— А где ты будешь-то? — тем временем поинтересовалась Ольга Михайловна. — На вокзал ночевать поедешь или что повеселее придумал?

— В каком-то смысле, на вокзал, — подумав, ответил я. — В определенном. Спокойной ночи, Ольга Михайловна.

— Стой-стой, — остановила меня женщина. — А что, Яна правда крашеная?

— Как есть, — заверил ее я. — А по жизни — седая.

— Так и знала, — порадовалась моя собеседница. — А она-то разливалась соловьем: «Да я не крашусь, это мой цвет». Ха!

— У меня тоже есть вопрос, — помахав рукой таксисту, подкатившему к подъезду, произнес я. — А вы насчет переспать всерьез или так, шутки ради? Нет, просто интересно.

— В самом деле — спокойной ночи, — расхохотавшись, сказала Ряжская и повесила трубку.

— И вам тоже, — ответил я в тишину, а после отключил телефон. Совсем.

А накой он мне нужен до утра?

Так и не понял — всерьез она говорила или нет? А что, я бы не отказался. Ряжская хоть и в годах, но женщина сильно интересная. Причем мужа ее я особо не боюсь. По ходу, ему пофигу все кроме бизнеса, я таких много видел.

Шучу, конечно. Ну ее нафиг. От такой связи проблем потом будет больше, чем пользы. Да и не по Сеньке шапка, скажем прямо. Я для нее как был никем, так никем и останусь. А если бы не нынешние расклады, то Ряжская на меня даже смотреть бы не стала, не то что разговаривать.

Но в целом, нынешняя ночь удалась! И госпоже Вагнер козью рожу состроил, и новый заговор опробовал, и на кладбище сейчас наведаюсь. Отдельную радость доставило мне созерцание выпученных глаз таксиста, который высадил меня у кладбищенских ворот. Он думал, что я шучу, назвав конечную точку, и крайне удивился, поняв, что это не так. А после очень быстро дал по газам и скрылся во мраке ночи. Как видно, даже в его беспокойной перевозочной жизни не часто встречались люди, отправляющиеся в такое время на погост. Да еще и в деловых костюмах, виднеющихся из-под плаща.

И это ведь я еще с собой мяса сырого или фарша не захватил. Оно же пахучее, не унюхать в машине его невозможно. Представляете, что бы он обо мне подумал в этом случае?

А вообще, не знаю, чего люди так этого места боятся, особенно в ночное время. Да что люди? Я себя недавнего не понимаю. Тоже ведь так думал. А тут — хорошо. Тихо, спокойно, ветра нет, дышится легко. И порядок вокруг наведен получше, чем в иных спальных районах. Чистота, ни бумажки на дорожках не валяется. Ну а дырка в заборе, через которую я проник на территорию, так она не от бесхозяйственности. Это черный ход, известный только своим.

Причем легкость я ощущал не только душевную, но и, если можно так сказать, физическую. Ощущения были такие, будто мне снова тринадцать лет и под силу все, даже подпрыгнуть и взлететь. Словно полжизни с плеч сбросил, честное слово.

Впрочем, кое-что здесь изменилось. Бесплотных теней, в которых раньше здесь недостатка не имелось, стало куда меньше. Так, мелькнет то там, то здесь синеватый силуэт — и снова вокруг пустота. Как видно, это сезонное явление. Может, они как медведи на зимовку в могилы уходят, до весны.

И я угадал. Так оно и было на самом деле. С той, правда, разницей, что Хозяин Кладбища сам распределял, кому зимой отдыхать, а кому — нет.

Он, как всегда, восседал на своей черной плите, творя суд и расправу. Впрочем, про расправу — это я загнул для красного словца.

— Ты, ты и ты, — длиннющий палец с мертвенно-черным ногтем тыкал в покорно склонивших головы призраков. — Нечего вам под снегом делать, вы все лето пробездельничали. Приглядите за крайними аллеями южного конца. Чтобы снег был убран с дорожек, ветки тоже. Знаю я этих лоботрясов-уборщиков, они лишний раз лопатой не махнут. Если что — пуганете как следует, с завываниями, согласно традиции.

— Хорошо, хозяин, — послушно прошелестели души умерших. — Исполним.

— Так, теперь ты, — капюшон умруна повернулся к высоченному призраку в долгополом камзоле. — Тебя ставлю старшим над всем южным крылом территории. В последний раз тебе доверие оказываю, так что смотри у меня! Узнаю, что и в эту зиму ты в склепе своем торчал, вместо того чтобы за порядком следить — отправлю на сотню лет в катакомбы, червей пасти.

Катакомбы? Что за катакомбы такие?

— Ведьмак, — заметил меня умрун. — А ты здесь как? Я уж думал, что до весны тебя не увижу.

— Да вот, соскучился, заглянул, — поклонился Хозяину Кладбища я.

Поклон — он спину не ломит.

— Врешь, — немедленно вывел меня на чистую воду тот. — Опять чего-то тебе нужно от меня. Все вы, люди, одинаковы.

— Да я вроде уже и не совсем человек, — задумчиво произнес я. — Особенно если учесть тот факт, что мне здесь лучше, чем среди живых.

— Так переселяйся к нам, — весело предложил повелитель мертвых. — У меня склепов много, занимай любой.

Он явно был в отличном расположении духа. Просто на редкость.

— Замерзну зимой, — отказался я. — Надо быть реалистом.

— Это тебя кромка так к себе тянет, — посерьезнел умрун. — Граница между миром живых и мертвых. До той поры, пока ты хоть раз ее не пересечешь, быть тебе не полноправным Ходящим близ Смерти, а так, поводырем умерших. Только вот не спрашивай меня о том, как это сделать, я не знаю. Такие вещи из уст в уста всегда передавались, от наставника к ученику. Как говаривали в давние времена, когда я еще обитал на одном парижском кладбище — цеховые тайны.

— Вы бывали в Париже? — изумился я. — Вот тебе и раз. А сюда как попали?

— Значит, надо так было, — ушел от ответа умрун. — Не суй свой нос куда не следует.

Офигеть. У них, оказывается, тоже есть ротация. И самая фишка будет, если его сюда за провинность сослали какую-то, с понижением в должности. Может, он квартальный план по душам не выполнил? Или, к примеру, развалил работу на вверенном ему объекте? Хотя нет, последнее это вряд ли. Думаю, и в те давние времена, когда в городе Париже еще существовали цеховые отношения, он был целеустремленным работником, направленным на результат.

Правда есть одна неясность. Вроде бы Хозяином на кладбище становится первый там похороненный мертвец мужеска пола. Значит, неверной была та информация?

Что же до кромки и перехода через нее — а я ведь буквально недавно нечто подобное от Ровнина слышал. Когда мы в ресторане сидели.

— Ты имей в виду, тебе чем дальше, тем хуже будет, — тем временем продолжал радовать меня умрун. — Не физически, нет. Умереть ты не умрешь и с ума не сойдешь, но тоска будет тягучая. Душа твоя на части рваться станет, потому что принадлежит она теперь обоим мирам, но во второй тебе никак не попасть. Это как умирать от жажды, получить бокал воды, отпить из него половину, а вот вторую — нет. Причем остаток влаги ты все время видеть будешь, а дотянуться до него не сможешь. Коряво объяснил, но, думаю, ты меня понял.

— Предельно, — почесал в затылке я. — Гармония с миром, значит, у меня утеряна. То-то я гадаю, чего в последнее время мне так пасмурно бывает. А оно вот чего! И сразу вопрос, если можно?

Хозяин величественно кивнул.

— Кроме ведьмаков никто не знает, как мне за кромку попасть? Мир Ночи велик, кто еще в курсе быть может?

— Ведьмы из природных родов знают, полагаю, — охотно ответил мне повелитель мертвых. — Может, кто из волкодлаков про то ведает, из старых, матерых, потомки тех, что из Зеваннова чрева произошли на свет. Живы они еще, это мне точно известно. С полсотни лет назад в гости один такой захаживал, сибирской стаи вожак, вещицу кое-какую выпрашивал, да так и не выпросил. Кто еще? Ну боги старые, вестимо, про это все знали, но до них теперь не достучишься.

Мир — кольцо. Вот еще одно подтверждение древней теории.

— А! — Хозяин Кладбища выставил указательный палец вверх. — Колдуны Кащеева семени наверняка знают. Вот только тот, который нам с тобой теперь знакомцем приходится, вряд ли станет откровенничать, после того что было. Так, может, и договорились бы, а теперь точно нет.

— Это да, — признал я. — Какой там, после той стычки…