Перед расставанием Я к тебе приеду поездом, так, чтобы не знала ты. На снегу весеннем пористом проторчу до темноты. В дверь звонить не стану бешено, а, когда вокруг темно, — я тихонечко и бережно стукну в низкое окно. Ты в окошко глянешь боязно, я сильнее постучу… Нет! Я не поеду поездом! Самолетом прилечу. Да! Конечно! И немедленно, ошалев от маяты, позвоню из Шереметьева и в ответ услышу: «Ты?! Где? Откуда? Что ж ты мучаешь?! Как приехал?! Не пойму…» И тогда машину лучшую я до города возьму. Полетит дорога по лесу, упадет к ногам твоим… Мне остался час до поезда, а мы о встрече говорим. Засуха – Развесели, хоть чем-нибудь развесели… – Смотри: дожди не долетают до земли… Не долетают, вянут в мареве густом… – Да не о том ты! Вовсе не о том! Я это слышу сорок дней подряд — ты лучше о другом… – Придумай сказку с радостным концом! Пусть девушка с веснушчатым лицом придет, как шум дождя, как ветра шум… Придумай сказку — я тебя прошу… Пусть хлебом пахнет, теплым, аржаным… Придумай… – Сумасшедшая жарынь! Такой горячей, медленной реки кудлатые не помнят старики… – Развесели! Развесели хоть чем-нибудь!.. – Сухую землю трактора скребут. Так светит солнце, что в глазах темно. Жестокое, свирепое, оно вбивает в пашню жесткие лучи… – Спасибо, друг… Развеселил. Молчи. Рассказ директора районной конторы «Заготзерно» Я не встречал за всю свою жизнь этакой красоты. Хлеба такие, что сверху ложись — выдержат: до того густы. Не верил, что все это наяву. Радоваться б надо, а я выйду в поле, стою и реву: «Погибель растет моя…» Вот уж действительно дело труба! Подсудное зреет дело… «Растите, хлеба! Наливайтесь, хлеба! Но только куда ж я вас дену?..» Тут арифметика не нужна. Да что я, разве ослеп? Да разве в амбарчик «Заготзерна» влезет этакий хлеб! Я ж в город еще зимою писал… Требовал. Умолял! Угрожал!! А мне в ответ: нажми, подтяни. Нам, дескать, виднее сверху… На все мои слезные письма они комиссии шлют для проверки. …Ну и дождался. Приехал один «ответственный» с бабьим голосом, десять минут по усадьбе ходил с видом Шерлока Холмса. Очень долго в затылке скреб, морщился недовольно. Потом подошел ко мне и изрек: «Вы с работы… уволены… Развал у вас непростительный… Сдайте дела заместителю…» Я — к заму. «Давай, — толкую ему, — раз уж такое дело». «Нет, — говорит, — ни за что не приму. Чего мне? Жить надоело?» Что делать прикажешь? И тут, на беду мою, без рассуждений и лишних слов мы с замом фамилию просто придумываем и пишем: «Контору принял Смирнов». И — началось!! На себя пеняй, но каждое утро снова Смирнову в приказах дают нагоняй, в крайцентр вызывают Смирнова. Смирнову весь день за звонком звонок (мы уж и сами не рады), — Смирнову – письма, Смирнову – зарплата… А я буквально падаю с ног. Ты вот смеешься, а участь моя была непонятней снов. Я даже поверил, что я – не я, а этот самый Смирнов… …Представь: сентябрь. Под грузом немалым машины ревут угрожающе. И в грохоте, в ливнях сплошным навалом идет на меня урожаище!! Идет необъятный. Идет полновесный! И знает: погибнуть ему не позволим… Навесы. Навесы. Навесы! Навесы!! Мы строили их до кровавых мозолей, за этим делом невиданной спешности забыв про еду, про усталость и славу… Так строят за ночь в бою переправу — с такой же яростью и неизбежностью! А если уснешь, то и сны об одном: грязь, перемешанная с зерном. Фары по окнам. В глазах круги. Хлюпающие сапоги… И снова нет ни ночи, ни дня! Снова шагаешь, погоду кляня. Снова охрипшая шоферня кроет господа и меня… Потом я читал — хвалили в докладе: Смирнов, мол, отлично работу наладил… Приехал к нам секретарь крайкома (мы с ним по фронту еще знакомы). Узнал. Подивился смирновской славе, долго смеялись над ней. Фамилию в грамоте переправил, вручил эту грамоту мне… Сейчас это странно все, а тогда думал: песенка спета… Большой урожай был… Прямо беда! Почаще б такие… беды. |
