Речка Иня Над ущельями, над сутолокой круч, над дорогой, убегающей вниз, уцепившийся за солнечный луч, жаворонок легкий повис. Я его не слышу. Для меня жаворонок этот — не в счет. Я пришел туда, где течет маленькая речка Иня. Что, казалось бы, такого в ней? Ручеек течет меж камней. Переплюнуть можно, вброд перейти, перепрыгнуть без усилий почти. Речка, речка! Понимаешь ли ты, почему по перекрученной тропе я пришел твоей напиться воды, я пришел за песней к тебе? …В белой пене, в тучах брызг сгоряча вниз, в долину, ты летишь с вышины, вдохновенно и сердито урча и локтями раздвигая валуны. Холод тонких мартовских льдин ты несешь в темно-зеленом нутре… У меня приятель есть один, — он скривился б, на тебя посмотрев. Он сказал бы, брови выгнув в дугу, оглядев твой бешеный бег: – Этих глупых маленьких рек я никак понять не могу. Для чего они? Кому нужны? И вообще зачем в них вода? Если в речке нет глубины, разве ж это речка тогда? Разве ж она сможет, звеня, славу о себе пронести?.. Ты прости его, речушка Иня! Несмышленый он еще. Ты прости. Ожидание Так любимых не ждут у порога. Так к больному не ждут врача… Пыль на рыжих степных дорогах — хоть картошку пеки – горяча. Люди мнут фуражки в руках, от полей глаза отводя… Я впервые увидел, как ждут дождя. Ждут, выдумывая всевозможные сроки, ждут, надеясь на чудо, ждут, матерясь: – Пусть дороги развозит! Плевать на дороги! Лишь бы дождь. Пусть тогда, хоть по горло, грязь. — А земля горит. От жары — как в броне. А земля говорит: – Помогите мне! Без воды, без дождя больше я не могу… Помогите! Ведь я не останусь в долгу! — Как ей скажешь: – Выдержи! Подожди! — Чем поможешь? Минуты, как вечность, идут… Люди ждут и молчат. Люди курят и ждут… Ты мне пишешь: в Москве у вас снова дожди. Снова дождь. По бульвару опять не пройдешь. Снова дождь. По обочинам мчат ручейки. Дождь идет по Москве — теплый, ласковый дождь… Там скрываются от него, — чудаки! — надевают плащи, открывают зонты, начинают погоду ругать с утра, ходят хмурые… Если б увидела ты, как, негаданно вымахнув из-за бугра, мчит, дороги не разбирающий, через поле к нам напрямик, так пылящий, будто пылающий, сельсоветовский грузовик. Председатель выпрыгивает на ходу, он кричит, а глаза блестят, как от голода: – Будет дождь! Мне сейчас… звонили из города… — Пошатнулся. И дальше, словно в бреду: — Туча… мне звонили… свернула сюда… к нам идет… Если мимо, то… быть… беде… Ты мне пишешь, что вам надоела вода. Напиши, напиши мне об этой воде! О дождях напиши мне! О том, как тяжел воздух перед грозой… На погоду не жалуйся! Напиши, чтоб он был, этот дождь, чтоб он шел! Пожелай нам ливня, пожалуйста. «Любовь. Мы об этом читали в книжках…» Любовь. Мы об этом читали в книжках. Любовь. Мы такое понять не могли. Но постепенно мужали мальчишки и вот до нее доросли. А помнишь — мы с ней не хотели знаться, и часто, пути для себя выбирая, ее мы считали, лет до тринадцати, чувством, которое все презирают. Строгая кинжалы ножом перочинным, ровесниц вгоняя сраженьями в трепет, решали мы, что настоящий мужчина — тот, который девчонок не терпит, а если случалось, то знал любой, смеясь, читали на стенах прохожие: Вова + Лида = любовь. А тут – не такая! А тут – не похожая. А тут — то близкая, то далекая, пришла и выволокла на улицу. Первая (мне говорили: легкая), верная (мне говорили: забудется!). Мне говорили: ни в коей мере любовь пошатнуть тебя не должна! Мне говорили, а я не верил… Мне говорили так, а она опять будоражила и удивляла, то криком крича, то дразня, то играя. Смеяться и плакать она заставляла, и не было ей ни конца, ни края! Она была в жестах, в улыбках и взглядах, она была в ссорах, в словах откровенных, она была в каждом движенье и в клятвах, наивных, смешных, но действительно верных… |
