«До самого горизонта мерцает зовуще и вечно…» До самого горизонта мерцает зовуще и вечно лунная дорога, сделанная из слюды… А мы шагаем по дюнам. Мы вышли в четыре вечера. За нами остаются глубокие следы… Когда же мы устанем? Никогда не устанем! Когда ж мы остановимся? Тоже никогда!.. Гул от нашей походки ширится, нарастает, и эхо ударяется в грядущие года!.. Дышит в наши лица то зноем, то холодом, тяжело ворочается шар земной… А мы шагаем дальше! И там, где мы проходим, — следы остаются за нашею спиной. Следы остаются — великие и простые. За нами в небо ввинчиваются синие дымы. Следы остаются в тундрах и пустынях садами, городами, хорошими людьми… Следы остаются! Остаются строки. Остается свежесть песенной воды… И если мы пойдем по лунной дороге, то и на ней останутся наши следы! «Вы как хотите…» Вы как хотите, а я за сказкой пойду… Там разъяренное солнце пьют, как лекарство. В сказке живу я отныне. жду. Скоро домой возвратится моя великанша. Скоро она затаенным взором мир озарит. Дюны замолкнут. Зашепчутся травы дремотно. Левую руку я положил на залив. Правой рукою глажу Балтийское море. «Отволнуюсь. Отлюблю. Отдышу…» Отволнуюсь. Отлюблю. Отдышу. И когда последний час грянет, звеня, — несговорчивую смерть попрошу дать пожить мне. Хотя б два дня. И потом с нелегким холодом в боку — через десять тысяч дорог — на локтях, изодранных в кровь, я сюда себя приволоку!.. Будет смерть за мною тихо ковылять. Будет шамкать: «Обмануть норовишь?!» Будет, охая, она повторять: «Не надейся… Меня не удивишь…» Но тогда я ей скажу: «Сама смотри!» И на Ниду, как сегодня, как всегда, хлынут бешеные краски зари! Станет синею-пресиней вода. Дюны вздрогнут, круто выгнув хребты, будто львицы, готовые к прыжку. И на каждую из них с высоты упадет по голубому цветку. Пробежит по дюнам ветер, и они замурлычут, перейдя на басы. А потом уснут, в закат уронив желтоватые мокрые носы. Задевая за тонкие лучи, будут птицы над дюнами звенеть… И тогда — хотите верьте или нет — закричу не я, а смерть закричит! Мелко-мелко задрожит коса в руке. Смерть усядется, суставами скрипя. И заплачет… Ей, старухе, карге, жизнь понравится больше себя! Так и надо Не поможет здесь ни песня и ни ласка. В доме все воспринимают без обид: лишь тогда, когда качается коляска, мальчик спит… Слышно: за стеной соседи кашляют. Слышно: ветер снег сдувает с крыш. Я не знаю, что врачи на это скажут, но, по-моему, отлично, что малыш, только именем одним еще отмеченный, примеряющийся к жизни еле-еле, ничего пока не видевший, трехмесячный, — и уже стоянки не приемлет. Так и надо — он увидит страны разные! Так и надо — задохнется на бегу!.. Я с коляски тоже начал странствия — до сих пор остановиться не могу. «Я родился – нескладным и длинным…» Я родился — нескладным и длинным — в одну из влажных ночей. Грибные июньские ливни звенели, как связки ключей. Приоткрыли огромный мир они, зайчиками прошлись по стене. «Ребенок удивительно смирный…» — врач сказал обо мне. …А соседка достала карты, и они сообщили, что буду я не слишком богатым, но очень спокойным зато. Не пойду ни в какие бури, неудачи смогу обойти и что дальних дорог не будет на моем пути. Что судьбою, мне богом данной (на ладони вся жизнь моя!), познакомлюсь с бубновой дамой, такой же смирной, как я… Было дождливо и рано. Жить сто лет кукушка звала. Но глупые карты врали! А за ними соседка врала! Наврала она про дорогу. Наврала она про покой… Карты врали!.. И слава богу, слава людям, что я не такой! Что по жилам бунтует сила, недовольство собой храня. Слава жизни! Большое спасибо ей за то, что мяла меня! Наделила мечтой богатой, опалила ветром сквозным, не поверила бабьим картам, а поверила ливням грибным. вернутьсяНеринга – героиня народных литовских легенд. (Прим. авт.). |
