Оставя позади провинцию Табаско, которой, как было сказано, нанес он столь тяжкий урон, хоть потом и водворил там мир силою и страхом, Кортес вместе с флотом отправился вдоль побережья на запад и остановился возле острова Сакрифисьос, названного так Грихальвой. Там нашел он укромную бухту, не то чтобы очень хорошую, но и не плохую, которая теперь называется Вера Крус, а сам островок — Сан Хуан де Улуа: и тут Кортес приказал стать на якорь, потому что на берегу видел он много людей, а других портов здесь нет, и берега неприступные и опасные. После того как в этих местах побывал Грихальва, индейцы остались исполнены дружелюбия и весьма довольны торговлей с ним и сделками, по которым получали от испанцев иголки, и булавки, и погремушки, и бусы в обмен на золото; незамедлительно прибыли две лодки, полные народу, узнать, что за люди приехали и чего они хотят. Кортес принял их с большим радушием, и все испанцы устроили превеликое веселье; и, показав индейцам золото, они дали им понять знаками (ибо ни те, ни другие не понимали ни слова), что они его любят, и если те его привезут, то они будут меняться. Индейцы вернулись на землю, с виду очень радостные, и на другой день прибыло множество челнов с людьми, груженых продовольствием, хлебом, птицей и плодами, и еще кушаньями, приготовленными из птицы и оленины, и разными другими, о которых наши ничего не знали, кроме того, что они хороши на вкус, и ели их без страха и опасений. Индейцы привезли много золотых вещиц, опахал разной формы, другие весьма ценные изделия из перьев, продовольствие и выменивали их на испанские товары — колокольчики, разноцветные бусы, иголки, булавки, зеркальца, ножи и ножницы, и, получив их, индейцы полагали, что провели испанцев и остались в барыше. Воротившись в самом радостном расположении духа к себе в селения, они оповещали всех, что приехали какие-то люди вроде тех, что приезжали прежде, которые за столь ничтожную плату, как золото, дали им столь ценные вещи, и таким образом к испанцам потянулись полчища индейцев, ибо на четыре, и пять, и десять лиг по побережью были большие и даже очень большие селения; а весть о делах, учиненных нашими в Табаско, до здешних жителей пока не дошла, ибо, если б они о том прослышали, надо думать, меньше бы им доверяли. При виде такой уймы индейцев и судя по золотым изделиям, которые они приносили, Кортес понял, что здесь пахнет большими богатствами, как оно и было на самом деле, и быстро сообразил, сколь велики, изобильны и многолюдны эти земли; он решил не уходить отсюда, а высадить все свое войско на берег и проникнуть в глубь земель. Он переправил на сушу всю артиллерию, лошадей, и оружие, и все, что было на кораблях, и выбрал место для лагеря невдалеке от берега; затем индейцы, которых он вывез с острова Кубы, и немногочисленные его негры делают из жердей, прутьев и травы хижины, чтобы было где разместиться лагерем. У короля города Мехико, который звался Монтесумой, были на этой земле гарнизоны и воины, правил ею от его имени правитель или военачальник. И вот этот правитель прибыл к Кортесу в сопровождении множества людей, среди которых было немало знатных; все они были превосходно одеты в мантии из хлопка, окрашенные в разные цвета, одна лучше другой — соответственно положению каждого. С ними пришло много индейцев, нагруженных пищей: хлебам, и олениной, и рыбой, и фруктами. Военачальник вручил Кортесу много разных золотых драгоценностей и красивейшие поделки из перьев. Кортес его много благодарил знаками и жестами и отдарился рубашкой из тонкой ткани, множеством бус и ожерелий, все хорошей работы, и прочими кастильскими безделушками в том же роде. Затем правитель распорядился прислать из ближайших селений множество женщин со всей утварью, потребной для приготовления кукурузной муки, для чего индейцы пользуются каменными жерновами. Он оставил в услужение испанцам более тысячи людей, которые здесь же поблизости построили себе хижины, да еще свыше тысячи оставил он, чтобы те добывали для испанцев продовольствие в окрестностях, и таким образом лагерь Кортеса снабжался обильнее и лучше, чем дома на Кубе. Кортес приказал устроить воинский смотр, показать схватку всадников и дать несколько выстрелов из огнестрельного оружия; это зрелище повергло индейцев в такое изумление, что они словно оцепенели. Тотчас же по распоряжению того правителя явилось множество мастеров-художников, которые изобразили испанцев, и коней, и орудия, и аркебузы, и шпаги, и копья, и все прочее оружие, и даже корабли с отменным сходством, словно всю свою жизнь только тем и занимались, и притом сосчитали, сколько всего было, да так, что испанцы и не заметили. Затем правитель спешно отправил нарочных в город Мехико, находившийся в 70 лигах оттуда, чтобы они доложили царю Монтесуме обо всем, что видели; и царь через двадцать четыре часа обо всем узнал, да и впредь тем же способом неизменно узнавал обо всех делах испанцев. Среди двадцати индианок, которых передали Кортесу в провинции Табаско, нашлась одна (индейцы звали ее Малинче, а впоследствии она приняла имя Марины), которая знала мексиканский язык, потому что, как она говорила, ее похитили из ее селения около Халиско, в западной части Мексики, и перепродавали из рук в руки до самого Табаско. Она уже знала язык Табаско, и хоть этот язык отличается от языка Юкатана, где был Агилар, все же понимала некоторые слова. Когда Кортес увидел, что эта индианка понимает речь мексиканцев, он отдал ее Агилару и велел ему почаще с нею беседовать и стараться узнавать и запоминать слова, чтобы они могли объясняться друг с другом и чтоб через эту женщину он, Кортес, смог проведать все об этой земле и дать понять индейцам, каковы его желания. С помощью этой индианки он начал вести беседы с правителем той провинции; Кортес говорил с Агиларом, а тот, как мог, передавал его речи индианке с помощью слов, которые знал. И так как знал он немного, то кое-что объяснял на словах, а кое-что жестами и знаками, которые индейцы и сами разумеют, и доводят до разумения собеседника много лучше, чем прочие племена, ибо у них весьма развиты все лучшие качества души и тела, в особенности же достойно восхищения их воображение. В конце концов, худо ли, хорошо ли, но Кортес сказал правителю, что он и прочие христиане прибыли издалека, из-за моря, с другого конца света, и послал их великий король, их повелитель, дабы узрели они земли индейцев и поискали здесь тот блестящий металл и вручили индейцам свои кастильские товары, которые представляют большую ценность. И как я полагаю, мало что мог уразуметь правитель в речах Кортеса, который, якобы, превозносил и восхвалял могущество королей Кастилии, да и Кортес уразумел не больше в речах правителя, прославлявшего якобы могущество своего царя и повелителя Монтесумы; а понимали они лишь то, что можно было выразить знаками, именно, что испанцы жаждут золота. Здесь Гомара вставляет кое-какие свои фантазии, и все это — сущие бредни вроде того, что Кортес сказал будто бы, что император, величайший в мире властелин, послал его от своего имени навестить повелителя индейцев и сообщить ему под великой тайной некие сведения, которые он, Кортес, привез с собою в письме, и что он и его спутники страдают сердечной болезнью, а золото — лекарство, которое оную исцеляет; пусть-де правитель передаст царю Монтесуме, чтобы он им того золота прислал. Все это — вздор и выдумки, которые сами изобличают, чего они стоят и сколько в них правды, подобно всем прочим выдумкам Гомары, который готов сам себе противоречить, лишь бы обелить Кортеса и оправдывать его дела; ибо испанцы и индейцы друг друга не понимали и не могли понять, зная самое большее два слова: «дай» и «бери», а в остальном объяснялись они знаками, показывая на золото и на кастильские товары, которые предлагались в обмен; и достаточно было того, что испанцы явно выражали свое пристрастие к золоту. Когда увидел Монтесума изображения, доставленные гонцами, и услышал их доклад обо всем, что им довелось наблюдать, он и придворные его изрядно подивились коням, и артиллерии, и оружию, и всему прочему; опасался Монтесума, что появление столь свирепых и столь основательно вооруженных людей не сулит ему ничего доброго, и по этой причине, узнав, что пришли они ради золота, он со всей поспешностью распорядился отобрать для чужеземцев дары из своих богатств и сокровищ (поистине несметных и доселе невиданных и неслыханных), и были то вещи столь ценные и сделанные и обработанные с таким искусством, что они казались сновидением, а не творением рук человеческих. Были там всякого рода рубашки и тончайшие ткани из хлопка для одеяний, какие у них носят, окрашенные в разные цвета и затканные птичьими перьями, нежнейшими и многоцветными; шлем, как я полагаю, деревянный и очень тонкой работы, покрытый зернами самородного золота; другой шлем из золотых пластин, увешанный колокольцами и усыпанный каменьями вроде изумрудов; много круглых опахал, сделанных из тонких белоснежных палочек, переплетенных перьями и украшенных золотыми либо серебряными бляшками и жемчугом, мелким, точно бисер, так что невозможно описать, сколь искусно, изящно, пышно и красиво были они сделаны; большие плюмажи, все из разных перьев и разного цвета с золотыми и серебряными подвесками; богатейшие веера из перьев, на сотни ладов изукрашенные серебром и золотом и сделанные с диковинным мастерством; нарукавники и прочие золотые и серебряные доспехи, которыми они пользовались, должно быть, во время войн, столь искусно и дивно отделанные зелеными и желтыми перьями и оленьей кожей, прекрасно выдубленной и окрашенной, что никакими словами не выразить; туфли из отлично выделанной оленьей кожи, прошитые золотой нитью, а подошвами служили пластинки белого и голубого камня, ценнейшие и очень тонкие, с положенными поверх мягчайшими стельками из хлопковой ткани; зеркала из маргазита, красивейшего металла, сверкающего, как серебро; и еще другие, величиной с кулак и круглые, как шар, оправленные в золото; и не говоря уже о стоимости золота, сама работа и ее совершенство придавали этим вещицам великую ценность, так что их не стыдно было бы поднести любому королю и государю; множество покрывал и занавесей для постели из хлопковой ткани, тончайших и разноцветных, и выглядели они богаче, чем шелковые; множество изделий из серебра и золота; золотое ожерелье, на котором было свыше сотни изумрудов, а рубинов (или каменьев, им подобных) еще того больше, и оно было все увешано золотыми колокольцами; еще одно, превосходной работы, со множеством изумрудов и несколькими богатыми жемчужинами; кое-какие золотые изделия в виде лягушек и зверьков; украшения наподобие медалей, большие и малые, столь тонкой работы, что само искусство стоило, как говорят, куда дороже золота и серебра; множество зерен самородного золота, в том виде, в каком добывают его в рудниках, каждое величиной с горошину, а то и поболе. Среди прочего прислал Монтесума Кортесу два круга; на одном, золотом, был изваян лик солнца с лучами среди листвы, и там же изображены были некоторые животные; по-моему, весил он более ста марко; другой был серебряный, с ликом луны, изваянный тем же способом, что солнце, весом в пятьдесят с лишним марко; оба были очень массивные, толщиною эдак с монету в четыре реала; а по окружности каждый из них был не меньше, чем колесо кареты. Поистине стоило на них посмотреть; я их видел вместе с прочими дарами в 1520 году в Вальядолиде, в тот самый день, как увидел их император, ибо тогда их и доставили, а послал их Кортес, о чем, бог даст, будет подробно рассказано ниже. Увидев эти вещи, столь ценные, искусно сработанные, прекрасные и доселе неизвестные ни с виду, ни по слухам, особенно тем, кто еще не побывал в Индиях, все пришли в великий восторг и изумление. Индейцы сказали, что эти дары и сокровища предназначал Монтесума для тех, кто приезжал сюда раньше (то есть для Хуана де Грихальвы и его спутников), но когда все это привезли к берегу моря, те уже уехали. Серебро и золото, которое пошло на все эти сокровища, стоило 20 или 25 тысяч кастельяно, но совершенство работы и красота изделий стоили еще того больше. На словах Монтесума приказал правителю передать испанцам, чтобы те покинули его владения. Он так спешил и с ответом и с дарами, потому что надеялся, что пришельцы — как дети, их легко ублажить, и тогда они уйдут и оставят его земли. Неудачная это была мысль, ибо и впредь чем больше посылал Монтесума испанцам золота, настаивая, чтобы они уходили, тем сильнее он разжигал их вожделения, невольно подстрекал их ворваться к нему и отобрать все золото силою, как они в конце концов и поступили. Он же так спешил избавиться от пришельцев, так как из предсказаний своих пророков и прорицателей доподлинно знал, что его власти, и богатствам, и довольству придет конец через несколько лет, когда явятся люди, которые разрушат его благоденствие; и потому жил он постоянно в страхе, скорби и тревогах, о чем говорит его имя, ибо Монтесума на том языке означает человека опечаленного и обеспокоенного. И еще оно обозначает человека сурового, наделенного большой властью и внушающего страх; таким он и был на самом деле.