– Ага, – обрадовался мальчик, сообразив, что некоторые технические термины мне известны.

– Надо было мне с утра что-нибудь замкнуть, – сказала я. – А ещё лучше, какой-нибудь здешний патефон с большой высоты уронить.

– Зачем? – Не понял Мишель.

– Если бы ты это починил, мне было бы гораздо спокойнее.

– А если бы нет?

– Тогда бы я тебя близко не подпустила к моей карте. Даже со связанными сзади руками.

– Не доверяешь, значит, мне?

– Извини – нет.

Мальчик тяжело вздохнул.

– Не дашь, значит, да? – Уточнил он. – Жаль. Я-то думал…

– Дам, что с тобой поделаешь. На, бери!

Мишутка просиял.

Чтобы не видеть, что он делает с картой памяти, я вышла в сад. Рыжики сидели за деревянным выбеленным солнцем столом и что-то рисовали на большом листе бумаги. Они были так увлечены этим процессом, что не заметили меня. Я подошла ближе и увидела, что это очень напоминает сильно примитизированный план какой-то местности.

– Что это?

Мой вопрос произвёл странное действие: Августа ойкнула и упала грудью на стол, закрывая бумагу, Фердинанд, напротив, вскочил с места.

– Мы просто… играем, – сбивчиво объяснил он.

Я подумала, что странные у них какие-то игры, но ничего не сказала и пошла дальше. Спорить с ними и что-то выяснять у меня не было никакого желания. Несколько минут я скиталась между куцыми яблонями, напоминая неприкаянную душу, бродящую по чистилищу, наконец, не выдержав, вернулась обратно.

Света в доме не было.

– Пробки выбило, – огорчённо поведал мне Мишель. – А твоя память цела, не переживай.

– Точно?

– Точно.

– А пробки почему выбило?

– Не знаю. Я тут не при чём.

– Ну, смотри! – Для порядка пригрозила я, уселась на подоконник, благо тот был достаточно широк, сверху оглядела комнату.

– А что ты вообще делаешь? – Поинтересовалась я. – Глобально. Я думала, что карту памяти можно использовать только для хранения информации, а тебе-то она зачем?

Мишель начал объяснять мне, каким образом карта памяти может быть использована и для той машины времени, что он собирается построить. Из его объяснений я мало что поняла

– Ладно, делай что хочешь, только чтобы мой персональник после этого не глючил.

– Ага!

– И не сотри ничего там, я в Сеть вчера с него выходила, у меня координаты остались.

– Не сотру, Полина, честное слово!

– А если с моим дневником что-нибудь случится, – продолжала я его стращать, потом остановилась, не в силах сразу придумать достойную кару, – то я…

– Ты разве дневник пишешь? – Удивился Мишутка. – Дай почитать!

Я так удивилась, что даже не нашлась, как можно ответить.

– А ты вообще всё-всё пишешь, да? – Допытывался мальчик. А про меня там что-нибудь есть?

– Там про всех есть. – Зловеще сказала я. – И про тебя, и про рыжиков, и про тётю Анфису с дядей Томасом.

– Как ты их называешь? – Рассмеялся Мишель. – Рыжики? Это точно! А где они?

– С чего это вдруг ты этим заинтересовался?

– Просто. Давно их не слышно. Обычно после этого падает что-нибудь очень большое.

– Вроде шкафа?

– Ага.

– Они в саду. Рисуют какую-то карту.

– Рисуют? Ну, тогда ладно, – успокоился мальчик.

Я улеглась на постель и принялась внимательно разглядывать потолок. Раньше я никогда не имела обыкновения спать днём, однако в этом доме всё было совсем по-другому. Сама себе я показалась мухой в паутине; точно также я постепенно увязала в медленном и густом, словно сгущенное молоко, течении здешнего времени. Я сама не заметила, как уснула.

Когда меня разбудил Мишутка, вежливо присев на краешек кровати, я долго не могла сообразить, какое сейчас время суток и что вообще происходит вокруг.

– Я пойду к Серёжке схожу, а?

– А чего ты меня спрашиваешь?

– Ну-у, я так…, – смутился он, – подумал… вдруг тебе скучно будет…

– Мишутка, ты мне ничего не должен. Можешь идти, куда хочешь, я не имею никакого права указывать, что и как тебе нужно делать. Понятно, чадо?

– Ага! Значит, можно, да?

Мне оставалось только вздохнуть, что я и сделала. Как же можно быть таким непонятливым?

От нечего делать я который раз просмотрела записанные день назад архивы с новостями, будто за ночь в них могло появиться что-то новое. Все статьи о папе я выучила почти наизусть. Они, кстати сказать, не дали мне никакой новой информации вдобавок к той, которую я узнала ещё на Земле перед самым отъездом. Все статьи повторяли друг друга, единственное, что их отличало – размер переполняющих авторов эмоций. Если бы я знала папу не лично, а по интернетовским статьям, то решила бы, что это – монстр в человеческом обличье, которого не то что в Сенат, близко к людям нельзя подпускать. И вообще непонятно, что он делает в правительстве вот уже девять лет.

Про побег папы было сказано всего в трёх статьях, которые я едва-едва смогла отыскать среди материалов официального Навигаторского сайта. Само собой, кому охота обнародовать собственную некомпетентность.

Только вот интересно, как эти статьи нашёл Виктор Иванович. Или он постоянно в курсе всех земных новостей? Зачем? Только из-за того, что я здесь?

От огорчения мне захотелось есть, и я пошла на кухню.

Там жизнь кипела вовсю. Тётя Анфиса что-то истирала в большом тазу, разговаривая с Наташей, которая стояла около плиты. Вовсю ревела водонагревательная колонка, поэтому разговаривать им приходилось на повышенных тонах.

Пригибаясь под этими голосами, словно под пулями, я подобралась к холодильнику, сделала несколько бутербродов из того, что первое подвернулось под руку, и выскользнула из кухни. Вроде бы меня даже никто не заметил. Это было очень хорошо: не хватало ещё вроде вот этой Натали целыми днями напролёт заниматься домашними делами.

Вернувшись в комнату, я пыталась начать учиться. На какой-то момент даже мелькнула крамольная мысль: может быть всё бросить и пойти куда-нибудь прогуляться? Учёба в "Штуке", вся моя прошлая жизнь вдруг показалась мне настолько далёкой и нереальной, что даже перестало вериться в возможность возвращения на родную планету. С тех пор, как я очутилась на Цитрее, мне казалось, что время остановило свой бег. Что бы я не делала, чем бы ни занималась, подсознательно пробивалось мысль о бесполезности всех моих действий.

Я уже начинала понимать мальчишек, которые всё своё свободное от учёбы время проводили на пляже. Правда, погода с каждым днём становилась всё холоднее и холоднее, недели через две, пожалуй, купание уже можно будет называть закаливанием. И что же тогда целыми днями делать? Местным проще, у них учебный год в самом разгаре, хоть есть, чем заниматься.

Может тоже в здешнюю школу пойти? Нелегально?

Это было глупо. Я точно знала, что никогда этого не сделаю, тем не менее, чтобы хоть о чём-нибудь думать, я принялась развивать мысль дальше. О "суперах", похоже, на Цитрее и слыхом не слыхивали. В школе, куда я приду, никто и не будет подозревать, что всю программу десятого класса (или какой тут последний?) я изучила в первые пять лет жизни. Вырисовывалось столько комичных ситуаций, что впору было писать сценарий комедийного сериала.

Я включила персональник и честно пыталась одолеть хотя бы первые пол-сотни страниц "Общего тензорного счисления", но уже на семнадцатой завязла в какой-то мудрёной формуле. Я до того погрузилась в работу, что напрочь забыла, где нахожусь, и долго пялилась в экран поисковика, который сообщал, что соединение с Графонетом отсутствует. Только потом вспомнила, что на Цитрее не то что Графонета или Меганета, даже внутреннего Интернета – и того нет. В полной галактической энциклопедии необходимые вопросы были приведены в самом общем виде. Пришлось во всём разбираться самой.

Больше до вечера ничего интересного так и не произошло. Сначала я готовила уроки, потом пришёл Мишутка и принялся что-то паять, два раза выбивало пробки, причём каждый раз он утверждал, что он тут не при чём. В конце концов мы сели ужинать.