Неожиданно появился стюард, а с ним – штурман Войцеховский. Оба чувствовали себя неловко и, будто провинившиеся гимназисты, пристыженно опустили глаза.

– Итак, господа, вы только что явились свидетелями того факта, что моя жена – Прокудина Елена Николаевна – и господин Харитон Свирский занимались прелюбодеянием в каюте, ранее принадлежавшей господину Завесову. Вы подтверждаете это?

– Да, – нехотя ответил морской офицер.

– Подтверждаю-с, – с готовностью засвидетельствовал стюард кавказского вида с выбритыми до синевы щеками и густыми черными усами.

– Вот и прекрасно. Я подготовлю соответствующую бумагу – вы ее подпишете, а капитан заверит печатью. Так что оснований для развода у меня будет более чем достаточно. Благодарю вас. А сейчас позвольте мне остаться с этой дамой наедине. – Члены команды с радостью покинули каюту. – Да, юноша, вы тоже свободны.

– Никуда без Елены Николаевны я не пойду… – начал было поднимать голос Харитон.

– Что? – у обманутого мужа на лбу вздулась вена. – П-шел вон, сопляк! – Прокудин взвел револьвер, левой рукой схватил парня за воротник, а правой, подталкивая в спину стволом, выставил вон. Туда же полетели остатки его одежды.

– Ну вот, дорогая, теперь мы наконец-таки вдвоем. – Он убрал пистолет во внутренний карман сюртука, вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба и плюхнулся на стул. – Ты бы оделась…

– К чему этот постыдный и жалкий спектакль? Чтобы унизить меня? – Елена робко подняла наполненные слезами глаза.

– Видишь ли, ты сделала из меня рогоносца и посмешище, а посему никакой жалости к тебе и быть не может. Репутация нашей семьи подорвана безвозвратно, и я позабочусь о том, чтобы твоим страданиям была отмерена та же мера, что и моим.

– Ты будешь мне мстить? Но ведь это низко и подло. – Длинные струйки слез потекли по женским щекам, пересекая одна другую; слившись воедино, они образовали две капли, упавшие с подбородка.

– Во-первых, ты немедленно освободишь мою каюту. Где ты будешь жить, меня не интересует, но я думаю, что этот сопляк тебя приютит. Понятное дело, о твоем поступке болтливый стюард разнесет по всему пароходу. Кстати, это он предложил мне «любопытную информацию за соответствующее вознаграждение». Ключ от этой каюты твой любовник получил от него всего два дня назад. А вот за молчание студентик ему не заплатил – пожадничал, а зря. Но я бы все равно вас застукал. Это был вопрос времени.

– Так вот почему ты эти дни избегал моих прикосновений! – всхлипнула она.

– Именно. Неужели ты думаешь, если я играю в шахматы, то совершенно ничего не замечаю? Не вижу, что ты отсутствовала почти час? А вернувшись, выглядела растерянной и совсем на другой манер подобрала волосы? А пошлый румянец на твоих щеках? А может, я не должен был обратить внимание на то, что господин студент вышагивал по палубе в криво застегнутом жакете? Надо же, какое совпадение! Да и другие метаморфозы не укрылись от меня. Перечислять их не имеет смысла. Однако для того, чтобы лишить тебя любых прав даже на часть моего имущества и облегчить процедуру развода, я и решил, выражаясь полицейским языком, застать тебя на месте преступления. А тут еще и угодливый стюард подвернулся… Все одно к одному. Итак, посмотри теперь, дорогая, что же ты получила, соблазнившись на грязный адюльтер, – перед пассажирами ты уже опозорена, и оставшиеся дни круиза покажутся тебе сущим адом. Впереди маячит бракоразводный процесс, на котором твои вчерашние подружки с жадным сладострастием будут внимать речам адвоката, в подробностях описывающего гнусную сцену разврата, представшую передо мной. Сможешь ли ты после этого остаться в Ставрополе? Уверен, что нет. А вот мне все будут сочувствовать, жалеть. Скажут, вот опять Прокудину не повезло: то жену с дочкой потерял, то на распутной вдовушке женился.

– Какой же ты продуманный негодяй! – ее мелко трясло будто в лихорадке.

– Я? Помилуй, Елена, да отчего же ты меня называешь этим обидным словом? А может, мне простить тебя? Утереться и сделать вид, что ничего не случилось? Да? Ты этого хочешь?

– Если тебе трудно простить меня, то давай хоть расстанемся, как цивилизованные люди: без этих бумажек, без суда. И потом, почему я должна уходить из каюты, ведь она общая…

– Уволь, дорогая, общего теперь у нас ничего не может быть. А что до неудобств и твоего позора – так это божья кара, наказание за грех. Так что собирай вещи. – Он горько усмехнулся. – А в ресторан теперь ты будешь ходить под ручку с этим молокососом. – Он сделал паузу и добавил: – Я ненадолго зайду в каюту, а после пройдусь по палубе. Надеюсь, что когда я вернусь, от тебя останется лишь аромат моих любимых духов.

– И все-таки я никогда не думала, что ты можешь выбросить меня на улицу, как никому не нужную кошку.

– Сравнение с ненасытным до плотских утех блудливым животным всецело принимаю и одобряю. И еще: да ты ведь и не любишь этого скаута-переростка. Натешишься да и бросишь. Он слеп и не вполне представляет, какой «подарочек» получил. На самом деле вы чужды друг другу, как колокольный звон цыганскому свисту. Ну да ладно… Меня это не касается. Позволь, я уйду.

Хлопнула дверь. Женщина вытерла краешком простыни слезы и стала одеваться. Заходящее солнце просочилось на стены, и ей показалось, что на полу заиграли осколки разлетевшегося на мелкие кусочки хрусталя. «Вот так и моя жизнь, раскололась, и не собрать…»

Она вышла на палубу. Свежий воздух наполнил легкие. Сил идти не было, и женщина ухватилась за нагревшиеся на солнце поручни. Неистово закричали чайки. Жить совсем не хотелось. Елена перекинула ногу через ограждение, но именно в это мгновенье чьи-то сильные руки затащили ее назад.

– Ну что вы задумали! Разве можно творить такое? Неужто жизнь не мила? – дрогнувшим голосом проговорил старший помощник капитана.

Елена зарыдала и уткнулась в сильное мужское плечо. А он молчал, гладил ее по голове и тихо успокаивал:

– Верно, с мужем повздорили? Да ведь в семейной жизни всякое бывает… образуется еще… вы такая молодая и красивая. Пойдемте, я отведу вас в каюту.

Уже дойдя до двери, дама вспомнила, что у нее нет ключа. На всякий случай она повернула ручку. Ей повезло – дверь послушно отворилась. Она тут же хотела поблагодарить Капралова за помощь и остаться наедине со своими мыслями и вещами, как неожиданно вздрогнула – перед ней на стуле сидел муж. Он смотрел на нее застывшими и какими-то подслеповатыми глазами. Его голова склонилась набок, ноги были вытянуты и раскинуты, а руки, словно согнувшиеся под снегом ветки, безжизненно опустились вниз. В правом уголке рта начинала запекаться недавно вытекшая струйка крови. Капли карминного цвета залили белоснежную сорочку и упали на брюки. В каюте все было перевернуто, выпотрошено и вывернуто наизнанку. Раскрытый сейф с выдвинутыми ящиками смотрелся обиженным сиротой. Елена, как выброшенная на берег рыба, хватала ртом воздух, но закричать так и не смогла.

– Позвольте, мадам, – Капралов бережно отстранил ее и вошел в каюту. Окинув комнату взглядом, он сказал: – Я думаю, вам не стоит здесь оставаться. Пойдемте, надобно срочно известить капитана.

У женщины потемнело в глазах. Прислонившись спиной к стене, она стала медленно сползать вниз.

– Что с вами? – Испугавшись, моряк вновь подхватил ослабевшее тело на руки и быстро понес наверх.

Константинополь, Едикуль

(Семибашенный замок),

октября 25, 1787 года

Яков Иванович Булгаков отличался тем, что умел планировать время и верно расставлять приоритеты. Обрисовав ту или иную цель, он тщательно расписывал шаги, с помощью которых намеревался ее достичь. А они, в свою очередь, делились на разделы и пункты. Ну а дальше оставалось только следовать собственным циркулярам и попутно решать возникающие в связи с этим задачи. Его друзья искренне восхищались им и говорили, что Булгаков «не может ни минуты оставаться праздным: не пишет, так читает». Многие завидовали ему, удивляясь его столь быстрому восхождению по карьерной лестнице и количеству упавших на него орденов, должностей, денежных выплат и земельных наделов, дарованных по высочайшему соизволению.