О дорогах Есть кладбище дорог. Не слышали? Есть кладбище дорог. Не знаете?! Закованы в глухие наледи. Заметены песками рыжими. Дороги мертвые, холодные, дороги длинные и страшные, забывшие надежды радужные, засыпаны и захоронены… Они от ливней не лоснятся, над ними ветер не проносится. Я знаю: мертвым сны не снятся! К дорогам это не относится. Я верю: им через годины, полузабытым, тихо грезится: они опять на солнце греются. Они опять необходимы. И снова терпко пахнут пряности, и туча громыхает вешняя, и караван шагает вежливо дорогой слез, дорогой радости… И вновь стерня сухая колется, и суженые вновь прощаются. Храпящая проходит конница, с подковами теряя счастье… Дороги грезят, опечалены несбыточностью этих снов… А в каменную пыль впечатаны следы босых дубленых ног! Дороги длинные, протяжные засыпаны и захоронены… Над ними города построены. Легла земля слоями тяжкими. Большое солнце светит ласково, гудроны по земле распластаны. Мерцают рельсовые лезвия… Им хорошо. Они — железные. Вечер в горах Вечер неудержимо двигается туда, где в солнце вцепилась вершина сумрачного хребта. Вцепилась угластыми склонами, замкнула на сто замков скрюченными, холодными пальцами ледников. Переливается медно… Но вечеру не до игры. Он подступает медленно к самому горлу горы. Он тихий, он мягкий, как олово… И, грузные веки смежив, засыпает гора, под голову облако положив. Памятник Пржевальскому Пыль спокойно и жирно на дорогах прожаренных млеет… Даже горы стареют. Даже вечные горы — в морщинах. Даже скалам бессменным все чаще мерещатся грозы… Я узнал, что бессмертен орел, ставший мертвою бронзой! Я узнал, что нередко, высотой ледниковой натешась, на него заглядевшись, замолкают падучие реки… Мы порою орем о смешных, пустяковых обидах… Неподвижный орел всей своей оперенностью — в битвах! Всей крылатостью — в небе!.. И, взглядом окинув дороги, выбирает из многих ту, которая людям нужнее. Стадион Поверить не хочу, что это сделано из камня, из металла и из дерева. Что эти переходы кружевные — холодные, немые, неживые… Нет! Он живой! Мы с ним теперь приятели. Меня он принял в теплые объятия — прожаренный безоблачными полднями, тысячеглазой публикой наполненный, наполненный волненьями и страхами… От всех болезней он находит снадобья, — он поглощает реки лимонадные, похрустывая свежими баранками… …А как преображается движение, когда кипит спортивное сражение! Когда он — озорной, помолодевший — вздыхает то с упреком, то – с надеждой. Как он вникает в каждую подробность! И видит все. И ненавидит робость! Стремительность и слаженность приветствуя, он сердцем отмечает каждый промах. Когда ж он произносит слово веское, то это пострашней, чем грохот грома! Действительно, ничем неудержимо… Как он тогда клокочет и дымится, похожий на взрывчатку, на пружину, готовую в секунду распрямиться! До самого конца не затихает… …А вы видали, как он отдыхает? Вы пробовали на него взглянуть, когда полночный город успокоится?.. Спит стадион, в тугой клубок свернув трибунные натруженные кольца. |
