Под водой С головою накрыла, понесла, закружила волна… И меня обступила, обняла тишина, тишина… Запотевшая маска. Прохладная синяя жуть… Обитателем Марса себе самому я кажусь. Можно быть невесомым, можно птичий полет повторить. Можно тихо и сонно в бездонном пространстве парить. Можно весело ринуться в темноватую, длинную глубь и руками зарыться в сплетенье невиданных клумб… Здесь колышутся водоросли медленно, не торопясь… Можно в заросли пестрые, как в свежее сено, упасть! Здесь ни всплеска, ни всхлипа, — тишина говорить не велит… Онемевшая рыба губами слегка шевелит. Камни в рыжих накрапах, — лоснящиеся бока. Царство медленных крабов, неслышное царство песка. Одиноко и тускло мелькнула кефаль в стороне. Виснет льдышка медузы, покорная тишине. Тишина нарастает. Тишина за спиною встает. Мне здесь грохота не хватает! Мне ветра недостает! Рыбаки Что вы ловите, рыбаки? Что ловите?.. Как всегда, неприступны и застенчивы, — над гудящей рекой вы расставили локти, будто не удочки у вас в руках, а уздечки. Будто это не река, а конь взнузданный, будто слышится вам топот копыт частый, будто в жизни вам только это и нужно, — вечно мчаться за своим рыбацким счастьем. Пригибаясь к холке коня, тихо охаете… А к высоким сапогам глина прилипла. А в ведерках — сплошняком ерши да окуни… Где ж она — золотая ваша рыбка?.. Мимо вас по реке — лодки, лодки… А за моим окном глухо шумит улочка. Я сижу, расставив широко локти. У меня в руках не карандаш, а тоже – удочка. Я, как вы, рыбаки, пробую разное. Мне ленивую плотву ловить не хочется. Я в поток ревущий удочку забрасываю, — по тетрадному листу круги расходятся. Расходятся круги, разбегаются… А улов мой вяло иглами ершится. Над усталой головою солнце катится, в каждой капле отражаясь, в каждой жизни… Может, скажут: «Ты ловить не умеешь! Не всегда тебе терпенья хватает…» Нет, поймите, — мне надоела мелочь, мелочь! А где — она? Где моя рыбка золотая? Где она — неповторимая — хоронится? На какой такой глубине опасной? Как вам ловится, рыбаки? Как ловится? Я желаю вам удачи. Удачи рыбацкой. «Ровеснику» 1962 «Нахожусь ли в дальних краях…» Нахожусь ли в дальних краях, ненавижу или люблю, — от большого, от главного я — четвертуйте — не отступлю. Расстреляйте — не изменю флагу цвета крови моей. Эту веру я свято храню девять тысяч нелегких дней. С первым вздохом, с первым глотком материнского молока эта вера со мной. И пока я с дорожным ветром знаком, и пока не сгибаясь хожу по не ставшей пухом земле, и пока я помню о зле, и пока с друзьями дружу, и пока не сгорел в огне, эта вера будет жива. Чтоб ее уничтожить во мне, надо сердце убить сперва. Сын Веры Я — сын Веры… Я давно не писал тебе писем, Вера Павловна. Унесли меня ветры, напевали мне ветры то нахально, то грозно, то жалобно. Я – сын Веры. О, как помогла ты мне, мама! Мама Вера… Ты меня на вокзалах пустых обнимала, мама Вера. Я — сын Веры. Непутевого сына ждала обратно мама Вера… И просила в письмах писать только правду мама Вера… Я — сын Веры! Веры не в бога, не в ангелов, не в загробные штуки! Я — сын веры в солнце, которое хлещет сквозь рваные тучи! Я — сын веры в труд человека. В цветы на земле обгорелой. Я — сын веры! Веры в молчанье под пыткой! И в песню перед расстрелом! Я — сын веры в земную любовь, ослепительную, как чудо. Я — сын веры в Завтра — такое, какое хочу я! И в людей, как дорога, широких! Откровенных. Стоящих… Я — сын Веры, презираю хлюпиков! Ненавижу плаксивых и стонущих!.. Я пишу тебе правду, мама Вера. Пишу только правду… Дел – по горло! Прости, я не скоро вернусь обратно. |
