Он высок и барствен, барствен по натуре, по скрытому чувству превосходства над другими, красив, хотя и немолод.
— Имя, возраст?
Перо зависло над бумагой.
Я окончательно решился; то, что мелькнуло при входе в кабинет лишь проблеском, теперь окрепло в решение.
— Дубровин Никита Алексеевич!
Он записал.
— Возраст?
— Пятьдесят шесть лет…
— Работаете?
— Работаю…
— Профессия?
— Полковник…
— Военнослужащий? В штатском?
— По условиям службы приходится в штатском…
Здесь бы ему и споткнуться, если бы его мысли в эту минуту работали в определенном направлении. Но его внимание скользнуло мимо моей оговорки о штатском.
— Курите?
— Трубку, доктор!
— Не глядя, сразу говорю, курить бросайте! Ничего не знаю! Если хотите у меня лечиться — сразу бросайте! Ночные работы? Нервы?
— Сейчас какие там нервы? И ночных работ нет. Все было, доктор… и по полторы пачки курил за ночь… Во время войны досталось!
— Всем, кто воевал, досталось. Ранения были?
— Ранений не было, но работа была сложной…
Потихоньку я его выводил на главный вопрос, выводил на свою новую задумку. Он глянул на меня из-под очков.
— Что-нибудь было особенным в вашей работе, что могло повлиять на ваше здоровье?..
— Наверное… Я много лет, доктор, провел в Германии… До войны… И во время войны…
— Простоте! Это по какой же линии во время войны?
— По нашей, доктор! На нелегальном положении.
— Зачем вы мне это говорите, пациент?
Ого! Легко и свободно, без усилия он принимает вызов!
— Это уже давно не тайна, доктор. Теперь я занимаюсь историей… А вот там, наверное, и закладывалась моя болезнь… Сердце болит, доктор!
— Там это могло быть! Там все могло быть! Страшная страна! Я тоже был во время войны в Германии. В плену!
— Сочувствую вам, доктор! Досталось, наверное?
— Кто вас ко мне рекомендовал?
Я назвал ему имя его давнего пациента.
— Ложитесь! — приказал он.
Я снял пиджак, рубашку и лег. К спине прикоснулся холодком стетоскоп. Выслушивал он внимательно. Должен отдать ему должное. Каждый жест обнаруживал в нем навыки специалиста. Он же отличный специалист! Зачем же ему вся эта пыль войны, этот Гусейнов, этот Шкаликов?
Он приподнял майку.
— О-о! — воскликнул он. — Германия?
Он увидел шрам на спине от пулевого ранения.
— Война, доктор! Партизанский отряд…
— Биография у вас, скажу я вам! Эпоха!
Он разрешил мне встать.
— Мы не думали об эпохе, доктор. Не правда ли? Жили как повелевала совесть.
— И горели как свечи, — поддержал он разговор. — Стеарин остался, а фитилька частенько не хватает… Сердце у вас пошаливает! Но имейте в виду, что сердце аппарат выносливый. Только убирать надо все лишнее. Пора отказаться от трубки. Коньяк?
— Коньяк, доктор…
— И от коньяка! Занятия историей не обременительны. Я тоже иногда мысленно возвращаюсь к прошлому… Нельзя сказать, что о фашистском плене написано мало… А вы знаете, не доходит до молодых… Рассказываю вот дочке, она верит… Как не верить! Но зрительно этого не представляет…
— Да, в стандарты здесь ничего не вгонишь. Может быть, я чем-нибудь помогу вам, доктор?
Решился уже совсем на прямой намек. Но легко, конечно, и объяснимо желание пациента чем-то помочь своему доктору. И уловил, уловил я в нем какое-то движение, какое-то метание чувств, беспокойство в мыслях при всей его сухости и сдержанности. Он сжал мне руку чуть повыше локтя и заговорил:
— Принимайте мои лекарства… Заглядывайте через недельку…
Мы раскланялись…
12
А теперь послушаем разговор доктора и Сальге. В аппаратной собралась вся группа, участвовавшая в операции: Василий, Сретенцев, Волоков…
Сальге. Здравствуйте, доктор!
Раскольцев. Здравствуйте! Я удивлен…
Сальге. У вас два дня не отвечает телефон.
Раскольцев. Идут работы…
Сальге. Знаю! Ведут подземный кабель… Почему?
Раскольцев. Как это почему? Стояла воздушная линия, ведут подземный кабель. Я думаю, это лучше.
Сальге. Мне именно сегодня надо было вам звонить… Случайность?
Раскольцев. Не сходите с ума! Мы два года добивались, чтобы проложили подземный кабель.
Сальге. Я не люблю неслучайные случайности!
Раскольцев. Этак нельзя! У меня больше оснований беспокоиться… Вы белым днем являетесь сюда…
Раскольцев еще и успокаивает его! Это неожиданность!
Сальге. Белым днем спокойнее. Здесь я управляю своими действиями, а не кто-то иной! Кабель — это вторжение в мою самостоятельность!
Раскольцев. Что вас беспокоит? Вы что-нибудь заметили?
Сальге. Я? Я всегда к этому готов!
Сыграла все же южная кровь. С огромной самоуверенностью и даже обидой на Раскольцева он произнес эти слова. И добавил:
— Я научился ходить невидимкой… Это моя профессия. Что же вы не поинтересуетесь судьбой своего старого друга?
Раскольцев. Я знал, что она в руках профессионала!
А он не лишен чувства юмора, этот доктор! И вот уже с беспокойной интонацией:
— Не наследили?
Сальге. Смерть человека всегда оставляет след. В душах! Какой-то бандит что-то с ним не поделил… Выбросил его в окно на ходу поезда… Ночью сошел на какой-то маленькой станции, угнал самосвал. Уголовщина…
Раскольцев. Они откопают, что это не Притыков!
Сальге. Ну и что же? Может быть, даже у вас о нем спросят. Только не делайте глупостей. Хвалите его. О покойниках дурно не говорят. Вот к супруге его я напрасно наведывался…
Раскольцев. Не смейте! Это уже под уголовщину не подведешь!
Сальге. И не думаю… Она и не видела меня… Не подумал, что он отвалит в сторону, у нас были больше за вас опасения. Доктор, величина, связи… знакомства… Но все это прошлое! Можно начинать работу! Лекарства мои готовы?
Раскольцев. Не так скоро! Вы сами не торопили меня.
Сальге. Начинайте! Начинайте! Беда другая. Мы рассчитывали на связь через Шкаликова… Придется использовать запасной вариант!
Раскольцев. Он надежен?
Сальге. Что в нашем деле можно считать надежным? Вы могли бы мне это сказать? Мы с вами разыгрываем не рождественский спектакль на детской елке!
Раскольцев. Кто это?
Сальге. Его пароль: «Ангел пустыни»… У нас любят такие экстравагантные обозначения… «Удар грома», «Зимняя гроза», «Созвездие Гончих Псов»…
Раскольцев. Вызывающий пароль…
Сальге. Мне объяснили, что это сюжет русской иконы.
Раскольцев. Так кто же?
Василий чему-то усмехнулся. Наступила пауза. И вдруг после паузы негодующий возглас Раскольцева:
— Вы с ума сошли! Мальчишка! У него нет твердого прошлого!
Понятна усмешка Василия. Не произнес имени, на записке написал. Из близких знакомых Раскольцева был этот «Ангел пустыни»!
Сальге. У него есть твердое настоящее… И здесь идет смена поколений, доктор! Я попробую его на скользящей передаче, все сам проверю. У вас с ним связь упрощена. Есть и второй пароль. Он идет после первого… Через несколько фраз — «Привет от Эдвардса». Все! Как только будет готова посылка, можете к нему обратиться… Отдыхайте! Я больше к вам не пожалую…
Мы сидели некоторое время в тяжелой задумчивости. Такая уж профессия, сталкивает она с человеческой подлостью, грязью, предательством, изменой… И все же к этим вещам привыкнуть невозможно.
— Соучастие в убийстве подтвердилось! — заметил Василий.
Ясно, что он думал уже не о соучастии в убийстве. Прояснился теневой фон! Оправдывалось и решение не брать этого господина. Рано!
13
Между тем события свершали заданный им оборот.
