Так лечил Бадахос своих раненых, а так как у них было одно спасенье — бежать, то он взял на том берегу несколько индейских каноэ и поместил в них тяжело раненных, а он сам и другие, кто не так сильно пострадал, или же те, кто не пострадал вовсе, пошли морским берегом, чтобы в случае опасности оказать раненым посильную помощь; они пошли сушей, думая, что на земле их поджидает меньше опасностей; однако и на их долю выпали невзгоды и мучения, от которых они немало настрадались. На южном побережье бывают очень сильные приливы и отливы; и вот однажды ночью вода поднялась весьма высоко; кто смог залезть на дерево, пострадал меньше, а другие стояли по пояс в соленой воде, и вода эта так растравила их раны, что многие из них умерли. Когда они пошли дальше, то к горестям и страданиям, которые они вынесли, добавились еще новые: касик Ната, о котором мы в главе 68 говорили, что его самого и его жен захватил в плен Алонсо Перес де ла Руа, прослышал об их тяготах и со своими воинами преградил им дорогу, намереваясь всех перебить. Тогда Бадахос послал к нему людей спросить, почему он идет на них войной, ведь они договорились о мире и дружбе, а касик на это отвечал так: «Подите и скажите ему, что он мне не брат и не друг, потому что все христиане плохие люди и наши враги», и, сказав эти слова, он и его люди стали метать в них свои дротики и осыпать их камнями. Бадахос и его люди, превозмогши великую слабость и собрав последние силы, обратились к ним лицом, собираясь принять бой, но индейцы испугались их мечей и бросились в реку, которая тут же протекала; затем они снова и не раз выходили на берег и принимались закидывать их дубинками и каменьями, причиняя им ущерб и нанося раны; испанцам пришлось бы плохо, но тут наступила ночь. Трое раненых не смогли идти, и тогда здоровые взвалили их на спины и несли, пока хватило сил; затем они соорудили нечто вроде плотов, спустились на них по реке в море и скоро встретили своих соотечественников, плывших на каноэ, что было немалой удачей. Они двинулись далее по морю, но порой многим из них приходилось выходить на сушу; так они добрались до земли касика Чаме, который был осведомлен об их делах и пришел со своими воинами — нагими и безоружными, ибо все их оружие составляли дубинки и камни; этот касик уверил и уговорил своих людей, что испанцев, если они не станут чинить им зла, убивать не следует, и даже велел снабдить их всем необходимым и притом в изобилии. Испанцы же более хотели есть и спать, нежели, сражаться, а посему они отошли к берегу моря; и тогда касик приказал отнести им провиант, и индейцы поделились с испанцами словно со своими братьями всем, что у них имелось. Затем испанцы подошли к острову, именуемому Отроке, который находится, я полагаю, в 10 либо 20 лигах от побережья; этот остров был богат золотом и жемчугом; но если добрый прием и еда, которую они получили от касика Чаме, дали им время передохнуть, то яростный, неугомонный червь наживы, точивший и снедавший Гонсало де Бадахоса, не давал ему ни отдыху, ни сроку; поэтому едва лишь те испанцы, что плыли в каноэ, оправились от ран и обрели силы, Бадахос велел им высадиться на берег, а сам отобрал из тех, что поздоровее, 40 таких же разбойников, погрузился на каноэ и, подплыв к этому мирному и спокойному острову, предал его разграблению и опустошению. Когда смерклось, испанцам удалось захватить местного касика; здешние индейцы сначала подумали, что это индейцы враждебного племени, явившиеся с материка; и вот, взяв свое оружие, они нападают на них, а испанцы принимаются их рубить и потрошить своими мечами; и тогда, поняв, что у противника более сильное и страшное оружие, все индейцы обратились в бегство. Касик дал за себя выкуп золотом — а сколько золота, мне неизвестно; расправившись с теми жителями, Бадахос вернулся на берег, где он оставил раненых, и они двинулись дальше. Поскольку весть о прежнем поражении испанцев облетела все провинции, индейцы осмелели и стали оказывать им сопротивление; когда они прибыли в земли касика. Табора, тот двинулся им навстречу, имея около 300 воинов, и вступил с ними в длительное сражение, но в конце концов наши все же двинулись вперед; когда же они вступили во владения Перакете, этот касик проделал то же самое, но испанцы порубили индейцев своими мечами, причем одних убили, а других ранили; после этого индейцы отступили и дали им пройти. Потом испанцы подошли к небольшой бухте, которую образует в том месте море, и назвали ее бухтой Альмехас; оттуда можно было видеть остров Табога, который отстоял от берега, должно быть, в лигах восьми или десяти; тогда в Бадахосе вновь проснулась его неуемная алчность, и он решил непременно высадиться на остров, чтобы захватить все золото и жемчуг, которыми, как он полагал, этот остров богат. И вот Бадахос садится в каноэ и совершает набег на остров Табога, жителей которого он застает врасплох, и захватывает их правителя, или властелина; но после первых стычек с индейцами, стычек, которые, впрочем, походили более на драку перессорившихся детей, они, наконец, освобождают их касика, а затем то ли из страха, то ли от стыда идут на замирение; испанцы остались на том острове и жили там безмятежно тридцать дней; на этом острове испанцы успели залечить раны; когда Бадахос вернулся на материк, чтобы продолжить и завершить свой переход к Дарьену, он имел, при себе 7000 песо золота и много подаренного или украденного жемчуга, и притом наилучшего. О Бадахосе и его походе писал некто Тобилья; когда Бадахос, взяв с собой 40 сподвижников, пошел грабить остров. Отроке, Тобилья, так же как и он, разорял и опустошал в это время соседние земли; и вот что он рассказывает: «Испанцы подняли такой невообразимый шум, когда шли грабить, что все островитяне успели попрятаться и только 200 воинов, решив, что это явились индейцы с материка, собрались, чтобы на них напасть». А далее он говорит так: «Алчность испанского военачальника была столь же велика, как и его храбрость; несмотря на то что враги преследовали его, он, едва завидев остров Табога, устремился туда, охваченный жаждой золота». Судя по выражениям и оборотам речи, все это собственные слова Бадахоса безо всяких отклонений либо изменений. Вернувшись, как было уже упомянуто, на материк, Бадахос двинулся на земли касика Чепо и предал их разграблению, а многих жен и детей тех туземцев, и возможно также жен и детей самого касика, он захватил в плен; и вот, как только испанцы собрались выступить в путь, этот касик со своими людьми напал на них и некоторых ранил, а Алонсо Переса де ла Руа убил; так Алонсо Перес заплатил за пленение касика Наты и за все злодеяния, которые совершил в тех землях, о чем рассказано в главе 68. Убоявшись, что они станут его преследовать, Бадахос поспешил со своею добычей покинуть пределы той земли; а индейцы тех поселений весьма пострадали, ибо он увел их жен и детей; затем он вступил во владения Тубанама и Покоросы, но нашел их опустошенными, ибо там побывал лиценциат Эспиноса и все, что можно было, ограбил, как велел ему сеньор Педрариас. В конце концов Бадахос и оставшиеся у него люди подошли к Дарьену; однако он вступил в город не как гордый победитель, но, невзирая на трофеи, с опущенной головой и с тоской в сердце, ибо он не мог забыть про те несметные груды золота и жемчуга, которые отнял у него касик Кутара, и про урон, который тот ему нанес; и не менее опечалился Педрариас и все жители Дарьена, когда они узнали о его невзгодах. В том году, сколько помнится (а шел, как я уже говорил, 1518 год, и мы все пребывали в Сарагосе), среди людей, вернувшихся из Индий, только и было разговоров, что про слова епископа Бургосского Фонсеки (который, как уже неоднократно упоминалось, распоряжался и правил этими Индиями); так вот, этот Фонсека сказал, обращаясь к Гонсало де Бадахосу, что король должен был бы отрубить ему голову за то, что он упустил захваченные им 100 с лишним тысяч кастельяно, которые уже принадлежали кастильской короне. Судите сами, сколь велико было жестокосердие сеньора епископа дона Хуана Родригеса де Фонсеку, ибо он нимало не печалился из-за бесчинств, грабежей и убийств, которые совершил Бадахос в том походе; его нисколько не трогало и то, что поносилась наша вера и христианская религия; однако из-за потерянного золота он гневался и гнева своего не скрывал; я сам был свидетелем, как несчастный Бадахос прозябал в бедности и немилости, и как он пресмыкался перед епископом, не смея в глаза ему взглянуть, а тот выказывал ему величайшее презрение.