Да еще Маринка, которая прижалась к моей спине, и без того мокрой. Она всегда была горячей штучкой, но никогда бы не подумал, что настолько. И я не вкладываю в эти слова никакого эротического подтекста. Мне было нереально жарко, потому ее бесспорно выдающиеся формы, не стесненные излишками нижнего белья, меня совершенно не волновали. Не сдохнуть бы, какое там волнение…

Да еще тепла добавлял рюкзак, который я перевесил на грудь.

Окончательно меня добили слова какой-то тетки с сумками, которая адресовала их своей подруге.

— Не, Полин, сегодня еще ничего. Народу немного, не то что на той неделе.

Если это «немного», то что тогда «много»?

И мы еще ругаемся на перегруженность метро? Да там рай земной! Точнее — подземный. Не ценим мы тамошнего комфорта, не ценим.

Впрочем, всему на свете выходят сроки, и где-то минут через сорок народ начал потихоньку покидать вагон. Сколько-то вышло на Одинцово, на других остановках, а на Кубинке вообще целая толпа сошла. Мы даже смогли наконец сесть.

— Ты, Смолин, дурак, — заявила мне Маринка, вытянув ноги. — Сказал бы вчера — я бы машину у кого-нибудь стрельнула, доехали бы с комфортом.

— Прости, не знал, что тебя интересуют вопросы, связанные с получением наследства, — парировал я. — Статьи из этого не сошьешь. Да и потом — если ты была бы за рулем, то все последующее без меня.

— Да ладно тебе, — Маринка фыркнула. — Не трусь, я стала более осмотрительной с тех пор.

Просто года два назад, когда у нее еще была машина, она предложила меня подбросить до центра, нам было по пути. Скажу честно — это самое жуткое воспоминание в моей жизни. Точнее — было самое жуткое воспоминание до последнего времени, теперь его место заняла ведьма в зеркале и синеватый свет луны. Но второе место — точно у той поездки.

Маринка вела машину исключительно при помощи глаз. В одной руке у нее был телефон, по которому она что-то громко вещала, во второй попеременно разные предметы, вроде зеркальца, сигареты, шоколадного батончика. При этом она время от времени говорила мне:

— Смолин, подержи руль, — и перегибалась через спинку кресла, не отпуская педали газа.

Скорость ниже 90 километров не опускалась, и даже «пробки» для нее не являлись основанием для остановки.

Клянусь, в какой-то момент я подумал, что тут-то мне и конец. Одна радость — когда наши трупы выпилят из кабины, кто-то из гайцев, может, скажет:

— Красиво ушел пацан, с зачетной телкой.

Других плюсов я не видел.

Я выжил в той поездке, но больше к ней в машину не садился. А через год и машины не стало — Маринка влипла в аварию, правда, к моему удивлению, не по своей вине. Тачка была разбита в хлам, а на самой Маринке, опять же, к моему невероятному изумлению, не было почти ни царапины, если не считать синяк под глазом и расквашенный нос.

С тех пор машины у нее не было, что, на мой взгляд, должно было положительно сказаться на общей обстановке на дорогах.

— Не верю, — покачал головой я. — Ты на это не способна.

— Ну и зря, — назидательно произнесла она. — Людям надо верить. Даже журналистам.

Вот так, за разговорами, мы и доехали до Шаликово.

Была это типичная подмосковная дачная станция. Длинная платформа, на ней пара лавочек и никакого намека на дополнительный комфорт. Ни палаток, ни газет, ни даже навеса. Да он тут никому был и не нужен, поскольку сюда приезжали или местные жители, или дачники, каковых было совсем немного. Собственно, из электрички вместе с нами вышло от силы человек двадцать, которые бодро потопали в сторону площадки, находившейся совсем рядом с платформой. На этой площадке стоял десяток разнокалиберных машин, около которых отирались люди, приятно напоминавшие «частников».

Я приободрился — если они тут есть, значит, имеются шансы добраться до цели достаточно быстро. Время не то чтобы поджимало, но день уже перевалил на свою вторую половину.

Увы, но все это изобилие машин шустро разъехалось буквально в следующие же пять минут. Это оказались никакие не частники, а местные дачники, встречавшие родных и близких. Еще в пару изрядно битых «шестерок» загрузилось человек по пять, и они тоже отбыли — это, как я понимаю, были все же «леваки», но заранее подряженные приехавшими. Или что-то вроде этого.

В результате, вскоре мы с Маринкой остались вдвоем на совершенно пустой площадке. Она, я и тишина.

— Офигеть, — сказала моя спутница и достала из своего маленького рюкзачка пачку сигарет и зажигалку. — И куда теперь?

— Туда, — неуверенно показал я направо. — Весь транспорт в ту сторону порулил.

— Ну да, — прикурив, согласилась со мной Марина. — Если то место, которое я нашла на карте, верное, то нам точно туда. А вообще — мне это все даже нравится. Прикинь — сто верст от Москвы, всего-то — и уже белые пятна на карте. Ну вот где еще такое есть? Это у них, на Западе, все измерено и взвешено, все параллельно и перпендикулярно, а у нас — неизведанные просторы. И это ведь, повторю, рядом со столицей. А если махнуть вглубь державы? Там даже чупакабру поймать можно, наверное. Или Змея Горыныча.

— Не надо нам никакого Змея Горыныча, — даже передернуло меня. — Ну его нафиг.

Ей шутки, а у меня в рюкзаке вон неведома зверушка сахар жрет. И еду я за книгой, которую бог весть сколько поколений ведьмаков писало. Так что — не стоит будить лихо, пока оно тихо.

Как раз в этот момент к площадке подрулила раздолбанная «четверка», лихо затормозила, жалобно при этом заскрипев, и из нее вылез смуглый парень азиатского вида.

— Московский электричка быль? — проорал он нам.

— Быль, — выпустив дымок, сообщила ему Маринка, толкнув меня в бок. — Уже все, уехаль.

Могла бы и без этого обойтись, я тоже не дурак.

— Эш! — расстроился водитель, но тут же выдал белозубую улыбку. — Куда ехать будем? Недорого!

— В Лозовку, — подключился к разговору я. — Сколько возьмешь?

— Недорого, — водитель поправил кепку. — Дорогу покажешь?

— Да блин, — я даже притопнул. — Нет, ну ты видела?

— Не шуми, — Маринка подошла к «четверке» и обратилась к водителю: — Тебя как зовут?

— Талгат, — с готовностью ответил тот, плотоядно окинув мою приятельницу раздевающим взглядом.

— Вот что, Талгат, — Маринка оперлась рукой на крышу машины. — Здесь у вас что, деревень много вообще?

— Много, — покивал водитель. — Там, и там, и там… Везде люди живут.

— А они в этих местах давно живут? — профессионально-мягко уточнила Маринка. — Или недавно застроились?

— Недавно, — покивал Талгат. — И сейчас строятся. Много. Такие дома — ух! Шлакоблоки! Ци-лин-дрованный брус!

— Вот, — Маринка бросила сигарету на землю и потоптала ее носком кроссовки. — А нам надо место, где давно живут. Сильно давно.

— А-а-а-а-а, — Талгат покивал. — Есть такие. Там вот давно живут, если по дороге и повернуть. И еще если прямо ехать, мимо фермы, то за полем и лесом тоже такое есть.

Эти рассказы он сопровождал взмахами рук, видимо, подразумевая, что мы прекрасно понимаем, о каких местах идет речь.

— «Там вот» — где? — Маринка достала планшет и показала парню экран. — Если повернуть — это здесь, да? А поле и лес — это тут?

Все-таки она поразительный человек. Иногда я поражаюсь ее работоспособности, иногда — ее рассудительности, а прямо сейчас — безрассудству. Мы невесть где, с неким Талгатом, которого впервые в жизни видим, и она светит перед ним дорогущие девайсы. Не хочу думать о людях плохо, но кто знает, что у него на уме? Я не боец, в армии не служил и с этим поджарым парнем справлюсь едва ли, если что.

— Да-да, — закивал тем временем Талгат. — Там есть деревня. Название не знаю, я туда только один раз ездил, старика возил. Больше не поеду.

Старика. Очень тепло. Сдается мне, я знаю, какого именно.

— Чего так? — удивилась Маринка — Там так страшно?

— Дороги нет, — пояснил водитель. — Я не проеду, застряну. Две недели дожди лили, там нет дороги теперь. До поля довезу, а там недалеко идти. Пятьсот рублей давай — и поехали.