Песня Индии Пела женщина, глаза полузакрыв. Пела женщина на странном языке… И звучало слово каждое как взрыв, повторяющийся эхом вдалеке… Эта песня иссушала, песня жгла, непонятными путями к сердцу шла, нервной дрожью шла по спинам и бокам, наполняла зал граненый, как бокал. Зал сжимался, тихой песней оглушен… …Будто тот, кому поет она, ушел. Не простился, не сказал куда — ушел. Не сказал, когда вернется он, — ушел. Заплутался на шести материках, и они не могут встретиться никак… Может, так, а может, все наоборот… Звезды дальние пылают, как костры. Продолжается Земли круговорот… И я чувствую: сюда, через миры, по Вселенной, по всему, наверняка с колыбели породнившись с высотой, очень радостный и очень молодой, человек идет за песней сквозь века! Он идет сейчас по Млечному Пути, греет руки над мерцающим огнем… Он обязан эту женщину найти, потому что песня женщины — о нем. Слышите, она зовет: приди! Голосом своим зовет: приди! Силою любви зовет: приди! Песнею своей зовет: приди! Солнце Это навсегда запомни ты и людям расскажи… Солнце начинает в комнате строить этажи. Солнце продолжает древнюю тихую игру — тянет сквозь окно из времени тонкую иглу. Вот плывет игла, раздваивается, шире становясь. Ветром с потолка сдувается солнечная вязь. Вот и солнечные зайцы — эй, посторонись! — в зеркало, как в пруд, бросаются головами вниз. И, тугим стеклом отброшенные, вмиг осатанев, скачут легкими горошинами по крутой стене. Вся стена — в неровных линиях, в крапинках стена… Солнце яростными ливнями хлещет из окна! Не лучи уже, а ворохи нитей пламенных и сочных… Съели солнечные волки зайцев солнечных. Снег Этой ночью первый снег летел в окно. Этим утром снег идти не перестал… Так идет он, будто кто-то озорно, как бутылку, все окрестности взболтал. И не знает снег, куда лететь ему, где найти ему местечко для жилья. И забыл он, где земля, зачем земля, почему трава и зелень почему. То идет он сверху вниз, то снизу вверх — озабоченный, растерянный, чудной… Я прекрасно понимаю первый снег, потому что так же было и со мной. Время встало. А потом пошло назад! Все часы на свете канули во тьму. И забыл я, что сказать. Зачем сказать. Почему смеяться, плакать почему. Шла за осенью весна, потом — зима. Позабыл я все слова, все имена. Позабыл я даже то, как ты нужна, — ты об этом мне напомнила сама. Очень гордая, сама пришла ко мне, равнодушие обидное стерпя. На твоих ресницах тает первый снег… Что б я делал, если б не было тебя?! Слышишь?! Чайку́ бы! Покрепче б! С малиной! Какие некстати мечты… Занозистый звон комариный. Корявые сосны… А ты далеко. Как детство, далеко. Далеко, как эта река с названием-всплеском: Олекма — сейчас от тебя далека… Вхожу я под посвисты ветра, как в воду, в дорожный азарт. Я понял разлуку, и это не так мудрено доказать. Могу я плечом отодвинуть от сердца глухую печаль. И даже без писем — привыкнуть. И даже без крова — смолчать… Я видел и землю и небо, умею ответить врагу, могу без воды и без хлеба, но без одного не могу! Пускай это слишком жестоко, пускай я тебя огорчу, — прости меня! Слышишь?! Но только в дороге я верить хочу, что где-то на глобусе этом, летящем, как мир, молодом, озябшем, продутом, прогретом, то темном, а то золотом, — ты голову дымом дурманишь, не знаешь ни ночи, ни дня и плачешь, и руки ломаешь, и ждешь, как спасенья, меня! |
