<1920> Изгнание * Темнеют, свищут сумерки в пустыне. Поля и океан… Кто утолит в пустыне, на чужбине Боль крестных ран? Гляжу вперед на черное распятье Среди дорог — И простирает скорбные объятья Почивший бог. Бретань, 1920 Газелла * Холодный ветер дует с Мензалэ, Огнистым морем блещет Мензалэ, От двери бедной хижины моей Смотрю в мираж зеркальный Мензалэ, На пальмы за чертой его зыбей, Туда, где с небом слито Мензалэ. Ах, сколько стран неведомых за ней, За пламенною гладью Мензалэ! Сижу один, тоскуя, у дверей, В зеркально-красном свете Мензалэ. <1920> «И вновь морская гладь бледна…» * И вновь морская гладь бледна Под звездным благостным сияньем, И полночь теплая полна Очарованием, молчаньем — Как, господи, благодарить Тебя за все, что в мире этом Ты дал мне видеть и любить В морскую ночь, под звездным светом! Засыпая, в ночь с 24 на 25.VIII.22 «Что впереди? Счастливый долгий путь…» * Что впереди? Счастливый долгий путь. Куда-то вдаль спокойно устремляет Она глаза, а молодая грудь Легко и мерно дышит и чуть-чуть Воротничок от шеи отделяет — И чувствую я слабый аромат Ее волос, дыхания — и чую Былых восторгов сладостный возврат… Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя, Уж не вперед, нет, я гляжу назад. 15. IX.22 «Звезда, воспламеняющая твердь…» * Звезда, воспламеняющая твердь, Внезапно, на единое мгновенье, Звезда летит, в свою не веря смерть, В свое последнее паденье. А ты, луна, свершаешь путь земной, Теряя блеск с минуты на минуту, — И мертвецом уходишь в край иной, Испив по капле смертную цикуту! 22. IX.22 «Порыжели холмы. Зноем выжжены…» * Порыжели холмы. Зноем выжжены И так близки обрывы хребтов, Поднебесных скалистых хребтов. На стене нашей глиняной хижины Уж не пахнет венок из цветов, Из заветных засохших цветов. Море все еще в блеске теряется, Тонет в солнечной светлой пыли: Что ж так горестно парус склоняется, Белый парус в далекой дали? Ты меня позабудешь вдали. 3. X.26 «Маргарита прокралась в светелку…» * Маргарита прокралась в светелку, Маргарита огня не зажгла, Заплетая при месяце косы, В сердце страшную мысль берегла. Собиралась рыдать и молиться, Да на миг на постель прилегла И заснула. — На спящую Дьявол До рассвета глядел из угла. На рассвете он встал: «Маргарита, Дорогое дитя, покраснел, Скрылся месяц за синие горы, И петух на деревне пропел, — Поднимись и молись, Маргарита, Ниц пади и оплачь свой удел: Я недаром с такою тоскою На тебя до рассвета глядел!» Что ж ты, Гретхен, так неторопливо Под орган вступила в двери храма? Что ж, под гром органа, так невинно Ты глядишь на огоньки престола, А склоняешь кроткие ресницы Так спокойно? Вот уж скоро полдень, Солнца луч все жарче блещет в купол: Скоро все замрет благоговейно, Колокольчик зазвенит навстречу Жениху небесному, — о Гретхен, Что ж ты не бледнеешь, не рыдаешь, А тиха и радостна, как ангел, Неневестной Лилии подобна? Бог прощает многое — ужели Любящим, как ты, он все прощает? <1926> «Только камни, пески, да нагие холмы…» * Только камни, пески, да нагие холмы, Да сквозь тучи летящая в небе луна, — Для кого эта ночь? Только ветер, да мы, Да крутая и злая морская волна. Но и ветер — зачем он так мечет ее? И она — отчего столько ярости в ней? Ты покрепче прижмись ко мне, сердце мое! Ты мне собственной жизни милей и родней. Я и нашей любви никогда не пойму: Для чего и куда увела она прочь Нас с тобой ото всех в эту буйную ночь? Но господь так велел — и я верю ему. <1926> «Земной, чужой душе закат!..» * Земной, чужой душе закат! В зеленом небе алым дымом Туманы легкие летят Над молчаливым зимним Крымом. Чужой, тяжелый Чатырдах! Звезда мелькает золотая В зеленом небе, в облаках, — Кому горит она, блистая? Она горит душе моей, Она зовет, — я это знаю С первоначальных детских дней,— К иной стране, к родному краю! |
