Сержанты и примкнувшие к ним поборники традиций Корпуса назвали Ярослава “нигилистом”, “террористом”, “анархистом” и “предателем”, требуя от Бакуничева жестко и прилюдно наказать зарвавшегося серва. К их голосам присоединились и те сервы, с которыми их мастера обращались если не хорошо, то нормально.

Те, кто как Архипов, подвергались унижениям, наоборот, посчитали Ярослава героем, восставшим против произвола старшекурсников. Но осудили такой способ борьбы, когда пострадал невиновный.

Родной взвод объявил Ярославу бойкот. Часть, возглавляемая братьями Матвейчевыми — тотальный и жесткий. Когда даже необходимое общение должно было идти через посредничество сержанта, офицера и преподавателя. По их мнению, Ярослав предатель, который подставил перед старшекурсниками взвод вообще и кадета Архипова, в частности.

Другая, меньшая часть, выступила за более “мягкий” бойкот, который не затрагивал все, что связано с учебой и несением службы. Эти кадеты тоже считали Ярослава опасным маньяком и не хотели провоцировать его агрессивные действия против взвода полным игнором.

Однако моральную и, какую-никакую, физическую поддержку взвода Ярослав потерял. Однокашники честно предупредили, что не будут защищать его от вероятной агрессии других кадет, но внутри взвода — пальцем не тронут.

Лазарет корпуса находился в одноэтажном отдельном здании, примыкающем к погребу, который мог использоваться как морг.

Хотя смертельных случаев в замке не наблюдалось лет так пятьдесят, табличку с соответствующей надписью никто не снимал, и она встречала всякого, кто переступал порог лазарета.

Перед входом в этот храм Эскулапа была небольшая прихожая с умывальниками, где кадеты оставляли верхнюю одежду и обувь и тщательно мыли руки, лицо и уши. За этим строго следил дневальный.

Сам лазарет представлял собой длинный барак, пропитанный запахом антисептика, с расставленными вдоль окрашенных серой краской стен кроватями.

Полукруглые окна с одной стороны коридора были большими, но находились с западной стороны. На восток выходили небольшие полукруглые окошки почти под самым потолком. Поэтому днем в лазарете стоял полумрак, а по вечерам включались лампы, освещавшие все бледно-голубым мертвенным светом.

На стенах висели убранные под стекло плакаты с информацией о различных неприятных заболеваниях, прочитав которую каждый кадет находил у себя все признаки, причем в тяжелой форме.

Приемная, она же кабинет, она же аптека, она же травматология и прочее, отделялась от “палаты” ширмой.

Врач, он же начальник медицинской части был един во многих лицах. Только уборку и элементарные действия с пациентами вроде измерения температуры, выдачи лекарств и клизм осуществляли дневальные.

Обстановка не располагала к длительному пребыванию. Да и при сколь нибудь серьезных случаях, кадет немедленно отправляли в военный госпиталь.

Ярослав отправился в лазарет сразу после ужина. Прихватив с собой три апельсина. Один честно принадлежал ему по праву. Два других экспроприировал со склада Конфузик.

Ярослава на входе встретили, как врага народа. Дневальный только что не обнюхал принесенный кадетом гостинец и буквально швырнул ему в лицо застиранный синий халат. Не будь поблизости капитана Леманна, и одна из кроватей вполне могла пополниться очередным пациентом.

Архипов полулежал на койке, окруженной сочувствующими товарищами. Его голова была зафиксирована специальным устройством так, что он не мог смотреть только прямо перед собой. Малейшее движение шеи вызывало у мальчика острую боль, которую не снимало обезболивающее. Каждые полчаса, начмед ланцетом разрезал нарывы и удалял гной, но на их месте быстро образовывались новые.

Начальник медицинской части — капитан Леон Леманн, несмотря на довольно молодой возраст, был опытным врачом. Сделав первичный осмотр, он немедленно отправил кровь кадета на анализ не куда нибудь, а в академию магии.

Ответ пришел быстро. Архипов подвергся действию зелья для образования чирьев и фурункулов. Его часто применяли во время боевых действий Гражданской войны, чтобы на время вывести из строя как можно большее число солдат противника, не убивая их. Данный образец был в несколько раз сильнее обычного, тем более под его действие попал ребенок.

Все, что можно было сделать для облегчения состояния кадета: покой, ограничение подвижности, обильное питье, в том числе абсорбентов, очистительные клизмы и периодическое удаление гноя. Вывод из организма такого мощного токсина должен был занять не менее двух-трех дней.

— Явился, не запылился! — Буркнул Валерка Матвейчев, не обращаяясь, впрочем, непосредственно в сторону Ярослава.

— Я тут это, гостинец тебе принес. — Ярослав выложил фрукты на тумбочку.

— Кадет Вотан! — Раздался сзади голос начмеда. — Вы таки решили довести дело до летального исхода?! Больному противопоказана любая еда, а уж апельсины в его случае — вообще яд! Дневальный, спинцовка Гиппократа! Ты куда смотрел?

Старшекурсник неловко переминался с ноги на ногу, время от времени бросая на Ярослава злобный взгляд. Его только что унизили. И перед кем — первачками!

— Так, я это, товарищ капитан, не понял, что нельзя.

— Я вот пропишу тебе, Николаев, березовую кашу, ударов эдак пятьдесят. Для профилактики. Очень, знаешь ли, мозги прочищает. А вас, кадет Вотан, я бы впредь попросил воздержаться от посещения кадета Архипова до его полного выздоровления! Остальных, впрочем, тоже. Больному требуется покой. Ваша поддержка похвальна, но совершенно бессмысленна.

— А как же исследования про позитивное мышление Берни Сигеля, товарищ капитан? — Решил блеснуть познаниями кадет Николаев, чтобы как-то реабилитироваться в глазах первокурсников.

— Весьма похвально, кадет, что вы изучаете работы этого уважаемого хирурга. Плохо, что при этом напрочь игнорируете Джастина Гарта и Томаса Госсела. Думаю, стоит добавить к вашему наказанию еще 50 ударов для формирования последовательности в изучении медицины. А пока, займитесь своими непосредственными обязанностями — мытьем полов.

Николаев вздохнул и отправился за шваброй. Порки он не боялся. Хотя Леманн к к месту и не к месту поминал розги, но был категорическим противником телесных наказаний и выступал за полный их запрет. Хотя бы для школьников и кадетов. Наверное, поэтому до сих пор ходил в капитанах.

— Итак, господа кадеты, прошу освободить помещение. Мне необходимо провести удаление гноя. Зрелище малоприятное и совершенно неапетитное.

— Доктор, но мне это совершенно не помогает, зато очень больно. — Шепотом возразил Архипов и скривился от боли.

— Вероятно, с высоты вашего опыта виднее, какое лечение эффективно, а какое нет. Но пока я начальник медицинской части, а вы — пациент, решать это позвольте все же мне.

— Товарищ капитан, а могу я остаться? — Спросил Ярослав. — Я ведь только пришел. И я могу помочь.

— Хорошо, если пообещаете мне не убивать кадета Архипова.

— Я… Не… У меня даже в мыслях не было…

— Это я понял. Ступайте и вымойте руки. Николаев покажет, где находится антисептик.

Шея Архипова выглядела ужасно. На ней выскочили волдыри, размером с фалангу большого пальца. Они чесались и болели. И унять боль и зуд ничем не удавалось.

Ярослав подставлял под очередной нарыв специальный изогнутый лоток, стараясь не коснуться кожи товарища, а Леманн делал надрез, выпуская белесый гной. Затем шприцом промывал рану и обрабатывал специальным аэрозолем.

— Ну вот, теперь нужно будет повторить процедуру через час. — Вздохнул Леманн. — Скажите, кадет Вотан, где вы достали такой мощный состав? Не пытайтесь мне лгать! Я сделал анализ крови в лаборатории академии магии.

— Сам приготовил. Нашел лабораторию, там были все ингредиенды, под стазисом.

— Я же просил не лгать! Допустим, приготовить зелье по рецепту может любой дурак. Но накачать его таким количеством силы, способен далеко не каждый. Простите, но я не вижу в вашей ауре магических талантов. Предваряя ваш вопрос, да — я маг. Не самого высокого уровня, иначе сделал бы все, чтобы облегчить страдания кадета Архипова.