— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, — пробормотал Вагнер и вышел, прикрыв за собою дверь.

— Это он о чем? — обратился я к Ряжской. — При чем тут лес?

— Не бери в голову, — посоветовала мне она. — Захотел человек образованностью блеснуть. Главное, что?

— Что?

— Ты можешь спокойно вздохнуть, Вагнеры тебя больше не потревожат. Ну, молодец я? Как лихо твои проблемы решила!

— Чего? — я даже глаза выпучил от удивления. — Вы решили? Да вы сейчас у товарища здание отж…

— Тсссс, — пахнущая духами ладошка Ряжской закрыла мой рот. — Саша, не наговори глупостей. Я, конечно, не маленькая девочка, понимаю, что такое аффект, но обидеться все равно могу. А это не нужно ни мне, ни тебе. Может, я и извлекла какую-то выгоду из этой ситуации, но приоритетом была не она, правда? В первую очередь я думала о тебе, о твоей безопасности.

— Если бы вы послушали меня сразу и дали этой Вагнер от ворот поворот, то и проблем бы не было, — отстранил ее руку я. — Говорил ведь…

— Тут да, тут просчет, — признала женщина. — Но на ошибках что? Учатся. В будущем будем более тщательно подходить к подбору клиентуры.

— Какой клиентуры? — прищурился я. — О каком будущем речь, я не понимаю. Все, закрыта лавочка, Ольга Михайловна.

Дверь в переговорку открылась, и к нам присоединился Геннадий. Он молча сел на то кресло, где до того располагался Вагнер, и кивнул Ряжской.

Что обидно — кофе он нам не принес.

— Саша, все только начинается, — лучезарным тоном заверила меня Ряжская, и даже руками взмахнула. — То ли еще будет!

— Ничего не будет, — помотал головой я. — Меня уволили, слава богу. Свобода! И я использую ее как полагается. Например, уеду в Нечерноземную полосу России припадать к простым сельским радостям бытия.

— Очень разговорчивый молодой человек, — сообщил Ряжской Геннадий. — Хотя они все здесь языками мелют много. И большей частью не по делу. Два дня слушаю — диву даюсь. Половину персонала менять надо, Ольга Михайловна. Даже две трети.

— Так и меняй, — разрешила ему Ряжская. — Кроме, естественно, вот этого товарища. Я теперь гарант его безопасности, так что — увы, увы. Эй, селянин, чего примолк? Значит, говоришь, в глушь, в деревню собрался? Самому не смешно? Тоже мне, Герман Стерлигов.

— Самому грустно, — вздохнул я. — Даже помечтать не дали.

— Саша, хочешь верь, хочешь не верь, но я на самом деле испытываю к тебе добрые чувства. — Ряжская взяла мою ладонь в свою. — Практически отеческие. Детей у меня нет, вот, в каком-то смысле тебя усыновляю. Так что заканчивай ершиться, хорошо? Ничего, кроме ошибок, это тебе не принесет. А теперь иди к себе и работай. В конце концов, ты у нас на зарплате, а солнце только встало.

«На зарплате». Нет чтобы мне процентик от провернутой сделки со зданием отделить. Так по справедливости было бы.

Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Геннадий, — повернул я голову в сторону безопасника. — Насчет увольнений. Я не знаю, кого вы там вычищать из банка будете, но не думайте даже трогать тех трех девочек, которые сегодня за меня впряглись. Это моя личная просьба.

— Хорошо, — вместо Геннадия ответила Ольга Михайловна. — Они в безопасности. У них иммунитет, как в «Последнем герое». Теперь ты доволен?

— Нет, — помотал головой я. — Но это все равно ничего не меняет.

— Упорный, — даже с каким-то уважением сказал безопасник.

— Упорный, — подтвердила Ряжская. — И тем мне симпатичен.

— Косачова жаль, — сказал я, вставая с кресла. — Только он обрадовался, что с Вагнерами поработает — и на тебе.

— Так и поработает, в чем же дело? — Ольга Михайловна достала из сумочки сигареты и все ту же зажигалку. — Куда они денутся? Саш, Петр никогда не будет мешать дело и личное, он для этого слишком умен. Да и раньше между нами особой любви не было, просто бизнес моего Паши кое-где смыкается с предприятием Вагнеров, потому мы и делаем вид, что друзья. Как, впрочем, и все остальные в нашем кругу. Эмоции — не для нас. Они мешают делу. И тебе, кстати, этому тоже надо бы поучиться. Но это тема для отдельного разговора, а пока иди, работай.

Не знаю, о чем потом Ряжская беседовала с Геннадием в переговорке, и когда она покинула банк. Да и не сильно меня это интересовало. На меня навалилась усталость, смешанная с последствиями бессонной ночи, так что мне было не до того. Плюс девчонки меня просто замучали с расспросами. В результате я предложил им заказать пиццу за мой счет, и это моментально переключило их на другую тематику — они начали выбирать что заказывать и орать друг на друга, поскольку вкусы у Ленки и Наташки разные.

Под этот гвалт я отключился прямо в кресле, да так, что даже не почуял, как Федотова у меня из пиджака портмоне вытащила, чтобы за еду рассчитаться. И как Сашка пришла, которую они позвали, рассудив, что она тоже моя защитница.

Причем сонная хмарь так и не развеялась до конца дня, я и домой пришел на автопилоте. Зевая, поужинал и решил было завалиться спать, как раздался дверной звонок.

— Интересно, это кто? — спросил я у Родьки. — Вроде никого не жду.

— Либо эта, — потыкал в потолок мой слуга, намекая на Маринку. — Либо рыжая, которую ты к дому привадил. Опять мне на кухне спать! Тут холодно и по полу тянет!

Звонок повторился, и я пошел к двери открывать. И почти щелкнул ключом, но тут в мою руку вцепился невесть откуда взявшийся Вавила Силыч.

Прямо дежа вю какое-то.

— Не вздумай! — подъездный чуть ли не отшвырнул меня в сторону. — Там — она!!!

— Кто — «она»? — спросил у Вавилы Силыча я. — Да что ты так всполошился?

Клавишу звонка снова зажали и, похоже, больше не собирались отпускать.

— Она! — подъездный выпучил глаза и стал чем-то похож на Родьку. — Та самая. Что иголку в дверь втыкала! Только сейчас она какая-то истаскавшаяся стала. На лицо не скажу, я его в тот раз не видел, но… Не знаю, как объяснить. Она это, но не она!

Само собой, другая. Зло-то семикратно к ней вернулось, и корежит ее теперь не по-детски. Поделом! Не рой другому яму, сама в нее упадешь.

Я открыл крышечку «глазка» и с интересом глянул на то, что происходило с той стороны двери. Точнее — сначала с интересом. А через секунду отскочил от двери как ошпаренный.

Нет, реально напугался.

Стоявшая за дверью тетка, похоже, тоже решила посмотреть на меня. Условно, разумеется. То есть — уставилась в «глазок» оттуда, с той стороны, и я, как Фродо Бэггинс, сейчас увидел глаз. Даже не так — ГЛАЗ. Кроваво-красный и жутко пугающий. Если вам кажется это смешным, попробуйте провести эксперимент. Даже обычный глаз в увеличении выглядит усраться как пугающе, а налитый кровью — вдвойне.

— Ты дома! — донесся до меня визгливый вопль, больше даже напоминавший стон. — Дома! Дома!

На дверное полотно обрушились удары ног, тетка входила в раж.

— Отдай! — страстно мычала она, барабаня мне буквально по мозгам. — Отдай иглу, отдай! Ты знаешь, какая это боль? Знаешь?

— Гражданка, не хулиганьте! — проорал я, жестом показывая прибежавшему к нам Родьке, чтобы тот принес мне мой телефон. — Я милицию… Блин! Полицию сейчас вызову!

— Отдай иглу-у-у-у-у-у! — завыла тетка. — Ненавижу! Всех вас ненавижу!

На этаже хлопнула дверь, и до меня донесся голос Константина:

— Ты чего орешь, тетка? Вечер на дворе! Давай, или отсюда!

Незваная визитерша ответила соседу настолько филигранно сплетенной непечатной фразой, что я только подивиться мог. Четверть века на свете прожил, а несколько слов из нее даже для меня явились открытием. И это при том, что мы, банковские служащие, поматериться не дураки. Не настолько, насколько, к примеру, трейдеры или консультантки из парфюмерных магазинов, но тем не менее.

А вы как думали? Когда восемь — десять часов в день ты приторно-сладким голосом общаешься с клиентами, употребляя исключительно благонравные слова, то единственной отдушиной является только пообщаться в своем кругу на простом и соленом русском языке. Отличная, доложу вам, разрядка. Те же Наташка с Ленкой такие нецензурные словесные петли завернуть могут — не в каждой подворотне услышишь. А уж какая мастерица Анька Потапова по этой части — слов нет. Хотя она операционистка, ей сам бог велел.