— А что тогда случится с тобой? Или ты считаешь, что корабль полетит сам собой? Если я оставлю управление хотя бы на минуту, корабль врежется в поверхность Амтора под нами и похоронит и себя, и нас с тобой.

— Врешь, — пробормотал Вик-йор. — Он сам спустится вниз.

— Вот об этом я и говорю — он прекрасно спустится сам, но ни от него, ни от нас ничего не останется. Ты мне не веришь?

— Нет. Ты врешь.

— Ладно. Сейчас я тебе покажу, — и Дуара ввела корабль в штопор.

Сквозь рев ветра доносились вопли Вик-йора. Дуара выровняла корабль на высоте пятисот футов.

— Ну а теперь продолжаешь думать, что я вру? — ее голос был твердым и ровным, он не выдал ни малейшего признака ужаса, охватившего ее на первых двух тысячах футов долгого падения. Всего только два раза она выводила корабль из штопора, но тогда за другим пультом управления находился Карсон и подстраховывал ее. Сейчас, вплоть до последнего момента, она боялась, что не сумеет справиться с машиной.

— Больше никогда так не делай! — завыл Вик-йор — Мы могли разбиться.

— Теперь отдашь мне пузырек и пистолет? — спросила Дуара.

— Нет, — ответил Вик-йор.

К тому времени, когда настало утро и Вик-йор смог посмотреть вниз и увидеть мир, медленно проплывавший под ними, он утратил большую часть страха перед непривычной ситуацией, в которой оказался. Теперь он ощущал почти абсолютную веру в способность Дуары держать летящую штуковину в воздухе. С возвращением самообладания начал думать и о других вещах.

— Ты прижимала губы к его рукам, — проскрипел он. — Почему ты так делала?

Мысли Дуары были далеко.

— Что? — рассеянно спросила она. — Ах, это! Потому что я его люблю.

— Что такое люблю? — спросил Вик-йор.

— Ты не поймешь. Невозможно объяснить тому, кто не умеет любить. Это то, что чувствуешь к своему мужу.

— А ему нравилось, что ты прижимаешь губы к его руке?

— Уверена, что нравилось, надеюсь на это.

Вик-йор протянул руку.

— Сделай и мне так же, — распорядился он.

Дуара ударила его по руке и содрогнулась.

— Ты мне противен!

— Ты принадлежишь мне, — опять заскрипел Вик-йор. — Будешь меня учить, что такое любовь.

— Не говори о любви, — рассердилась Дуара, — ты оскверняешь само это слово.

— Почему я тебе не нравлюсь? — допытывался Вик-йор.

— Не только потому, что ты не человек, — ответила она, — мне нравились многие низшие животные. Скорее потому, что ты — коварный и трусливый, потому, что заставил меня лететь прочь и оставить моего супруга в том ужасном месте, потому, что в тебе нет ничего от настоящего мужчины, потому, что ты не мужчина. Ответила я на твой вопрос?

Вик-йор пожал плечами.

— Ладно. Не так важно, нравлюсь я тебе или нет. Главное, ты мне нравишься. То, что нравится или не нравится тебе, меня не касается. Конечно, если бы я тебе нравился, все было бы гораздо приятнее. Во всяком случае сейчас ты принадлежишь мне. Могу смотреть на тебя, прикасаться. Пока я жив, ты будешь всегда со мной. Раньше мне никто не нравился. Я даже не знал, что другое существо может нравиться. Вуйорганам никто не нравится, но никто и не противен. Если кто-то сегодня с нами, а завтра его нет, — нам все равно. До того, как я начал меняться, я делился, как и все. Даже будучи несколько лет вместе с другой моей половинкой, никогда не скучал по ней после того, как мы разделились. И к новой половине, что вырастала на мне, я тоже ничего не испытывал. Когда-то я был левой половинкой Вик-вик-вика, джонга. За правой сохраняется имя и личность. До сих пор я всегда оставался левой половинкой — но теперь целый. Я — как ты, Карсон и Иро Шан. Я — мужчина! В результате изучения поведения других форм жизни некоторые из мудрецов считают, что наши правые половинки аналогичны самкам других видов, а левые — самцам. Так что, как видишь, я всегда был самцом.

— Мне это неинтересно, — фыркнула Дуара.

— Зато интересно мне, — продолжал Вик-йор. — Интересно тебе или нет, главное — интересно мне. Я люблю говорить о себе, думать о себе.

— Ну в таком случае я уже почти верю, что ты действительно мужчина, — саркастически рассмеялась Дуара.

Вик-йор какое-то время молчал. Он разглядывал новый мир, над которым корабль летел, словно птица. Дуара старалась придумать, как ей завладеть пузырьком и пистолетом. Теперь вся ее жизнь сосредоточилась вокруг этого.

— Я голоден, — проскрипел Вик-йор.

— Я тоже, — призналась Дуара. — Но не отважусь совершить посадку, пока у меня нет пистолета — на нас могут напасть.

— Но ведь я тоже могу им убивать, — возразил Вик-йор — Разве ты не видела, как я стрелял ночью? Убил около пятидесяти вуйорганов.

— Стрелять в толпу не то же самое, что стрелять в нападающего на тебя басто, — возразила Дуара. — Если мишеней много, то куда-нибудь да попадешь.

— Быть может, ты и права, — согласился Вик-йор, — но пистолет не отдам. Если я отдам его — ты убьешь меня. Что ты делаешь? — Дуара заложила вираж над большим озером.

— Осторожней! — крикнул Вик-йор. — Мы утонем, если ты войдешь в воду.

— Пускай, — заявила Дуара, — лучше утонуть, чем умирать с голоду. Ты отдашь пистолет?

— Нет. Лучше утону.

Разумеется, он догадался, что это была очередная попытка женщины запугать его и принудить отдать пистолет. Вик-йор был далеко не дурак. Однако он пережил неприятное потрясение, когда Дуара не стала поднимать «Анотар» вверх, и он закачался на воде. Вик-йор не умел плавать.

Дуара взяла канистру для питьевой воды в одном из отсеков и, пройдя по крылу, зачерпнула воды. Она сделала долгий, жадный глоток, затем легла на крыло и вымыла лицо и руки.

— Дай мне немножко воды, — попросил Вик-йор, когда она поднялась.

Дуара вылила всю воду из канистры и вернулась в кабину.

— Разве ты не слышала, что я сказал? — завопил Вик-йор— Дай мне немного воды!

— Я слышала, — ответила Дуара, включая мотор.

— Так иди и принеси воды! — настаивал вуйорган.

— Если отдашь пистолет, — пожала плечами Дуара, поворачивая «Анотар» против ветра, чтобы взлететь.

— Я не отдам тебе пистолет, — продолжал упорствовать Вик-йор.

— Как хочешь, — согласилась Дуара. Корабль разгонялся по озеру, готовясь взлететь. — Это была очень хорошая вода. Теперь мы можем не встретить пресной воды несколько дней.

Вик-йор ничего не ответил. Он обдумывал массу вещей: оказывается, владеть женщиной не очень-то и приятно. Вот если бы научиться управлять этой штуковиной, он мог бы тогда убить женщину… Ну и что? Тут Вик-йор оказался в тупике. После всего, что он натворил, вернуться в Ву-ад нельзя, потому что Вик-вик-вик обязательно казнит его. Не мог он и жить в мире дикарей, полном ужасных зверей и людей.

Вик-йор был не первым, кто хватал что-нибудь, а потом не мог с этим расстаться. Вуйорган оказался в затруднительном положении, возможно, в самом трудном, в какое попадала амеба с начала зарождения жизни на Амторе.

Дуара продолжала лететь на юг. Она не могла следовать первоначальному плану, пока у нее не было лучевого пистолета. Теперь оставалась надежда отыскать Санару, в которой она оказалась бы среди друзей. Уж они-то отобрали бы пистолет у Вик-йора.

Впереди появилось препятствие, перегородившее дальнейший путь на юг, — лес, который вызвал у нее легкий приступ ностальгии. Только в родной Вепайе она видела подобный лес. Верхушки деревьев терялись во внутреннем слое облаков на высоте пяти тысяч футов от поверхности Амтора. Огромные стволы иных гигантов достигали в диаметре тысячу футов. В Вепайе жилища ее народа выдолблены в живых деревьях на высоте тысячи футов от грунта. Пролететь над таким лесом невозможно, а пролететь, аккуратно пробираясь через его лабиринт, — крайне опасно. Карсон еще мог бы отважиться на это при крайних обстоятельствах, но не Дуара. Она повернула на восток, отыскивая кружной путь.

Она испытывала очень сильный голод, но в таких мощных лесах плоды висят слишком высоко. Лес простирался на сотни миль, заканчиваясь у подножия горного хребта. Хребет представлял для дальнейшего полета столь же непреодолимое препятствие. Громоздившиеся, как башни, пики терялись в сплошных облаках. Внизу, в каньонах, клокотали и ревели горные потоки, питаемые дождями, выпадавшими на верхние склоны. Потоки соединялись в реки, разрезавшие обширную долину, простиравшуюся на восток насколько хватало глаз. Все реки, в свою очередь, сливаясь, образовывали мощную, широкую реку, катившую свои воды за горизонт в один из далеких безымянных океанов.