Все необходимые компоненты у меня были уже подобраны. Предвидя подобное развитие событий, я еще пару дней назад отложил в сторонку корень росянки, толченые листья лесного ореха, взятые на исходе лета, душицу для усиления эффекта, и все остальное прочее. Ну и, конечно, веточку золотой розги, для подстраховки, чтобы эта пакость, грешным делом, потом ко мне не привязалась. Хорошая штука эта золотая розга, доложу я вам. Мощнейший щит от подобных созданий. Кстати, ей ведь и от порчи спасаются, мне про это Вавила Силыч рассказал. Только непонятно, чего раньше молчал.

Он, кстати, тоже находился здесь, на кухне, и, вздыхая, наблюдал за моими приготовлениями. Что к чему он уже понял, но молчал, подав голос только тогда, когда я взял в руки мешочек с могильной землей.

— Александр, может, не надо? — спросил он у меня. — В прошлый-то раз как неладно получилось, вспомни.

— Не надо? — я посмотрел на мешочек и убрал его обратно, в кожаный короб с массой отделений, который я завел специально для хранения трав и всего прочего, что помогало мне в моих новых занятиях. Дорого он мне встал, но оно того стоило — Да, пожалуй что и не надо. Это уже крайность, согласен.

Могильная земля придавала сестрам-лихоманкам особую силу, она давала им возможность забрать жизнь того, в кого они вцепились, быстрее, чем обычно. У меня же нет цели убивать настырную бизнес-леди. Мне ее надо всего лишь припугнуть.

— Да я вообще, — объяснил мне подъездный. — С людьми ведь по-людски надо договариваться, это-то к чему?

— Вавила Силыч, и рад бы по-людски, — приложил руки к сердцу я. — Да не хотят они меня слышать, понимаешь? А вот запрячь как Савраску и загонять до смерти очень желают. Оно мне надо?

— Нет, так-то конечно, — признал подъездный. — Так никто не хочет.

— То-то и оно, — изрек я. — Родька, паразит, ты где шаришься?

— Пять минуточек, хозяин! — проорал слуга из комнаты. — Ну надо же глянуть, убьет Дениска этого гада или нет?

Родька подсел на криминальные сериалы. Они ему нравились тем, что говорили в них мало, а всё большей частью либо стреляли, либо дрались, либо ели.

— Охти мне! — и в самом деле, через пять минут он влетел на кухню, весь взъерошенный. — Застрелил он этого лиходея заугольного! Но Колю-то, Колю подставил как! Да и старшой их, Серегей, не одобрил его, нет! Но лично я…

— Лично ты завтра без телевизора останешься, — пообещал я ему. — Мы тут сидим, его ждем, а он там кино смотрит!

— Вона! — Родька и в самом деле успел забраться на стол, занять свое место, схватить плошку, а теперь преданно пучил глаза, демонстрируя мне свою готовность к чему угодно. — Командуй, хозяин!

— Орел, — сообщил я Вавиле Силычу. — Краса и гордость!

Тот только ухмыльнулся, понимая, что я шутки шучу.

— Начинаем? — спросил Родька и поднял вверх пестик.

— Листья ореха, шесть штук, — скомандовал я. — Понеслась!

Дело спорилось, уже минут через сорок я снял с огня и перелил бурую, вонючую и дико неаппетитно выглядящую жижу в глиняную плошку, после опустил туда волос и начал начитывать заклятие.

Как только зазвучали первые слова, жижа еще и булькать начала, словно закипая, в кухне стало ощутимо холодно, да еще и запахло чем-то таким… Даже не знаю… Как в больнице, но не лекарствами или там столовой. Это был запах болезни, нездоровья, а может, и смерти.

Вавила Силыч даже поежился на своей табуретке и обхватил плечи руками.

— … терзай, мучь да хладом могильным обдавай. И буде так по слову моему! — закончил я заклятие.

Жижа, которая по мере чтения все более и более убывала из миски, с последними словами испарилась из нее совсем. Или, вернее, буквально втянулась в волос, который один только и остался на дне. Причем он свернулся в колечко и поменял цвет, став седым. Впрочем, не исключено, что как раз наоборот — принял свой естественный цвет. Может, Яна Феликсовна крашеная?

— Получилось? — спросил у меня Вавила Силыч.

— Фиг знает, — передернул плечами я, пинцетом беря волос и отправляя его в полиэтиленовый пакетик. — Скоро узнаем. Если в дверь названивать начнут, а после в нее ногами бить — точно получилось. Жаль, я этого не услышу.

— А ты куда? — удивился подъездный. — В ночь-то?

— На кладбище, — засунул пакетик в рабочую сумку я. — Поеду, меж могилками поброжу, о жизни подумаю. Родька, бездельник, куда ты опять мой телефон засунул? Надо же такси вызвать.

Ряжской я позвонил, пока у подъезда такси ждал, на этот раз совершенно не задумываясь о том, сколько сейчас времени. Ну вот такая у нас с ней жизнь — ни минуты покоя.

— Саша, еще немного, и муж подумает, что ты и в самом деле мой любовник, — сонно сообщила мне Ольга Михайловна. — Причем сгорающий от страсти пылкой к моему финансовому положению.

— А почему не непосредственно к вам? — заинтересовался я.

— Потому что ты юн и свеж, а я увядаю, как хризантема осенью, — немного кокетливо сообщила мне Ряжская. — Да, если он так подумает, нам с тобой непременно переспать надо будет. Ну чтобы те претензии, которые он мне выскажет, не на пустом месте основывались. Обидно скандалить без причины. Опять же — когда есть что скрывать, женщина всегда особенно убедительна. Ладно, что тебе от меня на этот раз нужно?

— И приплыла к нему рыбка, и сказала… — еле удерживаясь от смеха, произнес я. — Извините, Ольга Михайловна.

— Тогда уж фея-крестная, — предложила женщина. — Саш, говори, да я спать пойду. Мне вставать через четыре с копейками часа, имей совесть. Хотя — о чем я? Ты же в банке работаешь, откуда у тебя совесть?

— Побольше, чем у некоторых, — немного обиделся я за профессию. — Мы, между прочим, несчастные люди. Мы всегда всем должны. Центральному банку, клиентам, учредителям. А нам — никто!

— Сейчас трубку повешу, — пригрозила Ряжская.

— Вам скоро может Петр Вагнер позвонить, — поняв, что она не шутит, быстро протараторил я. — Попытается узнать, где я в данный момент нахожусь и как меня найти. Еще адрес спросит. Хотя, думаю, он к тому времени его и так знать будет. Так вы скажите правду, что ничего не знаете, а если он на вас бочку начнет катить, так пошлите его куда подальше.

— Какая прелесть! — из голоса Ольги Михайловны исчезли последние сонливые нотки. — Он мне будет объяснять, куда кого посылать. Ты шустрый малый, Александр Смолин.

— Какой есть, — независимо ответил я.

— А что, у Петра будет веский повод меня разбудить?

— Более чем, — злорадно хихикнул я. — Задыхающийся, хрипящий и пену изо рта пускающий. И еще — крашеный.

— Ты с ума сошел? — Ряжская, судя по голосу, даже с кровати встала. — Ты что, Яну… Того?

— Конечно, нет, — фыркнул я. — Так, попугаю немного. Для порядка. Ну а что мне делать, если не понимают люди слова «нет»? Раз сказал, два сказал, куда уж больше. Ольга Михална, ну реально достали. Трудиться не дают, отвлекают постоянно, я на рабочем месте не бываю регулярно. А у нас в банке гайки закручивать начали, проверяют КПД каждого сотрудника. Вы же небось в курсе?

Что интересно — она даже не удивилась тому, КАК именно я ее приятельницу пугаю. Словно это самое обычное дело, когда человек задыхается и пену изо рта пускает по чьему-то желанию.

— В курсе, в курсе, — тем временем вещала Ряжская. — Ладно, завтра, пожалуй, подъеду к тебе, пообщаемся. А Петру найду что сказать. Да, надеюсь, дома тебя не будет? Мало ли что он выкинет в запале.

— Само собой, не будет, — заверил я ее. — И у родителей тоже. Кстати, если ему придет в голову идея потревожить моих стариков, то скажите, чтобы он ее сразу в сторону отмел. Я ведь и рассердиться могу.

— Ты страшный человек, Смолин, — вздохнула Ряжская. — Боюсь представить тебя в гневе. Ведь засмеюсь, весь дом перебужу. Ты такое больше никому не говори, не позорься. «Рассердиться». Придумал же…

Ну да, и правда смешно прозвучало. Для того, кто мару в глаза не видел. Да и ночь только началась, посмотрим, что она завтра скажет.