С самой ночи Николай Малевич и Дима Колчин удобно пристроились на раскидистом дубе. От Шарикова они знали и как вести себя, и что делать, и как с ними будут поддерживаться контакты, если изменится обстановка. С высоты хорошо просматривался дом и прилегающий к нему обширный двор, сплошь застроенный какими-то сараюшками, хлевами, будками. У колодца в луже барахтались утки. Лупоглазый теленок лениво нюхал воду в корытце…

Беззвучно, как тени, подошли старшина и Антон Бирюля. Они о чем-то пошептались с Димой и, маскируясь в густом ельнике, скрылись за углом высокого забора.

Часам к двум усадьба ожила. Через двор проковыляла старуха, скрылась в сарае и снова появилась с лопатой в руках, направилась в сад.

Потом просеменил старик. Николай даже зубами скрипнул: на старике тот же чесучовый пиджачишко, в руках тяжелая палка. Опираясь на нее, он обошел вокруг дома, подошел к крыльцу.

- Хватит дрыхнуть! - крикнул он в открытую дверь. И постучал палкой о крыльцо.- На том свете отоспишься.

Заспанный, с опухшим лицом, в дверях появился Иннокентий. Одутловатое, измятое лицо, заношенная одежда. Настоящая образина! От неожиданно нахлынувшей злости у Николая сжались кулаки. Сонливости как не бывало.

- Вон твой дружок выполз,- тихонько шепнул Дима.

Николай промолчал. Все внимание его было приковано к ненавистному человеку. В голову пришла до нелепости дикая мысль - броситься на Иннокентия, заломить руки за спину и бить, бить, пока не рухнет он на землю. В порыве нахлынувшей ярости не хотелось думать, что пресвитер одним ударом может умерить юношеский пыл. Удержал приказ майора: не обнаруживать себя, наблюдать молча, фиксировать в памяти все происходящее в доме Каленников.

Отец с сыном перебросились несколькими словами, и старик подался со двора, что-то мурлыча себе в усы. Пресвитер выждал, пока отец скрылся в лесу, подошел к колодцу, нагнулся над срубом.

Из сада вышла старуха со свертком в руке, передала его Иннокентию.

- Гляди, прячет,- скороговоркой зашептал Дима, заглядывая через плечо Николая.- Что это?

- Будто не знаешь,- выдохнул Николай, провожая глазами сверток, который пресвитер опустил в колодец на длинной веревке.

Дима сгорал от любопытства:

- А что? Что?

- Золото, вот что! И не говори больше, услышат.

Колчин притих.

Со двора донеслись громкие голоса,- Иннокентий что-то зло крикнул старухе, махнул здоровенной ручищей и, по-бычьи пригнув голову, направился к дому. Женщина противилась, то цеплялась за его руку, то забегала вперед и визгливо кричала:

- Не дам, изверг! Не дам!

- Не твоего ума дело! - заорал Иннокентий.- Варежку заткни! - оттолкнул старуху, прыгнул к крыльцу, одним усилием оторвал доску, что-то сунул за пазуху.

Дима снова не сдержался:

- Видишь?

- Конечно, вижу!

Приладив доску на место, Иннокентий вытер рукавом потное лицо, вошел в дом и, возвратившись обратно, сел на крыльце с ломтем хлеба в одной руке и куском колбасы в другой. Мать что-то ему выговаривала, размахивала перед самым лицом костлявыми руками…

- Чудненькая семейка! - чуть слышно рассмеялся Дима.

…А в это время Дудин нервничал у себя в кабинете. Ночь прошла в хлопотах. Вдвоем с Шариковым они выставили посты вокруг усадьбы Каленников. Немалых трудов стоило бесшумно пробраться к ней. Инструктаж дружинников, задержание Виктора Рябченко, ряд других мелких, но крайне необходимых мер - на все это ушла ночь. Тело, налитое свинцом, просило отдыха. Но не о нем сейчас думал майор…

Перед ним сидел прыщеватый юнец, то замкнутый, то не в меру словоохотливый.

До задержания Виктор долго ходил по городу. Наведался в один дом, в другой. Для чего-то прокатился на вокзал, походил по перрону, заглянул в буфет. Изрядно выпил и оттуда уехал домой на такси. Дома его и взяли.

Майор нервничал. Допрос длился третий час. При других обстоятельствах можно было не торопиться, дать парню поразмыслить над своим положением. Сейчас некогда было. Дорога была каждая минута.

Слушая разглагольствования парня, Дудин то и дело мысленно возвращался к хутору Каленника: «Справятся ли ребята с задачей?» В том, что пресвитеру не избежать ареста, майор убежден был. Куда важнее - найти и изъять контрабандное золото, а также «дары» иностранного миссионера. Несколько успокаивало присутствие в лесу Кубладзе. «Старшина маху по даст. Его не обведешь вокруг пальца».

На письменном столе лежала пачка долларов, поре вязанная крест-накрест зеленой ленточкой. Виктор то и дело порывался взять ее в руки:

- Нашел я нх, случайно нашел,- уже который раз твердил он.- Иду, смотрю - лежат. Кто бы но поднял? Вот и я нагнулся…

- И, конечно, хотел отвезти в милицию.

- Куда же еще?

- Где нашел?

- На вокзале. Вы же знаете, я был там. Сами говорили.

Все эти уловки были не новы, но Дудин терпеливо вел допрос.

- Значит, нашел и хотел в милицию сдать? - как бы подытоживая, спросил майор.

Виктор руками всплеснул:

- Ну вот же… Нашел и хотел сдать… Пятый раз повторяю одно и то же. На кой они мне нужны? Кто их возьмет? Не понимаю я вас, товарищ майор.- Виктор с готовностью улыбнулся.- Если бы советские,- сказал он с деланной серьезностью,- тогда бы, может, колебался. Нет,- высокий с залысинами лоб в раздумье наморщился.- И то бы не присвоил! - И, стараясь говорить как можно убедительнее, бросил с обидой : - Думаете, раз отец мой в тюрьме, то и я такой… Но дети за родителей не отвечают. Верно?

- Совершенно точно,- согласился майор и добавил: - Нужно, чтобы родители за детей были в ответе… Слушай-ка, Рябченко, в котором часу ты нашел доллары?

К ответу Виктор не был готов:

- Утром.

- Так и запишем: нашел утром, в… лесу!

Рябченко в испуге дернулся:

- Что вы там пишете! В каком лесу?

Делая вид, что не расслышал, Дудин поднял голову:

- Так, значит, старик уронил, а ты подобрал? Богатый дед, ничего не скажешь. По пятьсот долларов теряет…

Откровенная ирония звучала в голосе пограничника. Усталые, покрасневшие от бессонницы глаза его смотрели насмешливо.

И Виктор, наконец, понял, что дальше играть бессмысленно: пограничникам все известно. Из покорного, чуть настороженного он вдруг превратился в ожесточенного зверька. Он так взвизгнул, что заставил Ду-дина невольно поморщиться.

- Продам! Всех продам!.. Лорд думает за так отделаться? Не выйдет! Дудки! - На губах Виктора пузырилась пена, глаза горели злым блеском.- Всем достанется. И старику, и Лорду. Я им всю малину засыплю. Кончено! Пишите, товарищ майор. Не думайте, что я пропащий. Я вам пригожусь, увидите…

Не перебивая, Дудин позволил Виктору излить душу. И странно,- успешный допрос не вызвал удовлетворения. Рябченко «выкладывал» все. Рассказал, что за короткий срок он по указаниям Иннокентия обменял на доллары и передал ему около пуда золота, нелегально ввезенного из-за границы, назвал его связи в городе и за пределами. Виктор всячески старался обелить себя и все грехи взвалить на других.

Нет, майор не ощущал радости, наоборот, чувство гадливости вызывал трусливый и беспринципный юнец…

Допрос был окончен.

Виктор смиренно опустил руки, которыми жестикулировал без конца, и заискивающе спросил:

- Нужный я человек, как вы думаете?

Дудин молчал, с трудом сдерживая себя.

И Виктор Рябченко правильно понял его молчание:

- Понятно, значит, сын за отца…

- Нет, сам за себя!..

Парни изнемогали от жажды и голода. Теперь оба жалели, что не послушали доброго совета старшины,- по молодости и неопытности отказались от предложенных бутербродов и фляги с водой. Дима храбрился, украдкой облизывая пересохшие губы, также украдкой пытался жевать горьковатые дубовые листья. Во рту жгло, лицо перекосилось в гримасе.

Николай завистливо обернулся, попросил тихо:

- Дай и мне.

Дима выплюнул зеленую кашицу, протянул парню пучок листьев.