И в то же время, читая «Историю Индий», нельзя забывать о религиозной основе мировоззрения автора памятника. Та «евангельская» сторона концепции Лас Касаса, о которой только что говорилось, находит свое выражение в суждениях о необходимости христианизации населения Нового Света, о том, что насаждение догматов христианской религии является долгом испанцев по отношению к аборигенам Западного полушария. Гибель некоторых наиболее жестоких конкистадоров в результате стихийных бедствий или от болезней расценивается Лас Касасом как «кара божья» за бесчеловечное отношение этих извергов к индейцам, а беспощадная критика деятельности испанцев, которая пронизывает всю книгу, выражена, как правило, в специфической форме обличения конкистадоров прежде всего как плохих христиан — отступников от христианской морали. Здесь Лас Касас, до конца своих дней бывший фанатически верующим человеком, верным сыном католической церкви, остается на уровне своего века. Но вместе с тем широта кругозора, колоссальный объем наблюденного, критический подход к явлениям действительности то и дело толкают мысль и слово Лас Касаса за рамки сковывающего его религиозного мировоззрения — нарисованные им картины часто приобретают отчетливое социальное звучание.

Наконец, нельзя не сказать о довольно заметной в некоторых главах «Истории Индий» идеализации политики и личных качеств некоторых коронованных особ, в особенности — так называемых «католических королей» и в первую очередь — королевы Изабеллы. На самом деле именно Изабелла еще в 1495–1496 гг. «высочайше» одобрила операции по торговле рабами-индейцами; именно по ее указу от 20 декабря 1503 г. в испанских колониях была введена пресловутая система энкомьенды — пожалование земельных владений в Новом Свете вместе с живущими на этих землях индейцами испанским дворянам, которые получали тем самым безраздельную власть над жизнью и смертью порабощенных туземцев. В то же время Изабелла иногда, действительно, выражала «недовольство» отдельными мероприятиями колониальных администраторов — либо потому, что эти мероприятия шли в данный момент вразрез с теми или иными политическими задачами или замыслами короны, либо в силу органически присущего королеве исключительного лицемерия и фарисейства (недаром Маркс наделил королеву Изабеллу эпитетом «ханжа-фанатичка»[60]).

Что касается идеализации Лас Касасом Изабеллы, то не надо забывать, что в годы правления Изабеллы Лас Касас был еще очень молод и его знакомство с отвратительными картинами колониальной действительности только еще начиналось. Выходец из дворянской среды, недавно сошедший с университетской скамьи, он был проникнут вполне искренними верноподданническими настроениями, и в актах насилий и жестокостей, учиняемых колонизаторами на Гаити, видел не результат определенной, классово обусловленной политики королевы, а, наоборот, нарушения ее «всемилостивейших» указаний, содеянные плохими, недостойными подданными «ее католического величества». К мыслям об ответственности короны за злодеяния конкистадоров, о неправомерности многих актов королевской власти, положенных в основу действий колониальной администрации, Лас Касас пришел лишь много десятилетий спустя, наиболее отчетливо выразив свою точку зрения в письме к архиепископу Бартоломе Карранса де Миранда (август 1555 г.). Но и тогда, как видно из текста написанной опять-таки уже в старости «Истории Индий», он не отрешился от пиетета по отношению к Изабелле, избегая возлагать на нее какую-либо ответственность за антигуманные законы и распоряжения верховной власти об индейцах и за катастрофические последствия этих распоряжений.

Сказанным здесь, разумеется, далеко не исчерпывается содержание «Истории Индий». Каждое новое знакомство с этим замечательным памятником порождает всякий раз новые ассоциации и умозаключения, наталкивает на новые исторические, философские, социально-психологические и политические обобщения. Советской науке предстоит еще очень много сделать, чтобы изучить как этот памятник, так и другие, не менее значительные и интересные, произведения Бартоломе де Лас Касаса.

Прошло 400 лет со дня смерти выдающегося испанского историка и публициста эпохи открытия и колониального порабощения Америки, пламенного обличителя преступных действий основоположников европейского колониализма. Дату эту человечество отмечало в годы окончательного крушения позорной колониальной системы. В этой обстановке обширное литературное наследие Лас Касаса, и в первую очередь его «История Индий», приобретает особое, весьма актуальное звучание, живо перекликаясь с современностью.

Итак, Адмирал^{1} со своими четырьмя кораблями покинул Пуэрто Эрмосо, или иначе Пуэрто дель Асуа (или Пуэрто Эскондидо, как его называли некоторые), и счастливого ему пути; мы еще к нему вернемся, а сейчас обратимся к событиям, которые произошли после прибытия на этот остров и в этот порт^{2} командора Лареса. Когда он сошел на землю, командор Бобадилья и жители этого города встретили его на берегу и после обычных приветствий отвели в местную глинобитную крепость (конечно, не такую, как в Сальсас), где и поселили; в присутствии Бобадильи, алькальдов, рехидоров и городского капитула^{3} Ларес предъявил свои грамоты, и все их признали, и в знак повиновения возложили их себе на головы, и совершили приличествующие случаю церемонии: принесли ему присягу и т. д. И стал он мудро управлять^{4}, а через некоторое время повелел изгнать командора Бобадилью из его резиденции, и было занятно видеть, как впавший в немилость командор Бобадилья много раз ходил один в дом губернатора и обратно, и как он, наконец, предстал перед ним, причем его не сопровождал ни один из тех людей, которых он, Бобадилья, в свое время облагодетельствовал и которым говорил: «Пользуйтесь, вы же не знаете, сколько это продлится», а все их неправедные состояния создавались потом и трудом индейцев. Сам же Бобадилья по своему характеру и по своей натуре был, видимо, человеком простым и скромным; в те времена, когда о нем ежедневно велись разговоры, я ни разу не слышал, чтобы кто-либо обвинил его в нечестности или уличил в стяжательстве; нет, раньше все отзывались о нем хорошо; и хотя те триста испанцев, которые, как утверждали, составляли тогда все пришлое население острова, всецело были ему обязаны, так как он предоставил им полную возможность по собственному усмотрению располагать индейцами, все же, если бы ему действительно были присущи какие-либо из названных пороков, то после того как он был изгнан из своей резиденции, покинул остров и умер, во время многочисленных разговоров, которые мы о нем вели, кто-нибудь хоть раз обязательна сказал бы об этих пороках. Командор Ларес провел также расследование событий, происходивших во времена правления на этом острове Франсиско Рольдана и его приспешников, и, как мне кажется (точно я этого не помню), отправил его как узника, правда без кандалов, в Кастилию, дабы короли^{5} определили, какого наказания он заслуживает; но тут в это дело внезапно вмешалось божественное провидение, призвавшее его на свой высший и окончательный суд^{6}. Я уже рассказывал выше, в первой главе этой книги, что командор Бобадилья приказал всем, использовавшим индейцев для добычи золота в рудниках, платить королям одно песо с каждых одиннадцати; но либо потому, что короли были этим недовольны (как если бы это было установлено вопреки их воле, а не по их указанию) и повелели командору Ларесу сделать то, о чем я скажу ниже, либо потому, что ему самому показалось необходимым поступить подобным образом, но, так или иначе, он приказал всем, добывшим золото в рудниках, не взирая на то, что они уже уплатили одиннадцатую часть, заплатить сверх того еще одну треть; а так как рудники были тогда почти нетронуты и богаты золотом, и все стремились приобрести инструменты и маниок, из которого на этом острове изготовлялся хлеб, чтобы иметь возможность послать в рудники как можно больше индейцев, а лопата стоила 10–15 кастельяно, двух-трехфунтовый лом — 5, кирка — 2 и 3, а 4–5 тысяч кустов маниока, из корней которого делается хлеб, — 200–300 и более кастельяно или песо, то наиболее усердные золотоискатели расходовали на эти минимальные нужды 2–3 тысячи песо из добытого ими золота; и когда у них потребовали треть золота, добытого ими, или, точнее говоря, индейцами, которых они угнетали, то у них не осталось ни единого мараведи^{7}, и им пришлось отдавать за 10 то, что они купили за 50, так что добывшие наибольшее количество золота разорились больше, чем другие. Те же, кто занимался не добычей золота, а сельским хозяйством, поскольку они ничего не платили, а земля тогда была плодородной, остались богатыми; так на этих островах стало общим правилом, что все, добывавшие золото в рудниках, постоянно пребывали в нужде и даже сидели в тюрьмах за долги, тогда как занимавшиеся сельским хозяйством жили гораздо вольготнее, в довольстве, если только они не совершали другую ошибку, заключавшуюся в излишествах в одежде, погоне за различными драгоценными украшениями и в других проявлениях тщеславия, которые ничего им не прибавляли, а напротив, приводили к тому, что их состояние улетучивалось как воздух; объяснялось же это тем, что они приобрели свое состояние не праведными путями, а трудами и потом индейцев, и поэтому не умели его ценить. Занятие сельским хозяйством заключалось в то время в разведении свиней, выращивании маниока и других съедобных растений, то есть чеснока и картофеля. Что же касается тех, кто добывал золото в рудниках, то короли повелели, чтобы впредь они отдавали половину добытого; но так как все приезжали сюда только ради того, чтобы найти золото и избавиться от нищеты, от которой Испания страдала больше всех других государств, то все приехавшие сразу после высадки решили отправиться на старые и новые рудники, расположенные, как уже было сказано, в восьми лигах^{8} от этого города, и добывать золото, полагая, что стоит только добраться до рудников, как можно будет его взять. И вот каждый из них наполнял свой мешок сухарями, которые они в изобилии привезли из Кастилии, взваливал его на плечи и нес вместе с мотыгами, а также корытами или лоханями, которые здесь называли и до сих пор называют «батеас»; по ведущим к рудникам дорогам, напоминающим муравейник, шли идальго, которые приехали без слуг и сами несли свой груз за плечами, и кабальеро^{9}, часть которых привезла с собой слуг. Добравшись до рудников, они убеждались, что золото — не плоды, висящие на дереве и ожидающие, когда их сорвут, а что оно находится под землей, и начинали копать и промывать землю, причем это делали люди, которые никогда раньше этим не занимались, не имели никакого опыта, не знали, где залегает золото и где проходят золотоносные жилы; затем, утомившись, они садились и принимались за еду, а поскольку за работой пища переваривается быстро, ели все чаще и чаще, но долгожданная награда — блеск золота — так и не появлялась. И по истечении восьми дней, когда в их мешках уже не оставалось продовольствия, они возвращались в этот город без единой, даже самой маленькой крупицы золота и доедали здесь остатки привезенных из Кастилии продуктов. Обманутые в надеждах, которые привели их сюда, они теряли мужество и многие заболевали лихорадкой, а к этому добавлялось отсутствие продуктов, лечения и какого бы то ни было убежища; и стали они умирать один за другим так быстро, что священники не поспевали их хоронить. Из 2500 человек умерло более 1000, а 500, охваченные тоской и страдавшие от голода и нужды, тяжело заболели; и то же самое происходило со всеми, кто приезжал за золотом на новые земли. Поскольку те 300 человек, которые раньше жили там, ходили раздетыми, босиком, не имели ни курток, ни плащей, а многие даже полотняной рубашки, а только одну хлопчатобумажную, то те, кто привез с собой одежду, белье, другие ценные вещи и инструменты, продавали одежду и благодаря этому могли продержаться дольше. А были и такие, которым удавалось договориться с некоторыми из трехсот и купить у них половину или треть земли, выплатив часть цены одеждой или другими привезенными вещами и задолжав остальное, что составляло 1000–2000 кастельяно; а удалось им это потому, что триста первых поселенцев, захватившие земли и заставившие, как мы уже рассказывали в первой главе этой второй книги, прежних хозяев земли прислуживать им, имели в изобилии продовольствие и многих работавших на них индейцев и большое количество земли, жили как настоящие сеньоры или царьки, но при этом, как я уже говорил, ходили босиком. (Все это время индейцы тихо сидели по домам, приходя в себя после тех терзаний и преследований, которым они подвергались со стороны Франсиско Рольдана и остальных; лишь одна провинция восстала и население ее взялось за оружие, готовясь встретить наступление христиан, но об этом мы, если бог того пожелает, расскажем ниже). Некий идальго по имени Луис де Арьяга, уроженец Севильи, побывавший вместе с Адмиралом на этом острове, предложил королям вывезти из Кастилии 200 женатых испанцев и заселить ими четыре поселения на этом острове при условии, что короли предоставят им бесплатный проезд и некоторые другие незначительные льготы; первая, чтобы им даровали определенное количество земли в установленных для данного поселения пределах, дабы они ее обрабатывали при условии, что гражданская и уголовная юрисдикция на этих землях будет сохранена за королями и наследниками их величеств, и чтобы в течение пяти лет они не облагались никакими налогами или податями, за исключением тех десятинных сборов и поставок натурой, на которые королям уступил свои права папа. За королями сохранялись также права на все залежи золота, и серебра, и меди, и железа, и олова, и свинца, и ртути, и бразильского дерева, и на залежи серы и любые другие, которые могут быть обнаружены, а также на градирни, и морские гавани, и все остальное, что относится к королевским прерогативам и окажется в пределах названных поселений. Было установлено также, что половину всего золота, добытого ими и теми индейцами, которых они возьмут с собой, они будут отдавать королям, и что испанцам запрещается выменивать у индейцев какие-либо товары на золото. Кроме того им запрещалось рубить бразильское дерево, а если срубят, то обязаны все отдать королям. А также им предписывалось, помимо золота, отдавать королям треть всего того, что они получат от индейцев за пределами указанных поселений, как-то: хлопок и другие сельскохозяйственные товары, которые те производят, за исключением продуктов питания. А в случае, если они обнаружат запасы золота и соорудят за свой счет рудники, то из всего золота, которое они оттуда извлекут, они обязаны, за вычетом расходов на сооружение рудников, отдать половину королям, причем рудники перейдут в собственность их величеств; и я полагаю, что речь шла о рудниках, расположенных в пределах тех поселений, в которых они будут жить. Устанавливалось также, что если они откроют дотоле неизвестные острова или континенты, то из всего добытого там золота и жемчуга они обязаны отдать половину, а из всего остального, что добудут — одну пятую. Бесплатный проезд предоставлялся только им самим, а за провоз тех домашних вещей и одежды, которые они с собой брали, независимо от того, много ли их было или мало, им полагалось платить. Дабы высоко держать честь названных двухсот переселенцев, было высочайше предписано, что в указанных поселениях не могут находиться и проживать лица, высланные из Кастилии в Индию, и что сами переселенцы не могут быть ни евреями, ни маврами, ни бывшими еретиками, вновь приобщенными к церкви; переселенцам вменялось в обязанность прожить пять лет на этом острове и содействовать его процветанию, выполнять самим и заставлять выполнять других все то, что прикажет назначенный королями губернатор, и все это безо всякой оплаты, а в особенности было предписано в случае, если кто-либо из испанцев откажется подчиняться королевским предписаниям или если какие-либо провинции поднимут восстание, или какие-либо индейцы не захотят работать, вести против них войну за свой собственный счет; а если они до истечения пятилетнего срока пожелают вернуться в Кастилию, то могут это сделать, но без права продавать то, что было им предоставлено в связи с переселением, так что все это имущество они потеряют, и короли смогут располагать им по своему усмотрению. Таковы были условия, которые короли передали через Луиса де Арьягу (и эти условия были распространены на всех испанцев, переезжающих жить на этот остров). А затем Арьяга не смог найти 200 женатых, а только 40, и из Севильи обратился с просьбой, чтобы этим сорока были предоставлены указанные льготы, и короли согласились. Когда же Арьяга со своими сорока женатыми прибыл на этот остров, то они не захотели работать в поте лица, так как приехали сюда не для этого, а для того, чтобы, пребывая в праздности, нажить побольше денег, и не стали строить ни новые поселения, ни крепости, а растворились среди прежних поселенцев и стали жить так же, как они. Через некоторое время те, кто добывал золото, как из числа трехсот, живших здесь раньше, так и из вновь прибывших, пожаловались губернатору, что им очень обременительно и накладно отдавать королям половину добытого из рудников золота, так как добыча требует огромного труда и расходов, и попросили его написать королям, чтобы они довольствовались третью; и он написал, и они согласились (эта милость была предоставлена специальным разделом королевского письма губернатору). А в другой раз они обратились к королям с просьбой пересмотреть упомянутые выше условия, которые налагали на них обязательство отдавать третью часть хлопка и всех неметаллов, и довольствоваться тем, что они будут платить только четвертую часть (и это было разрешено королевским распоряжением, данным в Медина дель Кампо 20 декабря 503 года). Позднее, считая слишком обременительным выплачивать королям даже треть золота, испанцы этого острова вновь решили просить, чтобы короли не забирали у них так много, и послали ходатаем по этому поводу одного севильского кабальеро по имени Хуан де Эскивель; и в результате короли разрешили им отдавать не более одной пятой всех добытых металлов, и было это изложено в королевском постановлении, которое начиналось словами: «Дон Фердинанд и донья Изабелла, милостью божией, и т. д.» и было дано 5 февраля 504 года в Медина дель Кампо. Мы сочли необходимым привести здесь все эти события (прошлые), дабы никто из пишущих об этом не мог выдвигать иные версии, и дабы все знали, сколь неохотно шли в те времена короли на ограничение своих королевских прав и предоставление даже незначительных уступок, что объяснялось крайней бедностью, царившей тогда в Кастилии, так что католические короли, равно как и их подданные, не имели достаточных богатств и изобилия, что, однако, не мешало им совершать благие деяния как внутри королевства, так и за его пределами.