Оставшееся время заключения Ярослав посвятил изучению поведения Конфузика и выработке формул приказов, которые бы позволили сделать поведение робота более безопасным.

За Вотаном пришли только к ужину. И это был старшина Серёгин.

— На гарнизонную гауптвахту отправили твоего сержанта. — Ответил он на незаданный вопрос Ярослава. — Суровый вернулся и он в ярости. Постарайся ничем его не раздражать, хотя, куда уж больше?

— На гауптвахту отправит, вслед за Смирновым?

— Ты, Слава с этим делом не шути. Небось, не знаешь, что такое гауптвахта?

— Ну, типа часовни этой?

— Это детский сад. А гарнизонная гауптвахта находится в старой Морской Башне. Страшное место. Не знаю, что там с заключенными творят, но кто возвращается — до смерти боится снова туда попасть.

— А были случаи, что не возвращались?

— Были и много. Гиблое, говорю тебе, место. На моей памяти, лет двадцать наших кадет туда не отправляли, а уж второкурсника не упомню. Парню всего-то 15, а его как разбойника какого… Впрочем, не дело — начальство ругать. Тебя туда до присяги точно не отправят, а вот дальше не поручусь. Но взводный этого тебе не оставит, уж будь спокоен.

Ярославу стало неуютно. Не из-за сержанта, на которого, как он убеждал себя, ему совершенно плевать. Он муладхара-чакрой, также именуемой “попный мозг”, чувствовал приближение серьезных неприятностей. И исключение было бы наилучшим вариантом. Только вот за всю историю Корпуса, из него еще никого не отчисляли…

При его появлении за столом смолкли разговоры. Дальше ужин продолжался в полном молчании. У кадет были такие лица, словно кто-то умер. Половина взвода уже “похоронила” своего сержанта воспитателя.

Никиту Смирнова кадеты почти любили, насколько можно любить начальство. Сержант был строг, порой придирался по мелочам. Случалось, “воспитывал” подчиненных в умывальнике. Но никогда не был излишне жесток. Как правило, не давал подчиненных в обиду. И вот их сержанта отправили на гарнизонную гауптвахту. Наказание слишком суровое для проступка. Тем более что все знали имя истинного виновника. Который один меньше чем за две недели уничтожил результаты трехмесячных усилий 32 человек, включая взводного и сержанта-воспитателя.

Отмененный несколькими часами назад бойкот возник сам собой. Никто не хотел разговаривать с человеком, который нагадил персонально каждому.

Суровый появился в роте через полчаса после собрания взвода. Сказать, что полковник был зол — не сказать ничего. Если бы в эту минуту Ярослав увидел своего взводоного, то навеки утратил бы страх перед любыми демонами.

Построив взвод на “взлетке”, полковник приказал сесть в “низкий присед”. Для этого нужно опуститься на корточки, раздвинув для устойчивости ноги и низко опустив таз. Ступни при этом должны полностью стоять на земле, спину положено держать прямой. Руки вытягиваются вперед, опускать их нельзя. Эта поза широко применяется как для развития выносливости, так и в качестве наказания. Долго держать ее очень трудно.

Первый взвод простоял в “низком приседе” полчаса, пока Суровый в канцелярии разговаривал с сержантом. Что это был за “разговор” становилось понятно по доносящимся из-за закрытой двери глухих ударов и приглушенных вскриков.

Когда за Смирновым пришли конвойные, чтобы забрать на гауптвахту, он с трудом мог идти, подволакивая правую ногу.

Валерию Матвейчеву — командиру второго отделения, повезло, он находился в лазарете после драки с Ярославом.

— По три шкуры с вас спущу, — пообещал взводный, отпуская кадет на ужин.

В устах Сурового это отнюдь не было преувеличением. А чтобы кадеты не изводили себя мыслями в ожидании наказания, которое, к досаде взводного, нельзя было применить до присяги, каждый день в течение недели после обеда и до ужина они должны были очищать отстойник в качестве золотарей. Все. Кроме Вотана. Ненависть к Ярославу мгновенно взлетела до седьмого неба. Ниже первого она не опускалась с первого дня знакомства.

Но с ненавистью однокашников Вотан, как нибудь да смирился, по принципу: “нанавидят, значит, завидуют”. Но вот терпеть холодное презрение, которое демонстрировали остальные взвода, а также второй курс — было мучительно больно. Что бы он не воображал о себе, Ярослав был 14-летним подростком со всеми свойственными возрасту комплексами и страхами. А поскольку он считал себя “необычным”, выносить равнодушие окружающих становилось труднее вдвойне. Его — потомственного аристократа, прямого потомка богов, внука императора, игнорируют даже не дворяне — простолюдины!

Он бы с удовольствием послушал колкости Архипова, но Иван ел молча, опустив глаза в тарелку.

— Как же вы все меня за…долбали! — Крикнул Ярослав, выскакивая из-за стола и переворачивая миски. — Ничтожества! Вы всегда, всегда будете никем и ничем! Убирайтесь из моего замка! Ублюдки!

Подбежавший Серёгин обнял мальчика за плечи и быстро вывел из зала, пока он не зарыдал в присутствии всего Корпуса. Произойди это и Ярославу до конца учебы не дали бы житья. Дети порой бывают так жестоки!

Старшина отвел Ярослава в каптерку, где напоил теплым молоком с медом. Убедился, что Суровый ушел домой и велел немедленно лечь спать, строго приказав дневальным, чтобы до отбоя в спальню первого взвода никого не пускали. Потом вернулся в столовую и разрешил кадетам в свободное время играть во дворе и даже выделил для этих целей новенький футбольный мяч.

Ярослав рыдал, уткнувшись в подушку.

— Вам хорошо, хозяин Ярослав? — Раздался знакомый голос.

— Уйди!

— Куда?

Ярослав пояснил.

— Адрес не обнаружен. Уточните, пожалуйста.

Ярослав уточнил, но уже беззлобно.

— Адрес не существует.

— Конфузик, не следует воспринимать мои слова буквально. Это не адреса, а… непереводимые идеоматические выражения.

— Я понял, хозяин Ярослав. Конфузик хороший робот, он будет постоянно учиться, чтобы соответствовать вашему уровню.

— Только делай это максимально незаметно. Чтобы никто не догадался о твоем существовании.

— Хорошо, хозяин Ярослав. Какие еще будут распоряжения?

— Никаких, просто не нарушай порядок.

— Принято, хозяин Ярослав. Конфузик не будет нарушать порядок.

— Вот и хорошо. — Мальчик зевнул и накрылся с головой одеялом.

Убедившись, что хозяин заснул, Конфузик немедленно приступил к анализу полученных приказов. Ему было сказано “не нарушать порядок”, но не запрещено этот самый порядок перед этим навести.

Робот начал с анализа содержимого тумбочки. Сравнив два тюбика зубной пасты, он пришел к выводу, что тюбик соседа хозяина больше. А это “непорядок”. Конфузик попытался перекачать содержимое из одного в другой, но пластик не выдержал давления и лопнул, испачкав все содержимое тумбочки.

Робот принялся устранять возникший “беспорядок” использовав для этого всю имеющуюся в этой и соседних тумбочках туалетную бумагу. Затем приступил к анализу имеющихся зубных паст с целью выбрать лучшую для любимого хозяина. Что закончилось полным уничтожением всех тюбиков.

В процессе Конфузик обнаружил, что содержимое тетрадей хозяина и других кадет отличается не в пользу Ярослава, поэтому скопировал наиболее удачные, по его мнению, данные, максимально подражая почерку Вотана. Решив, что понятию порядка противоречит наличие у других кадет знаний превосходящих уровень хозяина, робот с помощью разбрызганной зубной пасты исправил это.

Справившись с наведением порядка, Конфузик спрятался в укромной нише за шкафом и перешел в режим ожидания.

В этот раз Ярослав проснулся не от собственного крика, а воплей тридцати глоток разом. Откинув одеяло, он немедленно захотел завернуться в него обратно и не вылезать примерно никогда.

К нему приближалась толпа злых однокашников и явно не затем, чтобы пожелать спокойной ночи.

Дорогу им загородил Архипов.

— Стойте, ребята, не трогайте его!

— Уйди с дороги, Архип! Пора устроить этому аристократишке Варфоломеевскую ночь!