— Теперь, — сказал Осокин, — нам надо, Клавдия Ивановна, все, о чем вы мне здесь рассказали, очень подробно, ничего не упуская, записать в протокол. Так что я вас задержу недолго. Вам надо на работу?

— Надо бы!

— Мы договоримся с директором фабрики!

— Что же мне-то теперь будет, какое наказание?

— Думаю, что все обойдется. Возможно, еще вызовут в суд и спросят, как написала то подлое письмо. Ну что ж! Придется перетерпеть! А пришли вы рассказать правду вовремя.

И снова Осокин у Русанова.

— Иван Петрович, — объявил он с порога, — вы как в воду глядели! Первая ласточка — и к нам в сумку.

— Читайте протокол! — подстегнул Русанов. Все внимательно выслушал и тут же строго распорядился: — Готовьте вызов на Ахрещука и Михайличенко. Это — первое. Второе: составьте информацию на имя полковника Корнеева. Выпишите повестку партизанскому деду из Ренидовщины. Когда все это сделаете, готовьтесь к командировке в Подольский архив.

Осокин встал, но уходить не спешил. Ему не терпелось порассуждать. Как бы между прочим, он заметил:

— С анонимными письмами теперь все ясно!

Русанов улыбнулся.

— Бог с ними, с анонимными письмами. Главное — из-за чего он убил жену теперь понятно.

— Что вы имеете в виду?

— Свою личную убежденность в том, что этот Скулан, по пьянке, мог свободно и при Елизавете Петровне назвать ее мужа Федором, да, может быть, и не один раз… Возможно, что-нибудь проскочило и еще. Оттого в их доме обстановка и накалилась… Он поспешил с разводом и с анонимными письмами. Она в самый разгар их ссоры пригрозила на него донести. Вот и загремели выстрелы, ему ничего другого не оставалось! Некогда было даже подумать, как бы все это провести осторожнее. В общем, Виталий Серафимович, действуйте!

Полковник Корнеев прореагировал на сообщение Осокина оперативно. Прошло несколько дней, и он прибыл в Озерницк вместе с Ларионом Евсеевичем. Вначале собрались в кабинете у Русанова. Показали Корнееву фоторобот Скулана — Фогта и фотокарточку Черкашина, только что поступившую из Ашхабада. Совпадение личности уже никаких сомнений не вызывало.

Провели и первое опознание. Пригласили Евсеича с понятыми. Когда Осокин разложил перед ними свою очередную серию фотографий разных мужчин примерно одного возраста, едва взглянув на них, Евсеич тут же уверенно ткнул пальцем в фотографию Черкашина и выпалил:

— Этот — главная их паскуда! Немец — Вильгельм Фогт. Гонялись мы долго за ним, да утек проклятущий.

Когда все формальности с опознанием были закончены, Корнеев объявил:

— Есть новость! Ваш Черкашин к хищениям на базе в Ашхабаде оказался непричастен, но скрылся, как только начались аресты жуликов. Возник вопрос: почему сбежал? А здесь, как я вижу, готов и ответ. Вспугнули не Черкашина, а Фогта…

— Я все же еще не теряю надежды услышать от Зя-пина, где Фогт прячется, — высказался Осокин.

— Он, может быть, и не знает этого, — заметил Корнеев. — Во всяком случае, твердой уверенности на этот счет у меня нет.

Встречу с Зяпиным отложили на день, до того, как в Озерницк прибыли под конвоем лагерники Ахрещук, Михайличенко и Пельц.

Тогда только Осокин и вызвал Зяпина снова, получив возможность лишний раз удостовериться, что его подследственный весьма не прост и мастерски владеет перевоплощением.

Зяпину оказалось вполне достаточно считанной минуты, чтобы в присутствующем на допросе Корнееве сразу угадать чекиста, хотя тот и был в штатском.

— Вот и подмога прискакала! — молвил он довольно развязно. — Чека мною заинтересовалась? Это вы напрасно, гражданин следователь, подтягиваете тяжелую артиллерию бить по воробью! Серьезных людей ввели в заблуждение!

— Полковнику Корнееву было любопытно, Зяпин, на вас взглянуть! — пояснил Осокин.

— Ай, ай, гражданин следователь! Я же вам заявил вполне официально, что я никакой не Зяпин, а Прохор Акимович Охрименко! Умные люди давно бы меня в расход пустили, а вы попусту государственные денежки на командировках прокатываете!

Подследственный снова разыгрывал простачка. В этом уличать Зяпина было бесполезно, и Осокин прервал его.

— Перейдем ближе к делу. Обещал провести с вами кое-какие очные ставки. Надеюсь, вы не против.

— Интересно самому.

— Вот и отлично. Пожалуйста, — обратился Осокин к дежурному выводному, — пригласите первым старичка.

Пригласили Евсеича. Он явился при параде. На лацкане отутюженного старенького пиджачка — боевые партизанские награды. На носу очки в металлической оправе.

Зяпин взглянул на него и усмехнулся:

— Откуда вы взяли, гражданин следователь, это чучело? Я в жизни этого инвалида не видывал!

Осокин одернул его:

— Предупреждаю вас, обвиняемый, что на очной ставке вы обязаны вести себя прилично!

— Или что? Карцер? Мне все едино, что карцер, что девять грамм свинца! Сказано уже!

— Пусть побрешет! — снисходительно молвил Евсеич. — Когда кусал, не лаял!

— Итак, — начал Осокин, — свидетель Рядинских, хотелось бы от вас услышать, кто сидит перед вами?

— Кликали его Федором Зяпиным, а служил он во время войны в войсках СС и числился у них цугвахманом. Не таким я его видывал! Воображал тогда себя ястребком, а ныне всего лишь бесхвостая ворона.

— Почему же бесхвостая? — поинтересовался Зяпин.

— Коли ворона перья с хвоста потеряла, то либо у нее их выщипали, либо нутром сильно захворала, верный признак, что скоро ей подохнуть!

Зяпин приподнял руку.

— Разрешите обратиться, гражданин следователь?

— Обращайтесь! — разрешил Осокин.

— Я прошу вас призвать к порядку этого гражданина. Я не хочу выслушивать от него оскорбления.

— Нет, послушай! — взвился Евсеич. — Кто нашу деревню Ренидовщину подпалил, а жителей с детишками на мороз выгнал? Это ты, вражина, со своими вахманами и полицаями. Век не забыть этого!

Тут вмешался полковник Корнеев.

— Уважаемый Ларион Евсеевич, в том, что гражданин этот — Федор Зяпин, не ошибаетесь?

— Лопнут мои глаза, если что не так!

Поднажал на обвиняемого и Осокин.

— Слышали? Что скажете теперь?

— Скажу, что у свидетеля от старости в голове остался один сор. Вот и плетет что вздумается. Я не Федор, а Прохор, и не Зяпин, а Охрименко.

Евсеич от возмущения даже руками всплеснул:

— Да тому Прошке я сызмальства, по-соседски, за мелкую шкоду шлепока давал, и не раз. Он вырос на глазах у меня и был не чета этому. Замучили его немцы… Да и схоронил я его вот этими руками…

— Значит, на своих показаниях настаиваете?

— А то как же!

— А вы?

— Я тоже.

— Вот и подведем черту. Остаетесь оба, так сказать, «при своих».

Евсеича отпустили.

Уловив на себе пристальный взгляд полковника Корнеева, Зяпин не преминул тут же поинтересоваться:

— Что это вы, гражданин чекист, узрели во мне такого особенного? Я как и все, с ногами, с руками…

— Согласился бы, но сожалею, что не могу этого сделать. На вас клеймо предателя, и его вот так, запросто, не стереть. Впрочем, я уверен, что вашему запирательству скоро придет конец.

— Аль пытать собрались?

— Это фашисты пытали. Надеюсь, что заговорит ваша совесть.

— Сказать все можно! Вы, гражданин начальник, воевали?

— Нет, не воевал, возрастом не вышел!

— А вот я воевал, с первого дня, как только немцы переступили границу.

— В какой части, если не секрет?

— Про то в моем личном деле достаточно написано! Спросите у моего следователя. Надо думать, что он даст его вам почитать.

— Уже читал. Да только дело это завели в военкомате не на вас, а на Прохора Охрименко. Вот ведь какая петрушка получается. Вы не он, а он не вы.

— Пустое, все это доказать еще надо!

— Напрасно надеетесь на что-то. Свидетелей против вас хватает.

— Поживем — увидим! — не сдавался Зяпин. Тут завели к ним первого вахмана. То был Ахрещук.

Зяпин скосил на него глаза и с недоброй усмешкой поприветствовал:.