Архипов не подвел свою благодетельницу и быстро вошел в число лучших учеников. И когда в 14 лет получил право выбрать, где продолжать обучение, назвал Корпус Вотана.

Выпускники Корпуса не только получали личное пожизненное дворянство, которое закрепляло их положение на высшей ступени третьей страты вместе с инженерами, врачами, учителями и управленцами, но и пойти выше.

Корпус был желанной целью для сотен тысяч мальчишек со всех концов Империи. Но попадало туда лишь несколько сотен.

Сначала следовал доскональный медосмотр. Смотрели не только на здоровье, но и на внешнюю красоту будущего кадета: слишком маленький рост, большое количество родинок, сросшиеся брови — могли стать причиной для отказа. Иван переживал насчет слегка оттопыренных ушей, но все обошлось.

Затем предстояло пройти предварительный отбор, состоящий из двух частей: интеллектуальной и физической. Испытания сдавали специальной комиссии, целью которой было отсеять как можно большее количество претендентов. Задания на знание предмета перемежались задачами на логику и интеллект. Кроме того, члены комиссии имели право задавать экзаменуемому любые вопросы.

Некоторые мальчики не выдерживали испытания и получали нервный срыв. Случались попытки самоубийства, к счастью, без смертельных исходов.

Физические испытания были на грани, а иногда и за гранью возможностей 14-летних детей, которые заканчивались марафоном с 30-килограмовой нагрузкой за плечами, без воды, по пустынной местности.

Тех, кто был сочтен достойным, через месяц вызывали в Замок для еще одного этапа экзаменов.

Мальчиков отвели в старые казармы, где не было ничего, кроме брошенных на каменный пол охапок сена, которые должны были служить им и постелью, и одеялом. К тому же у кандидатов отобрали всю одежду, что делало их быт еще невыносимее.

По ночам к ним могли ворваться вооруженные прутьями старшекурсники и начать избивать.

На рассвете замерзших, избитых и голодных абитуриентов мыли холодной водой из шлангов, их ждал очередной экзамен…

Кормили потенциальных кадет один раз вечером, во дворе из общего котла, а точнее, корыта. Никаких ложек, есть нужно было по-животному, даже руками помогать себе запрещалось. Такое унижение тоже было частью испытаний.

Испытания длились две недели. Выдержавшим все грязным, похудевшим, измученным кадетам вручалось удостоверение и давался недельный отпуск, чтобы проститься с родными до следующего года.

Первокурсники гордились своим статусом, который нельзя купить ни за деньги, ни за связи. Так было, пока во взводе не появился Ярослав Вотан.

Когда Архипова назначили по-сути денщиком, он испытал неподдельный страх, словно его опять возвращают в проклятую 5 страту. Иван почти ненавидел своего поработителя и боялся, что если не справится, то его отчислят из Корпуса.

Мальчик дал себе обещание, что во что бы то ни стало закончит Корпус и навсегда оставит рабство позади.

Подъем всегда наступает неожиданно, едва закроешь глаза. Тот, кто слышал хоть раз противный крик дневального “Рота, подъем”! — не забудет до конца жизни. А вслед за ним такой родной голос сержанта: “Взвод, выходи строиться”.

“Вылезать из худо-бедно теплой постели и выстраиваться в продуваемом всеми ветрами (утренняя вентиляция) коридоре в одном исподнем — то еще удовольствие. И все ради того, чтобы услышать о том, какая замечательная зарядка их ждет? Так расписание вот оно, висит на стенде возле канцелярии роты, написанное калиграфическим почерком заштатного писаря кадета Кузнецова” — думал каждый первый кадет, занимая место в строю.

Смирнов произвел беглый осмотр подчиненных. Архипов после ночной воспитательной беседы заметно хромал на левую ногу. Вотан выглядел так, словно на нем всю ночь черти пахали: бледный, с синими кругами под глазами, с трудом сдерживающий дрожь.

— Взвод, слушай вводную: Уборщиками остаются Архипов и Вотан. Остальным пять минут оправиться и переодеться для зарядки по варианту один, форма одежды — голый торс. Бегом марш!

Вулфрик Жестокий был прозорливым магом. Он не только строил свой замок исключительно из камня и бетона, отвергнув более дешевые варианты с деревянными балками, но и укрепил кладку мощной магией, самолично принеся в жертву несколько тысяч человек.

Если бы не это, вряд ли тысячелетний замок смог долго выдерживать то сотрясение, которое вызвал табун мальчишек, атаковавших уборную.

— Уборка? — Спросил Ярослав, когда рота отправилась на занятия. — У вас что, не роботы убирают?

— Во-первых, не “у вас”, а “у нас” — Поправил товарища Иван. — А во-вторых, сегодня роботами назначили нас с тобой. Пошли, покажу, где у нас инвентарь.

То, что Архипов назвал этим громким словом, по-мнению Ярослава должно было именоваться “рухлять” и никак иначе. Веники и деревянные швабры с тряпками.

— Ты дебил, Архипов и шутки у тебя тупые. Я не ведьма, чтобы на венике летать.

— Сам дебил. А летать как… веник ты до конца учебы будешь. Бери инструмент в зубы и вперед. Хорошо, что сержант у нас добрый. Я бы убил на месте за твои выкрутасы.

— Ты пасть-то захлопни. Забыл, с кем разговариваешь?!

— Да мне по… Хоть сам Император. В Корпусе мы все равны. Устав читал, или только половину букв знаешь?

— Архипов, ты считать умеешь?

— Чего?

— А то, что зубы сейчас будешь пересчитывать.

Перепалку прервал холодный душ, обрушившийся на головы кадет из наполненного Иваном ведра.

— Значит так, мелюзга. — Дневальный цедил слова через губу. — Сейчас пидорасите расположение, а потом мухой сюда — будете драить сортир. Понятно?

Мокрый и злой Ярослав прикинул, что даже вдвоем им с Архиповым не справиться с этим бугаем и покорно кивнул.

Полируя щеткой унитазы, Иван представлял, что душит Ярослава, и на губах его играла счастливая улыбка. Вотан представлял, как медленно сдирает с живого дневального кожу. Это утешало.

Завтрак состоял из жидкой овсяной каши на воде, куска белого хлеба с маслом и половины стакана мутно-фиолетовой жидкости со специфическим химическим запахом, которое именовалось “кисель”.

Ярослав, увидел, как его однокашники, прежде чем приступить к еде, подходят к соседним столам и отдают кисель второкурсникам. Он бы и сам с удовольствием избавился от подозрительного напитка, но радость избавления на лицах кадет почему-то не читалась.

Вотан демонстративно принялся за овсянку, между прочим, не такую плохую на вкус.

— Эй, малой! Ты ничего не забыл? — Окликнули его из-за стола. — Ярослав отставил тарелку, промокнул губы бумажной салфеткой и принялся намазывать масло на хлеб черенком ложки.

— Ты че такой борзый? — Тяжелая рука легла на его плечо.

— Клешню убери.

— Ты охренел, щегол?! — Голос старшекурсника сорвался на фальцет. — Или головой тронулся?

— Даже справка имеется. Так что исчезни, пока не покусал.

— Да ты знаешь кто я?

Ярослав ответил нецензурно и в рифму, закончил намазывать масло и соизволил посмотреть на своего визави.

Вотан органически ненавидел любую власть, которая стояла над ним. Но самым ненавидемым типом власти были те, кого отец называл “комсомольцы”. Эти люди не просто исполняли свои служебные обязанности, они были уверены в своей непогрешимости и праве отдавать приказы. “Слишком правильные для человека” — говорил о них Неомир.

И вот типичный “комсомолец” сейчас возвышался над ним. В старшем сержанте второго курса безошибочно угадывалась “военная косточка” — результат тщательного отбора нескольких поколений. “Мужественное” лицо, волевой подбородок, хищно раздутые ноздри, темные глаза сверкают праведным гневом. Над левой бровью небольшой шрам.

— Чего тебе надо?

— Первачки всегда отдают кисель нам.

— Всегда?

— Всегда. Это традиция. Так что, если извинишься и отдашь кисель, так и быть — живи.

Если до этого Ярослав планировал завершить конфликт “миром”, то теперь хотел войны и только войны.