На первый взгляд, второй канал не выглядел чудовищно широким. С берега даже невооруженным глазом было видно строения столицы из бело-золотистого камня, напоминавшие причудливые облака. Но если бы вам пришла в голову идея пересечь канал хоть на лодке, хоть по воздуху, то ваше путешествие должно было занять не меньше 300 лет, потому что именно на это время канал был смещен в будущее.

Для того чтобы преодолеть это время, требовалось забрать жизнь трех детей. Для этого в судах, пересекающих канал, был поставлен алтарь, к которому привязывались жертвы. По мере продвижения сквозь время дети стремительно взрослели, пока к концу путешествия не превращались в прах.

***

Ярослав желанием навестить “горячо любимого дядюшку” и свою “очаровательную кузину” отнюдь не горел. В голове резонно возникал вопрос: “где вы были эти 11 лет, с тех пор как меня выслали из столицы”?

Оказаться одному во власти могущественных родственников не слишком хотелось. Разумеется, прошли темные времена, когда неугодных бросали в темницы, травили на званных обедах ядами или по-тихому душили подушкой в спальне. Империя стала светским и безопасным местом, а Облачный Замок — образцом нарочитой демократии. Максимум, что грозило провинившемуся или почувствовавшему собственную значимость политику — это вызов в столицу, где его мягко, по-отечески пожурят и отпустят с миром.

А то, что человек, спустя какое-то время, попадет в катастрофу или подавится за завтраком овсяными хлопьями или вообще тихо исчезнет — ну так ведь все люди внезапно смертны?

Впрочем, одиночество в гостях у дяди Ярославу не грозило. Потому что в лазарет прибыл Конфузик собственной роботизированной персоной. Маги закрыли обнаруженные ими входы внутри замка, но не попытались сделать это снаружи. Конфузик, хоть и не без труда, нашел один из таких ходов, который привел его аж на побережье, и проделал долгий путь через весь город к обожаемому хозяину Ярославу.

Архипов же захандрил. Для него посещение Облачного Замка было голубой мечтой, за которую он охотно отдал бы жизнь.

Единственным приятным моментом было то, что выписали их после завтрака, и не пришлось идти на зарядку.

После обеда весь Корпус построили на плацу, где кадеты простояли на промозглом ветру около часа, пока в небе не появилась сверкающая точка. Она стремительно увеличивалась в размерах, пока не превратилась в белоснежную крейсерскую яхту туристистического типа “Океания”, пригодной к межконтинентальным перелетам.

С появлением удобных и быстрых порталов такие яхты стали предметом нарочито показной, бессмысленной роскоши, присущей супер-звездам и верхушке древней аристократии. Постройка и обслуживание такой яхты были сравнимы с годовым бюджетом среднего города, поэтому каждое их появление становилось событием, а названия самых известных из них были известны каждому школьнику, который хоть раз в жизни открывал популярный молодежный журнал.

“Океания” занимала среди себе подобных особое место. Ее обстановка состояла из подлинной обстановки кают первого класса, перенесенных с “Титаника” в момент катастрофы.

Начальник Корпуса, сияя так, словно ему только что “Океанию” подарили, объявил, что “кадет Ярослав Вотан за отличные успехи в учебе и боевой и политической подготовке, премирован трехдневной поездкой в Облачный Замок, где будет удостоин аудиенции самим Канцлером”.

В переводе на человеческий язык это означало, что Ярославу гарантируют безопасность и обещают не убивать, по крайней мере, до конца недели. Более того, формулировка как будто намекала на возможность отказаться, чем Ярослав и воспользовался в ответном слове.

— Товарищи офицеры, сержанты, кадеты и другие официальные лица! Я благодарен за столь скромную оценку моих, не побоюсь этого слова, выдающихся заслуг на почве борьбы с серостью и безграмотностью. Но бриллиант моей исключительности в короне нашего Корпуса не мог бы сверкать ярко без должной оправы, которой являются мои наставники и друзья. Особо мне хочется отметить трех людей. Моего бесконечно уважаемого сержанта-воспитателя Никиту Смирнова, практически заменившего мне родного отца мастера Руслана Бакуничева и моего товарища Ивана Архипова. Считаю их более достойными посетить нашу благословенную столицу и отказываюсь от высокой чести в их пользу.

Немая сцена на трибуне была достойна финала пьесы “Ревизор”. Не менее были поражены и Смирнов с Бакуничевым. Последний не мог понять — похвалили его или изощренно оскорбили?

Между тем яхта стояла посреди плаца и требоввала принятия немедленного решения. Адъютант начальника Корпуса связался с Облачным Замком и изложил суть произошедшего. Секретарь, потеяя от страха, доложил Канцлеру Безобразову.

— Значит, Бакуничев-младший ему вместо отца родного? — Засмеялся Безобразов, выслушав доклад секретаря. — Смышлен, подлец, подстраховывается сыном члена Государственного совета. Да еще публично лизнул до самых гланд. Молодец! И сержанту своему такую изящную взятку дал. А вот зачем дружка своего безродного берет, понять не могу? Показать, что не боится и доверяет? Ну что ж, чувствуется наша кровь! Выписывайте разрешение на всех.

— Уважаемые товарищи! — Начальник Корпуса вновь пришел в отличное расположение духа, выслушав адъютанта. — Их сиятельство Канцлер оценил продемонстрированный кадетом Вотаном пример настоящей кадетской дружбы и товарищества. Посему — все названные кадеты разделят с кадетом Ярославом Вотаном его приз! Аплодисменты, товарищи!

Через десять минут, а именно столько было отведено на сборы, четверка счастливцев под завистливые взгляды однокашников поднялась на борт “Океании”, где их проводили в кают-кампанию. Там пассажиров приветствовал лично капитан Александр Фортинбрук, полностью соответствующий хрестоматийному облику, присущему капитанам из классических романов: высокий, стройный, в безупречном кителе, застегнутом на все пуговицы, с седой ухоженной бородой и усами. Этот образ специально обговаривался в контракте.

Разумеется, капитан Фортинбрук не был актером. В 5 лет он безнадежно “заболел” небом. Настолько что находясь с матерью на каком-то авиашоу, попросил ее купить сахарную вату, а сам улизнул, пробрался за ограждение к самолетам и уговорил пилота взять его в полет!

Мальчик был настолько убедителен, что летчик, нарушив все мыслимые и немыслимые инструкции, взял малыша в полет. Мало того, военный трибунал, собранный по этому поводу, выслушав показания Саши Фортибрука, полностью летчика оправдал, а самого мальчика дострочно зачислил в гимназию, которая готовила кадры для военно-космических сил.

В 14 лет Александр Фортинбрук стал учеником кадетского корпуса имени Антуана де Сент-Экзюпери. В 18 лет — 3 лейтенантом разведывательного крейсера “Сокол”, а уже в 20 — первым лейтенантом на линкоре “Гневный”. Тридцать последующих лет Фортинбрук служил на различных военных кораблях, принимал участие в десятках операций, был награжден множеством орденов и медалей.

По традиции, командирами судов, обслуживающих Облачный Замок, были только военные — действующие или отставные, имеющие боевой опыт и безупречный послужной список. Поэтому, выходя в отставку, Фортинбрук получил лестное предложение стать капитаном императорской яхты “Океания”.

— Кофе, господа кадеты? — Голос капитана был под стать облику: глубокий, раскатистый бас.

Даже такой ревнитель правил, как Смирнов не посмел заикнуться, что кофе запрещен кадетам до 18 лет. Разумеется, запрет этот сплошь и рядом нарушался, но такое нарушение считалось особым шиком, претендовать на который первокурсникам было не положено.

— Благодарю, Александр Матвеевич. — Ответил за всех Ярослав.

— Тогда прошу к столу.

Стол в кают-кампании был изготовлен из дерева махагони и украшен богатой резьбой. За ним без труда могло уместиться до дюжины гостей. Он был сервирован серебряным кофейником Elkington Co. Ltd, с клеймом “1884” и изящным фарфоровым сервизом Royal Doulton того же года производства. Стол окружали элегантные стулья с высокими спинками, обитые кожей крайней плоти кашалота. Стены кают-кампании украшали подлинники кисти Айвазовского.