Не было смысла с ней спорить, и он промолчал.

— Я прошу тебя быть осторожным.

— О чем ты говоришь, Сонюшка?

— Мне иногда кажется, что за мной следят. Тогда ведь и вы можете попасться.

— Ты говоришь какую-то ерунду. — Он сел на кровати и обнял ее за плечи.

— Пожалуйста, Яков. Ты вовсе не обязан рассказывать мне больше, чем я знаю. Я только прошу тебя быть осторожнее.

— Соня…

— Я нашла на полу конверт. Пустой конверт, подписанный для отправки в Кремль.

Он в ужасе смотрел на нее. Как она узнала? Он ведь был так осмотрителен.

— Соня, я хочу тебе объяснить…

— Нет, Яков. Не надо объяснений. Пожалуйста. Я не знаю, хорошо или плохо то, что ты делаешь, но я понимаю, почему ты пошел на это. Я боюсь… — Ее голос сорвался, в нем послышались слезы. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Когда-нибудь я расскажу тебе все о моей жизни до встречи с тобой, но я не могу сделать этого сейчас. Я обещала. Я хочу только, чтобы ты был очень, очень осторожен. Ради нас обоих.

Она плакала. В его глазах тоже блеснули слезы. Он не мог видеть ее несчастной, это разрывало его сердце. Ему хотелось спросить ее: «Почему ты полюбила меня? Ведь я настоящий урод. И внешне и внутренне. Ведь я настоящее чудовище, как же ты можешь любить меня?» Но вместо этого он промолчал, печально глядя на нее сквозь слезы. Так смотрят на тех, кого в любой момент можешь потерять.

Ранним утром измученный постоянным напряжением Роджер Бейлис пытался расслабиться в комнате отдыха в административном здании недалеко от Белого дома. Вдруг зазвонил телефон. Бейлис протянул руку и поднял трубку.

Звонил директор ЦРУ.

— Перезвоните мне по секретной линии, — приказал Темплтон.

Бейлис встал, завернулся в полотенце и прошел в смежную комнату, где еще со времен Никсона были установлены писсуары, оборудованные подогревателями, которые теперь включались очень редко.

Спустя пятнадцать минут он был уже в офисе и набрал номер директора.

— Да, Тэд, — сказал он, — мы уже почти разгадали общее направление его действий. Я бы сказал, что донесение об убийстве в Париже этого парня из «секретариата» дает нам действительно неплохую наводку. Это уже кое-что.

Он выслушал ответ Темплтона и сказал:

— Да. Давайте оставим паспортный контроль на всех таможнях и начнем еще и полицейский розыск в пяти-шести столицах, в которых он может появиться. Но я считаю, что начинать следует с Парижа.

Он послушал опять и ответил:

— Вернее всего, он уже очень скоро объявится. Мы его достанем. Ставки слишком высоки для того, чтобы позволить ему жить.

Эксперт особого следственного отдела КГБ Сергей Абрамов никогда еще лично не встречался с председателем комитета. Но он знал, что очень скоро пойдет к нему на прием. Сергей страшно нервничал. Сорок минут назад к нему подбежала секретарша Дуся и с расширенными от возбуждения глазами сообщила, что председатель КГБ желает видеть его лично. Зачем?

Уже выехала машина, которая должна была отвезти Абрамова на Лубянку, к самому Павличенко.

Абрамов стоял в приемной председателя, нервно массируя руки, глядя себе под ноги и невнимательно слушая ответы секретаря на телефонные звонки… Он просто не знал, что думать.

Может быть, председатель лично прочел его отчет о бомбах из американского пластика? Да нет, вряд ли…

И все же, почему председатель лично решил поговорить с рядовым сотрудником?

Вдруг ужасная мысль пронзила его мозг. Может, кому-то стало известно о том, что он выдал секретную информацию американской репортерше… и его вызвали для допроса? Но почему к самому председателю? Почему этим не занялась служба госбезопасности? Быстро и без лишнего шума…

«Пожалуйста, Боже! — взмолился он. — Только не это!»

Но времени думать больше не было: Абрамов поднял голову и увидел перед собой Андрея Павличенко. Сергей был удивлен тем, как величественно выглядел этот человек. Павличенко было около шестидесяти, но его волосы были красивого каштанового цвета. Вероятно, он их красил.

— Здравствуйте, товарищ Абрамов, — председатель подал Сергею руку.

— О, товарищ Павличенко, это такая честь для меня.

— Проходите, пожалуйста. — Павличенко упругой молодой походкой подошел к белой двери.

Абрамов так нервничал, что едва мог говорить.

— А я думал, что здесь нет двери, — произнес он дрожащим голосом, когда они вошли в кабинет.

Павличенко рассмеялся.

— Вы знаете, я слышал эту же историю до того, как впервые попал в этот кабинет. Когда еще в нем сидел Берия. Все вокруг говорили, что в кабинете Берии нет дверей. И однажды меня вызвали к нему. Так, как вас сегодня вызвали ко мне.

— И вы увидели, что все это только слухи, — немного освоившись, решился подхватить Абрамов. Чего хочет от него Павличенко? «Боже, у меня на руках жена и две дочери! Зачем я встречался с этой американкой? О чем я только думал?.. Хотя тогда это казалось совсем не плохой идеей».

— Нет, я увидел, что это действительно так. — Павличенко казался приятным и умным собеседником, что выгодно отличало его от грубых и невежественных людей, которые до него управляли советской службой госбезопасности. — Я впервые вошел сюда в полночь. Именно в это время Берия предпочитал созывать совещания. В кабинет меня провел один из его секретарей. Мы вошли в большой дубовый шкаф, стоящий у стены, секретарь протянул в темноте руку и нажал на кнопку. Задняя стенка шкафа открылась, мы оказались в кабинете. У Берии была мания преследования. Ну, а спустя какое-то время этот кабинет занял я. И был очень разочарован, когда увидел, что Юрий Андропов приказал убрать шкаф и заменить его обычными дверями.

— А я не разочарован, товарищ Павличенко.

Хозяин кабинета подошел к простому письменному столу из красного дерева и опустился в кресло. Абрамов, нервно озираясь, тоже уселся. Легендарный офис председателя КГБ оказался даже шикарнее, чем он ожидал увидеть. Это была большая комната, богато обставленная, с полом, покрытым огромным азиатским ковром, стенами, отделанными блестящими панелями из красного дерева, и шелковыми портьерами цвета слоновой кости. На стене висел портрет основателя советской тайной полиции Ф. Э. Дзержинского, вдоль стен стояли белые парчовые диваны и маленькие столики из красного дерева. В целом комната напоминала библиотеку в баронском особняке.

Присмотревшись, Абрамов увидел, что Павличенко вовсе не так уж и красив. Лицо у него было простое, с тяжелой челюстью и большим подбородком. И все же он выглядел очень впечатляюще в отличном английском костюме. По Москве, особенно среди завистников председателя КГБ, ходила шутка, что Андрей Павличенко выглядит как кинозвезда… но только сзади.

Абрамов знал, что Павличенко обладает очень острым умом и способностью молниеносно оценивать обстановку и видеть общую картину там, где другие замечали лишь детали. Он был политиком Божьей милостью и имел талант находить верных союзников, которые и вывели его на вершину власти. Так, во всяком случае, о нем говорили.

Но нельзя было бы сказать, что личность нового председателя КГБ — а он занял эту должность меньше года назад — не была невероятно впечатляюща и сама по себе. В комитете трудно было бы найти человека, который не слышал бы легенд о подвигах Павличенко. В отличие от большинства его предшественников нынешний председатель КГБ долгое время работал на Западе, совершая официальные поездки в Лондон, Париж, Вашингтон. В середине пятидесятых он стал связным с советником королевы Англии Энтони Блантом, который был одновременно и четвертым звеном шпионского кольца Берджес-Маклин-Филби-Блант. Под руководством Павличенко был проведен ряд сфабрикованных переходов нескольких офицеров КГБ на сторону США. Эти операции существенно испортили воду в колодце ЦРУ. Абрамов чувствовал благоговейный трепет, разговаривая с таким человеком.

— Я прочел ваш отчет, — сказал наконец Павличенко.