Вопрос этот весьма существен. Яростные споры о том, чем считать «Историю Индий» и другие сочинения Лас Касаса — правдивым зеркалом конкисты или злостным пасквилем антипатриота, «недостойного сына» Испании и идейного пособника его врагов — не утихают уже более четырех столетий. Здесь нет возможности подробно и всесторонне анализировать всю проблему оценки деятельности и творчества Лас Касаса исторической наукой и публицистикой разных времен и народов — гуманисту посвящены сотни томов и тысячи высказываний, весьма противоречивых и нередко взаимоисключающих[55].
Коснемся, как уже было сказано, лишь одной стороны — вопроса о достоверности приведенных в «Истории Индий» фактов и правдивости нарисованных в ней картин с точки зрения объективных научных данных о завоевании Америки.
В этом памятнике следует, по-видимому, считать бесспорным все то, что основано на личных наблюдениях его создателя, а также на документальных данных. Критерий истинности важнейших сведений, сообщаемых Лас Касасом, заключен не только в безусловной добросовестности и ригористической честности великого гуманиста — качествах, которые без колебаний признавали за ним современники (включая многих недоброжелателей и идейных противников) и которые просто не позволяли ему измышлять и тем паче клеветать.
В распоряжении современной науки имеется достаточно данных для объективной оценки правдивости Лас Касаса как историка. Надо сказать, что критики — «опровергатели» и «ниспровергатели» Лас Касаса из лагеря идеологов и апологетов колониализма — старались всячески опорочить выводы из нарисованной им картины конкисты — выводы об огромном, исчисляемом многими миллионами, числе индейцев, погибших как непосредственно во время агрессии конкистадоров от их рук, так и — в первые десятилетия колонизации — от голода и непосильного труда. Хулители Лас Касаса не без успеха использовали здесь крайне несовершенные данные о численности населения отдельных стран Центральной и Южной Америки накануне испанского вторжения. Получалось, что эти страны к концу XV — началу XVI века были вообще, так сказать «от природы», очень слабо заселены, и потому весьма малая численность коренного населения, зарегистрированная испанской администрацией уже после окончания конкисты и упрочения колониальных порядков, не может-де быть поставлена в вину конкистадорам.
В последние годы, благодаря тщательным историко-демографическим исследованиям, весьма квалифицированно проведенным добросовестными и объективно мыслящими учеными Западной Европы и Америки — крупнейшим французским историком-американистом П. Шоню, американскими (США) демографами Л. Б. Симпсоном, Ш. Ф. Куком, В. Бором и др. — было убедительно доказано обратное. Оказалось, что численность населения американских земель, подпавших к середине XVI века под иго испанских колонизаторов, была до завоевания на самом деле в два раза больше даже самой максимальной цифры из фигурировавших в науке до сих пор и составляла не 40–45 миллионов человек, как полагали, а 80–100 миллионов[56], тогда как к началу XIX в. (т. е. к концу испанского господства в Западном полушарии) в Испанской Америке жило всего лишь 17 миллионов человек[57].
Значит, Западное полушарие действительно пережило в результате испанской агрессии подлинную «демографическую катастрофу»[58] — катастрофу, число жертв которой составило многие десятки миллионов человек.
Значит, сведения Лас Касаса о миллионах убитых и замученных, о поголовном истреблении населения целых архипелагов, об обезлюдении обширных цветущих областей континента — не «риторические преувеличения», не злонамеренный вымысел и не порождение фантазии чересчур впечатлительного человеколюбца, а убийственная, страшная правда, в пользу чего выступает вся история колониализма вообще и испанского колониализма в частности.
Не говоря уже о том, что о жестокостях конкистадоров не раз сообщали наряду с Лас Касасом и многие другие испанские же авторы[59], в многовековой летописи колониальных захватов и колониального владычества и сопряженных с ними — вплоть до сегодняшнего дня — карательных экспедиций, расистских эксцессов, полицейских акций, судебных и внесудебных расправ над угнетенными и порабощенными, можно найти тысячи и тысячи конкретных примеров насилий и бесчинств, как две капли воды похожих на те омерзительные сцены, которые Лас Касас изобразил в своей беспощадной «Истории Индий».
Таким образом, там, где речь идет о действиях эксплуататоров и о последствиях этих действий для коренного населения Америки, личные впечатления — впечатления гуманиста, одушевленного страстной любовью к человеку и столь же страстной ненавистью ко всякому человекоубийству, рабству и угнетению — не «подвели» ни самого Лас Касаса, ни того, кто без предвзятости и с должным уважением к благородному облику великого гуманиста берется за чтение «Историй Индий». Вместе с почерпнутыми из документов данными о тех областях Нового Света, где он не бывал лично, эти впечатления дали ему возможность оставить потомству правдивый и достоверный историко-литературный памятник, свидетельствующий об одном из самых чудовищных преступлений в истории человечества — о колониальном порабощении стран Центральной и Южной Америки и истреблении населяющих ее народов.
В тех же случаях, когда Лас Касас пытается рассуждать о некоторых сторонах жизни и в особенности об общественном строе коренного населения до конкисты, он часто впадает в ошибки, обусловленные, однако, не какой-либо своей необъективностью, а общим состоянием представлений европейцев той эпохи об обществе и государстве вообще: как и другие европейские авторы, писавшие об Америке одновременно с ним и много позже, он механически переносит на общественный строй племен и народов государственно-правовые категории и термины феодальной Европы. Так, арауакские племена острова Гаити и других Антильских островов, которым уделено столько — места в «Истории Индий», к моменту испанского вторжения находились на стадии разложения родового строя, а некоторые из этих племен даже не вступили еще в эту стадию; поэтому говорить о наличии у арауаков какой-либо государственности неправомерно. Однако испанские авторы, и среди них Лас Касас, не имели ни малейшего представления о первобытнообщинном строе и, «подгоняя» непонятые ими явления общественной жизни индейских племен под привычные нормы европейского средневековья, применяли такие термины, как «цари», «царства», «королевства», «провинции» и т. п. Под «царями» у Лас Касаса и его современников следует понимать касиков — вождей родоплеменных союзов, под индейской «знатью» — родовых старейшин. Это обстоятельство, однако, отнюдь не умаляет огромной историко-этнографической ценности многочисленных, сообщаемых Лас Касасом сведений о быте индейцев — об их занятиях, жилищах, пище, обычаях, а также его наблюдений над языками различных племен.
Районы деятельности Лас Касаса в Америке.
Карта заимствована из книги: A. Helps. The Life of В. de Las Casas «The Apostle of the Indies». London, 1868.
Что касается сведений, почерпнутых автором «Истории Индий» со слов других очевидцев событий, то они, эти сведения, подчас нелегко поддаются проверке в силу того, что трудно установить степень осведомленности и добросовестности различных информаторов Лас Касаса. Некоторые из этих сведений вызывают явные сомнения — например, данные о расстояниях между различными пунктами и о величине и протяженности тех или иных географических объектов — отдельных областей континента, островов, рек и т. п.; это объясняется крайним несовершенством тогдашней техники измерения расстояний.
