морана, эта жертва тебе! Надеюсь, ты будешь довольна.

— Можете новый дом не покупать — сказал я Ряжскому, который, казалось, за все это время даже с места не сдвинулся — И сюрпризов больше никаких ожидать не стоит. Живите как жили. Или даже лучше.

— В самом деле? — саркастично осведомился у меня бизнесмен — Как-то не верится.

— Верить, не верить — ваше дело — отмахнулся я — Сказал то, в чем уверен, дальше решать не мне.

— Батюшку на всякий случай вызвать бы — подал голос один из охранников Павла Николаевича, без особой теплоты во взгляде глянув не меня — Пусть все освятит. У меня, если что, телефон есть. Хороший батюшка, проверенный, надежный. Он у моей жены офис освящал, так к ним теперь даже налоговая не суется.

— Вызови — разрешил Ряжский — Почему нет? Лишним не будет. А ты, Смолин, знай — если Ольга не очнется, то я этого тебе так не спущу. Носов долго тебя защищать не сможет. Не потянет он такую ношу.

— Вы не забыли, что мы пока еще тут? — поинтересовался один из охранников моего нового клиента — И можем эти слова расценить как потенциальную угрозу в адрес нашего работодателя?

— А что такого я сказал? — усмехнулся Ряжский — Только то, что скоро ваш патрон, даст бог, разберется, с кем именно его жизнь свела. Я тоже, знаете ли, сначала вот этого господина за клоуна держал. Над женой посмеивался, мол, охота тебе какого-то шарлатана прикармливать. И что в результате? Жена в коме, сам вот тут стою, в дом зайти боюсь, и сделать тому, кто мне веселую жизнь устроил, ничего не могу. Только если косо глянуть в его сторону. Так что у Ильи Николаевича все впереди, уж поверьте.

— О, а вот и он, легок на помине— хмыкнул я, доставая из кармана куртки задергавшийся от виброзвонка смартфон — Это что же там такое случилось, что человек в такую рань вскочил с кровати? Стоп! Может, он как раз прозрел? А, Павел Николаевич?

Ряжский было открыл рот, как видно имея, что мне возразить, но я уже ответил на звонок, потому он от реплики решил все же воздержаться.

— Доброе утро — бодро проорал в трубку я, догадываясь, что именно сейчас мне скажет новый наниматель — Ну, со мной все ясно, волка ноги кормят, но вам-то чего не спится в столь ранний час?

— Да я бы и спал, только разбудили меня — в тон мне ответил Носов — Александру, понимаешь ли, настолько скверный сон снова приснился, что он весь дом переполошил. Да ладно бы вопли и крики, которые даже я услышал, это еще ничего. Он же стрелять начал, дырок в стене понаделал.

— Охохонюшки! — добавил в голос печали я — Вот ведь! А все нервы и стрессы. Не бережет он себя, вот что я вам скажу. Потому, думаю, иногда всякие глупости и говорит посторонним людям.

— Саша, оставь его в покое — мягко произнес Носов. Вот только в эту словесную ватку было закутано легкое такое предостережение. Почти неуловимое и неосязаемое. Но оно — было — Он хороший человек, потому не стоит его больше третировать.

— Он рядом с вами? — спросил я — Да? Передайте ему трубку.

— Слушаю — голос охранника ничем не выдавал его недавнее растрепанное состояние.

— Скорее это я вас слушаю. Вы ничего не желаете мне сказать, Саша?

— Думаю, я был не слишком прав в своем недавнем суждении — выдержав паузу, произнес он — И, если когда-нибудь между вами и моим хозяином возникнет какое-то недопонимание, мы решим все проблемы исключительно на нашем уровне. Без привлечения сторонних лиц.

— Золотые слова — похвалил я его — Все, идите спать. Думаю, что более вас дурные сны не потревожат. Ну, если, конечно, вы на ночь не станете слишком сильно набивать живот вредной пищей. Илье Николаевичу поклон.

Я завершил звонок нажатием на красный кружочек и глянул на Ряжского.

— Теперь что до вас — несколько раз щелкнув пальцами, произнес я — Павел Николаевич, не надо передергивать. И вы меня не прикармливали, и я специально вам яму не копал. Да и чего ради? Что до Ольги Михайловны, так ей я вообще никогда зла не желал. Не желал и, что важно, не делал. Ну, разве что поучил поначалу маленько разок-другой, чтобы она на себя лишнего не брала и не считала меня кем-то вроде собственной прислуги. Причем самую малость поучил, без последствий, без зла в душе. А что до вас, Павел Николаевич, так вы получили ровно то, что заслужили. Кто недавно охране дал команду меня пристрелить, если беседа, неровен час, пойдет не так, как вам того хочется? И они бы меня прихлопнули как муху, верно ведь? Так что нечего из себя сиротку изображать, тем более доверчивых зрителей тут все равно нет. И это я молчу о вашей черной неблагодарности. Кто вас с того света вытащил четыре года назад? Вы ведь уже почти на тот свет переселились, и если бы не я, то серые могильные черви давно бы ваши кости сточили до трухи.

Ряжский что-то забубнил, но я его уже не слушал, не без удовольствия глядя на стремительно светлеющее небо. Вот тоже странно — мое время, по сути, ночь. В ней нынче мой мир, вся моя нынешняя суть, все друзья и недруги в ней живут. По идее, мне за нее держаться надо. А я все равно каждый раз радуюсь, глядя на то, как сумрак сменяет свет. Может, потому что не все еще в моей душе поменялось? Или потому то ведьмаки, возможно, являются неким промежуточным звеном в бесконечной цепи мироздания? Обмолвилась как-то Генриетта о чем-то таком в одну из немногих откровенных бесед, которые у нас случались в Швейцарии. Мол и вы, дружинники давно ушедшего князя, и последние послушники Монсегюра, сумевшие уйти от костра и смерти, и еще кое-кто, о ком упоминать вообще не имеет смысла, стоите на границе Дня и Ночи. Нет-нет, вы не стража, не дозор, не служба контроля. Просто так вышло, что одной ногой вы там, другой — тут.

Я попытался развить эту тему, но девушка как-то очень ловко перевела разговор в другую плоскость, а после ни по каким видом возвращаться к ней не хотела. Ну, а после мы и вовсе расстались.