1907 Храм Солнца * Шесть золотистых мраморных колонн, Безбрежная зеленая долина, Ливан в снегу и неба синий склон. Я видел Нил и Сфинкса-исполина, Я видел пирамиды: ты сильней, Прекрасней, допотопная руина! Там глыбы желто-пепельных камней, Забытые могилы в океане Нагих песков. Здесь радость юных дней. Патриархально-царстве иные ткани — Снегов и скал продольные ряды — Лежат, как пестрый талес, на Ливане. Под ним луга, зеленые сады И сладостный, как горная прохлада, Шум быстрой малахитовой воды. Под ним стоянка первого Номада. И пусть она забвенна и пуста: Бессмертным солнцем светит колоннада. В блаженный мир ведут ее врата. Баальбек, 6.V.07 «Чалма на мудром — как луна…» * Чалма на мудром — как луна С ее спокойствием могильным. Луна светла и холодна Над Ак-Сараем, жарким, пыльным. Что для нее все наши дни, Закаты с горестным изаном И эти бледные огни В гнезде скалистом и туманном! 1907 Воскресение * В апрельский жаркий полдень, по кремнистой Дороге меж цветущими садами Пришел монах, высокий францисканец, К монастырю над синим южным морем. «Кто там?» — сказал привратник из-за двери. «Брат во Христе», — ответил францисканец. «Кого вам надо?» — «Брата Габриэля». «Он нынче занят — пишет Воскресенье». Тогда монах сорвал с ограды розу, Швырнул во двор — и с недовольным видом Пошел назад. А роза за оградой Рассыпалась на мрамор черным пеплом. 1907 «Шла сиротка пыльною дорогой…» * Шла сиротка пыльною дорогой, На степи боялась заблудиться. Встретился прохожий, глянул строго, К мачехе велел ей воротиться. Долгими лугами шла сиротка, Плакала, боялась темной ночи. Повстречался ангел, глянул кротко И потупил ангельские очи. По пригоркам шла сиротка, стала Подниматься тропочкой неровной. Встретился господь у перевала, Глянул милосердно и любовно. «Не трудись, — сказал он, — не разбудишь Матери в ее могиле тесной: Ты моей, сиротка, дочкой будешь», — И увел сиротку в рай небесный. 1907 Слепой * Вот он идет проселочной дорогой, Без шапки, рослый, думающий, строгий, С мешками, с палкой, в рваном армячишке, Держась рукой за плечико мальчишки. И звонким альтом, жалобным и страстным, Поет, кричит мальчишка, — о прекрасном Об Алексее, божьем человеке, Под недовольный, мрачный бас калеки. «Вы пожалейте, — плачет альт, — бездомных! Вы наградите, люди, сирых, темных!» И бас грозит: «В аду, в огне сгорите! На пропитанье наше сотворите!» И, угрожая, властным, мерным шагом Идет к избушке ветхой над оврагом, Над скудной балкой вдоль иссохшей речки, А там одна старуха на крылечке. И крестится старуха и дрожащей Рукою ищет грошик завалящий И жалко плачет, сморщивая брови, Об окаянной грешнице Прасковье. 1907 Новый храм * По алтарям, пустым и белым, Весенний ветер дул на нас, И кто-то сверху капал мелом На золотой иконостас. И звучный гул бродил в колоннах, Среди лесов. И по лесам Мы шли в широких балахонах, С кистями, в купол, к небесам. И часто, вместе с малярами, Там пели песни. И Христа, Что слушал нас в веселом храме, Мы написали неспроста. Нам все казалось, что под эти Простые песни вспомнит он Порог на солнце в Назарете, Верстак и кубовый хитон. 1907 Колибри * Трава пестрит — как разглядеть змею? Зеленый лес раскинул в жарком свете Сквозную тень, узорчатые сети, — Они живут в неведенье, в раю. Поют, ликуют, спорят голосами, Огнем хвостов… Но стоит невпопад Взглянуть в траву — и прянет пестрый гад Он метко бьет раскосыми глазами. 1907 «Кошка в крапиве за домом жила…» * Кошка в крапиве за домом жила. Дом обветшалый молчал, как могила. Кошка в него по ночам приходила И замирала напротив стола. Стол обращен к образам — позабыли, Стол как стоял, так остался. В углу Каплями воск затвердел на полу — Это горевшие свечи оплыли. Помнишь? Лежит старичок-холостяк: Кротко закрыты ресницы — и кротко В черненький галстук воткнулась бородка… Свечи пылают, дрожит нависающий мрак… Темен теперь этот дом по ночам. Кошка приходит и светит глазами. Угол мерцает во тьме образами. Ветер шумит по печам. |
