— Конечно, я слышал об этом. Тогда, в 1940 году, были убиты тысячи и тысячи польских офицеров. Сколько? Четыре тысячи? Пятнадцать?.. Это один из самых страшных эпизодов войны.

— О, мой друг, вам известно далеко не все. На протяжении долгих лет эта история старательно и искусно замалчивалась советским правительством. Великий Уинстон Черчилль не хотел ворошить все это. Он опасался, что это может привести к новой войне. И даже сейчас вы у себя на Западе почти ничего не знаете о Катыньском расстреле.

— Если это имеет какое-то отношение к…

— В один страшный весенний день 1940 года вдруг исчезли пятнадцать тысяч польских офицеров. Среди них были отличные специалисты: инженеры, врачи, профессора, генералы… Они были взяты в плен, а затем Сталин избавился от них. Он боялся, как бы Гитлер не подумал, что русские пытаются завладеть элитой польской армии. Всех этих людей погрузили в грузовики и автобусы, и группа за группой отвезли к огромной яме, вырытой накануне.

Стоун, не желая прерывать Дунаева, кивнул. Он недоумевал, какое отношение ко всему этому имеют старообрядцы.

— Там каждого из них убивали выстрелом в затылок. Это зверство продолжалось день за днем и длилось несколько недель. Тела сваливали в яму в кучу. Это было настолько чудовищно, что даже несколько энкавэдэшников — а это ребята безжалостные, к убийствам привыкшие — позже сошли с ума. Со временем трупы в яме начали разлагаться и превратились в сплошную гниющую массу. И люди, которых везли и везли на расстрел, глядя вниз, в яму, выли от ужаса при виде этого кошмарного зрелища. Большую часть работы выполняли парни из НКВД, я уже говорил. Но им на помощь были посланы военные, пехотинцы. Солдаты этого подразделения не знали, что им предстоит сделать. Они были потрясены. На шестой день, когда вонь стала совершенно невыносимой, некоторые из военных, совершенно обезумевшие, поняли, что с них достаточно. И они организовали заговор. И руководил этим восстанием против садистов из НКВД полковник пехотинцев. Они все сразу были арестованы и отправлены в Москву, под трибунал, — Дунаев замолчал, прикрыв глаза.

— И?..

— И, друг мой, этот трибунал не состоялся. Дело неожиданно было прекращено.

— По распоряжению Сталина?

Старик горько рассмеялся.

— Ну только не Сталина. Этого добился один очень смелый человек. Его имя мне неизвестно. Он был очень влиятельный, но в первую очередь это был невероятно храбрый человек. Он рисковал карьерой и жизнью ради спасения нескольких хороших солдат.

— Это и есть руководитель сети? Но кто он?

— Имени я не знаю. Каким-то образом он умудрился выжить. Но он действительно стал основателем движения верных партии людей, которые не могли больше молча терпеть то, что творил Сталин с хорошей нацией.

— Он жив сейчас?

— Говорят, да.

— Как я смогу его найти?

— Если бы я только знал… Если бы я мог вам помочь…

Стоун долго молчал, затем спросил:

— Вы можете помочь мне уехать в Москву?

— Если вы окончательно решились на эту глупость, я, возможно, смогу помочь вам. — Дунаев покачал головой. Надеюсь, вы не собираетесь переходить советскую границу нелегально?

— На это мог бы решиться только полный идиот или отличный оперативник. Нет, мне необходимо попасть туда легально. Но для этого нужна виза. А времени нет. Ведь для ее получения требуются недели.

— Не всегда. Когда известный и могущественный промышленник вдруг решает поехать в Москву, советское посольство всегда все с удовольствием для него устроит.

— Но я не знаю, каким образом я…

— Есть один человек. Он работает в советском посольстве в Париже. Очень хороший и достойный человек. Он сможет это организовать.

— Это… Это просто отлично. Но ведь я не могу ждать и нескольких дней.

— Возможно, мне удастся достать для вас визу в течение ближайших часов. Если я смогу убедить его в необходимости этого, он сделает все сразу.

Приземистый, седовласый русский спускался по лестнице, ведущей в центральный холл гостиницы. Выйдя из-за угла, он прошел еще пару шагов и взглянул вниз. То, что он увидел в холле, насторожило его.

Рядом с ночной консьержкой стояли два французских полицейских. Они о чем-то беседовали. Для простой болтовни было слишком поздно. Было видно, что они о чем-то расспрашивали. И Дунаев сразу понял, чего они хотят. По их жестам было ясно, что полицейские показывают фотографию и требует, чтобы им назвали номер человека, который разыскивается за убийство.

Итак, они были здесь. И они искали Чарльза Стоуна.

Дунаев повернулся и медленно пошел к номеру Чарли. Теперь он понял, что все открылось. В розыск обвиняемого в государственной измене американца включилась французская полиция.

Дунаев быстро постучался в дверь.

— Открой, товарищ, — тихо сказал он по-русски. — Это я.

Удивленный Стоун отпер и увидел взволнованного Дунаева.

— Бегите! — прошипел старик.

Стоуну потребовалась минута для того, чтобы собрать все необходимое — паспорта, деньги, кассеты — и удостовериться, что он не оставил после себя ничего, указывающего на его присутствие.

— Я найду возможность связаться с вами. Чтобы забрать визу, — сказал он и, пожав руку старому чекисту, вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице. Чарли знал, что в подвале гостиницы расположены бар и ряд вспомогательных помещений. Сразу после приезда в Париж Стоун обследовал подвал. Он с каждым днем все больше и больше понимал, что ему надо иметь запасной выход из отеля. И это был лучший путь на экстренный случай.

Он спустился вниз и, внимательно оглядевшись, обнаружил прачечную. Дверь, как и раньше, когда он был здесь днем, была незаперта. В дальнем углу маленького чулана была лестница, ведущая к другой двери. Стоун высчитал, что она выходила на улочку Висконти с тыльной стороны отеля.

Чарли отодвинул задвижку, открыл деревянную дверь и вышел на темную узкую улицу, больше похожую на аллею. Где-то поблизости плакал ребенок. Стоун как можно тише пробежал мимо здания с табличкой «Муниципалитет города Парижа», затем мимо маленькой картинной галереи. Он бежал в сторону Сены.

— Держи вора!

Кричал неизвестно откуда появившийся полицейский. Заметив Стоуна, он бросился к нему. Чарли мчался что есть мочи. Полицейский кричал на бегу, зовя коллег присоединиться к погоне. Силы были явно неравны. Чарли, резко огибая углы, несся к улице Сены. Было очень поздно, вокруг никого не было видно.

Тут Стоун заметил красный мотоцикл марки «пежо», прислоненный к стене. На заднем сидении был укреплен желтый металлический сейф с надписью «Алло постэкспресс». Машина была развозочная. Владелец мотоцикла, видимо только что оставивший его, переходил улицу. Увидев, что незнакомец вспрыгнул на сиденье, он заорал.

— Извини, — крикнул ему Чарли, поворачивая ключ зажигания и заводя мотор. — Мне он сейчас нужен больше, чем тебе!

Мотоцикл с оглушительным ревом сорвался с места и помчался вниз по улице Сены, оставив за собой разъяренного развозчика и двух бегущих полицейских.

Но теперь его преследовала полицейская машина. Стоун увидел ее в правое зеркало заднего вида. Он ехал уже по улице Сены. Его догоняли, выла сирена, мигали голубые огни.

Но маленький «пежо» тоже набирал скорость. Чарли свернул к реке, на набережную Малаке, и влился в поток машин. Это было ошибкой.

В последнюю минуту он увернулся из-под колес «рено» и, свернув с дороги на круглую площадку перед Институтом Франции — зданием с колоннадой, построенным во времена французского Ренессанса, выехал на тротуар. Он оторвался от них!

Проехав по набережной Великих Августинцев, Стоун пересек Сену по Новому мосту и оказался на острове Ситэ. За спиной, хотя и на расстоянии, он слышал вой сирены. Оторвался ли он? Чарли свернул на набережную Орфевр, ведущую к Дворцу правосудия. «Боже милостивый! — подумал он. — Да этот город кишмя кишит жандармами!» Звук сирен становился все ближе.