Поддерживать чистоту в ночное время не сложно, труднее не заснуть, когда стоишь на тумбочке 2 положенных часа.

Ярослав нашел выход из ситуации. В комнате отдыха для сержантов стояла плохонькая, но исправно работающая капсульная кофеварка. Назвавшего приготовленную из капсул жидкость темного цвета “кофе” следовало бы измазать дегтем, извалять в перьях и выставить у позорного столба на центральной площади.

Но с задачей “не уснуть” капсулы справились отменно. И вовсе не из-за высокого содержания кофеина, просто после них Ярославу каждые полчаса хотелось посетить уборную. И хотя устав прямо запрещал покидать пост, он решил, что здесь применимо правило: “если события никто не видел, значит, его не было”.

Ярослав сделал открытие: если лечь спать в шкаф для хранения шинелей, то в нем будет теплее, чем в спальне. А еще утром не придется заправлять кровать.

Когда рота ушла на занятия, Ярослав поручил уборку Конфузику — одно из немногих, с которым робот справлялся без причинения существенного вреда окружающему пространству.

А вот полы в коридоре приходилось мыть самому. Впрочем, Ярославу удалось таки освоить и даже модернизировать несколько бытовых заклинаний, которые он наложил на швабру. В результате это чудо магической мысли работало как хороший моющий пылесос.

Единственное, что не продумал юный маг — где будет собираться грязь? Получилось по принципу: “на кого бог пошлет”. А послал он прямиком в канцелярию взвода, в сейф полковника Сурового. Но пока ни полковник, ни Ярослав об этом не догадывались.

Во время обеда из каптерки появился старшина Серёгин с коробкой в руках.

— Товарищ старшина, разрешите осведомиться о месте отбытия? — По-уставному спросил Ярослав.

— В пятую роту перехожу, — грустно сказал Серёгин, — приказ начальства. Вот, решил по- тихому уйти, чтобы душу не терзать.

— А как же мы?!

— Ну, свято место пусто не бывает. Новым старшиной будет Кораблев Гриша. Дело свое он хорошо знает, руки без причины не распускает…

Ярослав понял, что ничего хорошего от нового старшины ждать не стоит.



Примерно через час в роту зашел высокий, тощий офицер с мятым лицом и колючими глазками. Вынув из кармана белый платок, он стал обходить казарму, проводя платком по подоконникам, плинтусам и дужкам кроватей. Зашел он и в умывальник, откуда вскоре донесся возмущенный вопль:

— Дневальный!

Ярослав был неприятно удивлен, когда Кораблев заявил, что унитазы грязные, приказал все перемыть и доложить. Это было несправедливо — туалет буквально сверкал чистотой.

Ярослав подождал 15 минут, потом отправился в каптерку и доложил о выполнении приказа. Кораблев проверил, сказал, что унитазы все равно грязные и приказал перемыть заново.

Так повторялось четыре раза. Последней каплей, переполнившей кофейную чашку терпения Ярослава, стала попытка Кораблева помочиться прямо на пол.

Ярослав прошептал “Chlorum maxima” и выскочил за дверь и запер ее рунами. К его огромному сожалению с занятий вернулся третий взвод, и ее пришлось отпереть. К удивлению кадет, из нужника вывалился блюющий старшина с разъеденными хлором красными глазами.

Кораблева отправили в лазарет, а Ярослава отвели в штаб. Следователь военной прокуратуры считал случившееся несчастным случаем, поэтому допрос был формальным.

Ярослав “покаялся”, что не расчитал дозу хлорки при уборке. Это было очень похоже на правду. Но после допроса свидетелей у следователя сложилось стойкое убеждение, что случай был не несчастным и вовсе не случаем, а неудачным покушением.

Следователь был умным человеком и мечтал не только об очередных майорских звездах, но и очень любил жизнь. А обвинение кадета с фамилией Вотан в покушении на убийство офицера могло поставить на его карьере крест как в переносном, так и вполне прямом смысле.

Поэтому в заключении по делу было написано, что старшина Кораблев получил отравление, случайно опрокинув ведро с разведенным в воде хлором, а кадет Ярослав Вотан мужественно и с риском для собственного здоровья спас его и доставил в медицинскую часть. Свидетелям разъяснили, что с ними будет в случае расхождения их показаний с новой реальностью.

Так что Ярослав получил в личное дело не взыскание, а благодарность за спасение командира. К досаде Смирнова, желающего превратить кадета в “вечного дневального”. Выходило так, что Ярослава Вотана требовалось поощрить, например, увольнением в город. О чем он и сообщил своему товарищу и командиру Бакуничеву.

— Ничего страшного, пусть порадуется напоследок. Со следующей недели устрою ему веселую жизнь.

— Думаешь, получится? — Усомнился Смирнов.

— А ты наш первый курс вспомни, как нас ломали. И ничего, людьми стали.

— Да понимаю я. Мне только Архипова жалко. Он кадет нормальный.

— Потом поймет, что так надо было и спасибо тебе скажет.

— Можно подумать, что мы перед нашими старшими в благодарностях рассыпаемся.

— Ты чего от меня хочешь? Чтобы я твоему кадету был заместо родной матери? Для этого у него старшина есть. Слышал, Вотан ему жизнь спас?

— Там история какая-то мутная. Ребята из второго взвода говорят, что Вотан на тумбочке стоял, а когда они в нужник дверь открыли, им под ноги Кораблев вывалился. И из сортира так хлоркой несло, что час проветривать пришлось, чтобы войти.

— Думаешь, это его Вотан, того?

— Думать в ту сторону мне следователь запретил. Зато я его личное дело читал. И скажу как на духу, Вотан — опасный маньяк. Иначе нахрена отец его к нам в Корпус запихнул?

— Затем, чтобы мы из него человека сделали. И я этим займусь. Иди уже, пока твой маньяк кого-нибудь не порешил.

Среди многочисленных традиций Корпуса одной из самых важных была "Servitum Aeternum" (вечное служение). Если до присяги она распространялась только на передачу младшим курсам старшему компота или сладостей, то после обязанности кадета попавшего под пресс "Servitum Aeternum" ограничивались лишь фантазией старшекурсников.

Это была форма временного служения сроком один год. Таких “веременнообязанных” кадет называли “сервы”. Сервы делились на “общих” — обязанных подчиняться всем старшекурсникам и “личных” — закрепленных за конкретным сержантом — “мастером” в качестве денщика. Распоряжаться личным сервом мог только его мастер, он же отвечал за все его поступки, был обязан защищать, следить за успеваемостью и в случае необходимости, помогать в учебе.

Личный серв следил за одеждой и обувью мастера, чистил, гладил, стирал, подшивал. Иногда выполнял мелкие поручения.

Самой важной и неприятной обязанностью личного серва было согревать постель мастера перед отходом ко сну. Для этого требовалось набрать в бутылки горячую воду и сложить их под одеяло и периодически обновлять, пока сержант, наконец, не ляжет спать. А так как сержанты ложились позже остальных кадет, сокращалось и время сна для серва.

Как правило, отношения между мастером и сервом были вполне товарищескими. Жестокое обращение с сервом не одобрялось, но и не осуждалось.

В первую субботу после присяги в роту первокурсников приходили “покупатели”, ранее ознакомившиеся с личными делами кадет и сделавшие выбор. Покупатель выкрикивал имя первокурсника и давал подошедшему символическую пощечину. С этого момента серв поступал в распоряжение мастера.

Ярослав недовольно поморщился, когда прозвучала команда “Рота, стройся”. По телевизору показывали интереснейший сериал “Идеальное убийство”, где в каждой серии шла трудная борьба между изощренностью преступника и интеллектом следователя. Ярослав даже блокнот приготовил, чтобы записывать допущенные убийцей ошибки. Вдруг пригодится?

Что сейчас должно произойти, Ярослав прекрасно знал и был спокоен. Ну кто в здравом уме выберет его сервом? Спокойны были и братья Матвейчевы. Валерия оставил себе Смирнов, так как Валерий был командиром отделения. Его брата Тимофея взял сержант второго взвода Глеб Десятов.