— Иван Архипов! — Выкрикнул второкурсник с лысой головой и бычей шеей. Пастухов — заместитель командира второго взвода. Его лоснящаяся морда постоянно светилась на табло “Наши чемпионы” в разделе борьбы.

Ярослава словно током ударило. Он уже привык считать Архипова своим человеком. Можно сказать, оруженосцем.

От пощечины мастера голова Архипова откинулась назад. Кадет схватился за щеку, но мгновенно сориентировался и встал по стойке “смирно”.

— Ярослав Вотан!

В роте повисла абсолютная тишина. Ярослав помотал головой, проверяя, не послышалось ли ему.

— Ярослав Вотан! — Повторил Бакуничев.

От злости у Ярослава желчь выплеснулась в пищевод. На негнущихся ногах он подошел к своему врагу.

— Думаешь, я позволю себя ударить?! — Тихо спросил он Бакуничева.

— Позволишь, — улыбнулся Бакуничев и сделал знак Пастухову. — Или твоему товарищу будет очень больно.

Пастухов схватил Архипова за волосы и потянул вверх. Силищи в нем было столько, что ноги несчастного серва оторвались от пола.

— Что, Вотан? Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили или как?

— Я тебя убью. — Пообещал Ярослав и зажмурился, подставляя щеку.

Но Бакуничев едва коснулся ее ладонью.

— Ярослав Вотан, обещаешь ли ты, будучи моим сервом выполнять все, что я прикажу?

— Сказал Бакуничев так, чтобы слышала вся рота.

Ярослав на задумался, когда пауза стала совсем неприличной, и рука Пастухова вновь потянулась к голове Архипова, он так же громко ответил

— Обещаю выполнять все, что прикажет мой мастер. — Сделав ударение на “что”.

Фамильный перстень Вотанов мягко засветился, подтверждая истинность и нерушимость клятвы.

Ответ Бакуничеву не понравился, но переиграть произнесенное было уже нельзя.

“Во всяком случае, мальчишка не сможет не подчиниться моему прямому приказу” — подумал он.

“Пипец тебе, — подумал Ярослав, — я обещал выполнять то, Что ты прикажешь, но Как выполнять буду решать я”.

Ох, не даром в жилах Ярослава текла кровь Великого Трикстера.

Пока в Корпусе проходило распределение кадет, за сотни километров от него государственный канцлер Безобразов сидел на террасе с бокалом коньяка в руке и любовался кустами роз. Князь питал слабость к этим капризным, но таким прекрасным цветам. Наверное, так отзывалась в нем кровь Плантагенетов.

— Ваше сиятельство?

— Какие новости, граф? — Спросил Безобразов, не оборачиваясь к Шейдону Баркмору.

— Вчера в замке замечены колебания магического фона. После этого в лазарет поступил старшина роты, некто Кораблев.

— Знаю его. Думал, этот забулдыга уже сдох от цирроза печени где нибудь в канаве.

— Если ваша светлость прикажет…

— К делу, граф.

— Кораблев получил сильное отравление хлором, якобы перевернул ведро с раствором хлорки в туалете и надышался парами.

— Что же случилось на самом деле?

— Врачи утверждают, что судя по степени поражения, старшина подвергся мощной газовой атаке, как…

— Мне хорошо известны события 22 апреля, граф. Я сам командовал той атакой. (*22 апреля 1915 года немецкие войска впервые применили хлор в качестве отравляющего вещества в битве при Ипре).

— Похоже, опыт вашей светлости был повторен вашим племянником.

— Это точно?

— С большой долей вероятности. На месте происшествия в роте находились двое: Ярослав и Кораблев. Имеются свидетели. Позднее они изменили показания, но мне удалось установить истину в ходе допроса следователя.

— Он?

— Больше никогда, ничего и никому не скажет, ваша светлость.

— Однако полной уверенности в том, что это Ярослав у вас нет?

— Наш человек не заметил изменений в его ауре. А время всплеска определяется с точностью до получаса.

— Версии?

— Маловероятная — в замке действует незарегистрированный маг, наиболее вероятная — Ярославом был случайно активирован некий магический артефакт, третья — у мальчика произошел спонтанный магический выброс, однако из-за повреждения его ауры мы не можем ее прочесть.

— Почему именно артефакт?

— Недавно в руках Ярослава оказался гросс-мессер Франсуа де Монморанси-Бутвиля, которого в замке просто быть не могло. До этого тот случай в гимназии. Кто-то явно пытается убить мальчишку.

— Кого-то подозреваете, граф?

— Моя обязанность подозревать даже собственное отражение в зеркале, ваша светлость. Пока эти силы не мешают нашим планам, я не вмешиваюсь.

— Происки Мордрейка? Хотя нет, слишком мелко для него. Кстати, что с ним?

— Исчез так же внезапно, как появился, ваша светлость. Астрал вновь безопасен.

— Эти демоны… Совершенно нельзя на них положиться. Хотя, признаться, я совершенно не скучаю по этой зверюшке… Продолжайте наблюдение, граф. И я жду от вас точных сведений. Это дело государственной важности.

— Другими не занимаемся, ваша светлость.

— Ступайте!

Безобразов сделал глоток и прикрыл глаза. Коньяк мягко провалился внутрь, подарив призрачное ощущение тепла.

Если Ярослав окажется магом — это может серьезно изменить расклад политических сил и усилить или ослабить его — Безобразова позиции. Хотя даже самые могущественные маги смертны. И кому как не ему это знать?

Старшекурсники ушли, забрав сервов. За исключением Ярослава. Сделал Бакуничев это специально или сначала требовалось “наградить” героя за “спасение” Кораблева, но Ярославу выписали увольнительную аж до десяти вечера сегодня и авансом на целое воскресенье. Если бы его родители или опекуны проживали непосредственно в Элизиуме, то мог бы оставаться дома до самого утра понедельника.

Несмотря на обязательство служить врагу, временная свобода — это праздник. К тому же следовало вернуть долг однокашникам, вынужденным пользоваться ужасными, в чем Ярослав убедился сам, казенными средствами для умывания и письма.

Смирнов скучным голосом разъяснил счастливчикам, которых отпускали в увольнение, правила поведения за стенами замка. Если убрать из речи все “запрещается”, то выходило, что кадетам можно дышать, передвигать конечности и отдавать воинское приветствие всякому человеку, на плечах которого имеются погоны. Не только офицерам.

Кодекс чести предписывал кадетам приветствовать по всей форме и равных. Правда, чаще они норовили приложить руку не к отрезу фуражки, а физиономии “товарища и брата”, что Кодексом не допускалось, но начальством если не поощрялось, то и не осуждалось. Главное, чтобы следы “дружбы” не слишком бросались в глаза взводному или ротному с утра в понедельник.

Ярослав спустился с горы, свернул не направо, к автобусной остановке, а влево, к площадке, к столбикам в желтую и черную полоску. Он неплохо изучил местность во время утренних пробежек, да и Конфузик оказался полезен в деле разведки.

Возле остановки постоянно дежурили патрули. Обычно по утрам они к кадетам не придирались: ну что можно получить с того, кто только идет в увольнение? Но если это был патруль, которому предстояло сдать смену, а норма выданных замечаний не была выполнена — то попавшийся под руку кадет мог запросто не только лишиться текущего увольнения, но и остальных на три недели вперед.

Нарушение было легко схлопотать даже просто сев в автобусе. Даже при наличии свободных мест. Очень неравнодушному гражданину или гражданке было достаточно сфотографировать кадета сидящим и отправить на специальный сайт. Искусственный интеллект сличал фото с базой данных, и — прощай увольнения на месяц.

Ярослав общественный транспорт, людей, кадет и (нужное вписать) не любил. Зато ценил комфорт и разбирался в некоторых аспектах жизни лучше однокашников.

Транспорт, включая самоуправляемые такси, был для несовершеннолетних граждан бесплатным. И роботу было совершенно все равно, кто его пассажир.

Полосатые столбики были терминалами для вызова машин. Следовало задать маршрут и приложить к экрану удостоверение личности или же набрать свой ID. Удостоверение кадета тоже было подходящим документом, но пользоваться им Ярослав не собирался. Равно как и собственным идентификационным номером. Вместо этого он коснулся экрана фамильным перстнем.