Его голос теперь звучал глухо и хрипло. Он медленно наклонился к ней, неотрывно глядя в ее глаза, в которых стояли слезы, мягко и нежно тронул ее губы своими. Она ответила на поцелуй не сразу. После секундного замешательства он почувствовал, что сердце его сжалось от нахлынувшего чувства.

— Эй, — прошептал он, — сахарку не подбавить?

О, это чудо — опять быть с ней после долгого перерыва! Это было так, будто они были совершенно чужими друг для друга людьми и одновременно — старыми друзьями. Ее тело реагировало на его ласки совершенно иначе. Но иногда, когда ему казалось, что он уже совсем забыл ее, она вдруг делала знакомое движение, что-то мурлыкала… и все возвращалось! Ее сопротивление несколько часов назад теперь казалось таким сексуальным. Как она отталкивала его… Однажды, много лет назад, она прикрыла грудь руками, как бы стесняясь ее, хотя она и была прекрасна. А сейчас она лежала навзничь на кровати, выгибая от удовольствия спину, ее груди были твердыми и возбужденными. Они были так хороши, почти совершенны! Казалось, она полностью избавилась от своих комплексов. Он гладил ее тело, целовал грудь, нежно покусывал соски, исследуя ее заново, такую знакомую и такую чужую. Он вдруг вспомнил все: тайные местечки, которые она любила, когда он ласкал; ритм, с которым они много лет назад занимались любовью.

Шарлотта раньше считала, что он любит, как мальчишка: быстрое проникновение, быстрая копуляция, быстрая эякуляция — и все кончено… Но сейчас между ними была такая удивительная близость, такое взаимопонимание. О, как он ласкал, и гладил, и целовал! Сквозь шум крови в ушах она слышала тихий стон Чарли. Она двигалась, как в каком-то опьянении, стараясь не сдаться сразу, сопротивляться… Затем она ощутила оргазм. Горячая волна перевернула все ее внутренности и ширилась, ширилась, ширилась… Впервые за последние годы она чувствовала такое.

Истощенные страстью, они лежали рядом в постели. Чуть позже поднялись и выпили бутылку вина. Сначала разговор как-то не клеился. Чарли поцеловал ее. Она провела рукой по его груди.

— Я забыла, как чувствует твоя грудь, — прошептала она, другой рукой массажируя его затылок. — Мне больше нравится, когда у тебя волосы длиннее. — Она посмотрела на него долгим взглядом и добавила: — Я очень рада, что ты здесь.

Стоун поцеловал ее.

— И я тоже.

— Но я в несколько растрепанных чувствах.

Он засмеялся.

— Я знаю. Это хорошо.

Чарли чувствовал ее мягкое и теплое тело. Она ощущала его силу и мужественность. Они занялись любовью опять, движения их были мучительно медленными, дразнящими. И в какое-то мгновенье она вся покраснела от охватившего ее чувства блаженного удовольствия.

Ранним утром Чарли очнулся ото сна, ужасного, страшного, обвиняющего сна. Ему снилась Паула Сингер. Проснувшись, он увидел, что кровать пуста. Шарлотта ушла.

Он почувствовал толчок ужаса, но тут же вспомнил, что она должна была выйти из квартиры для того, чтобы позвонить этому своему знакомому. Успокоившись, он перевернулся на другой бок и мгновенно заснул опять беспокойным сном.

Немного погодя он проснулся и увидел Шарлотту, влезающую под одеяло рядом с ним. Он обнял ее за талию, почувствовал ее тепло.

— Чарли, — прошептала она в самое его ухо, почти не шевеля губами, — я знаю, с кем нам надо поговорить. Это, вернее всего, ротный. Если Сол был прав, что в этом замешаны люди из ЦРУ, то, может, стоит рискнуть и поговорить с ним?

Стоун уже не хотел спать. Он внимательно слушал ее, кивая.

— Возможно, его можно будет использовать как канал связи, — продолжила она очень тихо. — Выложишь ему все. И если он имеет к этому делу какое-то отношение, мы это сразу поймем.

— Да, — прошептал в ответ Чарли. — Но, чтобы подстраховаться, мы расскажем ему как раз столько, сколько потребуется для того, чтобы убедиться, что он не замешан во все это сам. — Чарли подумал: неужели в комнате действительно установлены «жучки»? И улавливают ли они шепот? Чарли взял с тумбочки часы и, взглянув на них, сказал: — Я высчитал, что у нас в запасе часов тридцать-тридцать два. Но я думаю… — он заколебался, не желая пугать ее. — По данным тех людей, которые преследовали меня в аэропорту, им не понадобится много времени для того, чтобы вычислить, что я в Москве.

— Если они этого еще не сделали…

— Да, — прошептал он, — если они этого еще не сделали…

Кремлевская больница, пятиэтажное здание из красного гранита с псевдогреческими колоннами и куполами, построенное в классическом стиле, расположена в самом центре Москвы, недалеко от Кремля и через дорогу от библиотеки им. Ленина. Она окружена высоким железным забором. Это больница, в которой лечат представителей советской элиты, номенклатуры. Все здесь окутано строжайшей тайной, все доктора прошли тщательнейшую проверку. В результате этого многие действительно талантливые и квалифицированные специалисты были забракованы по подозрению в неблагонадежности или по национальным мотивам. Это привело к тому, что качество лечения в этой клинике зачастую оставляет желать лучшего, хотя оборудование и снабжение лекарствами в больнице, курируемой 4-м управлением Министерства здравоохранения СССР, конечно, самого лучшего качества. Многие штатные врачи были весьма посредственными специалистами.

Но были и исключения. Главному специалисту Кремлевской больницы по внутренним болезням Александру Борисовичу Кузнецову было около пятидесяти. Он был отличным врачом и диагностиком, очень быстро оценивающим ситуацию, чем выгодно отличался от большинства своих коллег. Но он предпочитал держаться в тени, не выпячивать своих преимуществ, поэтому неприязни и ненависти к себе не вызывал.

Проработав около десяти лет после окончания интернатуры в одной из ленинградских больниц, он был отобран для работы в Кремлевской клинике. Ему поручили лечить самых влиятельных людей на Земле. Он знал, что это большая честь. Впрочем, это было понятно уже по тому, какую огромную зарплату он получал здесь. В России привилегии всегда измеряются деньгами. Он также отлично понимал, что его выбрали не столько за опыт и знания, сколько за то, что его сочли абсолютно политически благонадежным гражданином. Дело в том, что его отец занимал незначительный пост в сталинском правительстве. А тот факт, что он выжил в те времена, сам по себе говорил о его преданности и верности советской системе.

Но Александр Кузнецов был совсем не тем, чем считали его товарищи по партии.

Он действительно любил свою работу. Но, несмотря на то, что его друзья и коллеги считали его хорошим коммунистом, он не испытывал к жалким останкам советского коммунизма ничего, кроме презрения. Он был настоящим ученым и одним из лучших докторов клиники; в своей области он не имел себе равных потому, что считал, что врач должен сделать все возможное, чтобы вылечить даже отпетого мерзавца. Но бывали дни, когда Кузнецов чувствовал, что не слишком расстроился бы, если бы все эти придурки из Политбюро и ЦК вдруг исчезли с лица земли.

Но иногда, когда он шутил с кем-нибудь из них, с худым стариком, сидящим перед ним полуголым на больничной кушетке, врач не мог удержаться от жалости и сочувствия.

Здесь, в больнице через дорогу от библиотеки им. Ленина, Кузнецов работал около восьми лет. До этого он занимал еще более почетную должность: входил в группу врачей, которые лечили тогда уже умирающего Юрия Андропова. Это происходило в Кунцеве. Через самых верных и хороших друзей — тех немногих, которым он мог доверить свои истинные взгляды и недовольство ходом вещей в СССР, — он познакомился с несколькими западными корреспондентами. И когда у Андропова начали серьезно отказывать почки, Кузнецов рассказал об этом репортерам, разгласив тем самым страшную тайну.

После того случая он мало-помалу стал источником информации о происходящем в Кремлевской больнице для западных корреспондентов, хотя, конечно, и не единственным. Он делал это только потому, что ненавидел весь этот туман секретности, окутывающий жизнь и состояние здоровья людей из высших эшелонов власти. Он считал, что русский народ должен всегда быть в курсе того, что происходит с его лидерами. А в большинстве случаев их держали в полном неведении, что порождало самые дикие слухи и сплетни. Кузнецов помнил, что, когда умер Черненко, Политбюро никак не могло решить, кто станет его преемником, и опубликовать сообщение об этом. Поэтому новость скрывалась на протяжении трех дней. Секретность — курам на смех.