— Ладно, допустим. А по Корзинкину и Сипягину что?

— Причастность свою к данным смертоубийствам он не признает, хотя знакомства с Корзинкиным не отрицает. Да это, согласитесь, было бы глупо — все-таки в одном доме жили. — Глеб Парамонович разгладил усы. — А что касается Сипягина, то арестованный говорит, что лично с ним не знаком, но его бумаги в акцизном управлении рассматривал. Тут Ефим Андреевич свидетеля нашел — подчиненного Шахманского, — следователь по важнейшим делам указал взглядом на Поляничко. — Так вот он самолично видел, как Сипягин передавал деньги Шахманскому.

— И за что же? — поигрывая карандашом, осведомился полицмейстер.

— Свидетель, губернский секретарь Клепиков, считает, что это была взятка за «недосмотр» Шахманским ошибок, коими пестрят окладные книги купца, а фактически — за недоплату акцизных сборов, положенных за торговлю вином в его питейных лавках, — разъяснил начальник сыскного отдела.

— Не понимаю, зачем же ему надо было убивать этого зерноторговца? — нервно подернул щекой Фен-Раевский.

— Ваше высокоблагородие, — Каширин, как гимназист, поднял руку.

— Да-да, Антон Филаретович.

— Смею высказать предположение: скорее всего, Сипягин угрожал Шахманскому, что расскажет о его темных делишках. Вот он его со страху и хлопнул…

— Н-ну, допустим, — рассуждал глава городской полиции. — А Корзинкина тогда за что?

Коллежский секретарь молчал, морщил лоб и в растерянности чесал за ухом. Пауза затягивалась, а мысль так и не приходила. И тут выручил ближайший начальник:

— Разрешите, Ипполит Константинович? — Получив утвердительный кивок, Поляничко пояснил: — Имеются некоторые предположения… Дело в том, что у Корзинкина была карта с подземными ходами ставропольской крепости, а также листок из дневника командующего Кавказской линией, в коем говорилось о пропавшем персидском золоте. Эта информация, как вы знаете, подтверждается ответом на мой запрос в Департамент полиции… Скорее всего, о том, что служащий музея владеет ценными доказательствами, стало известно Шахманскому, и он решился на убийство. Ночью злоумышленник вышел из своей комнаты, поднялся наверх и, задушив спящего археолога, забрал документы. Однако пока была жива Загорская, он не мог начать поиски клада, поскольку усадьба принадлежала ей. А тут откуда ни возьмись появляется этот Сипягин, решивший вдруг купить старый доходный дом… Вот Шахманский и переполошился… А что же ему оставалось делать? И он подсыпал несчастному в стакан с водкой опий, от чего последний сошел с ума и бросился под поезд. Но, устранив это препятствие, он опять ни на дюйм не приблизился к заветной цели — к персидскому золоту. И тогда он пошел на третье преступление — убийство собственной бабки, понимая, что уже после ее смерти вступит в силу духовное завещание, и тогда дом и найденные персидские монеты будут принадлежать ему одному.

— А не проще было с самого начала попытаться ее убить? — прервал сыщика полицмейстер.

— Именно так он сначала и поступил, подменив лекарства опием. Старушку удалось спасти только благодаря счастливому случаю…

— Хорошо, продолжайте.

— Но чиновник акцизного ведомства совершил одну ошибку. Он спрятал под деревом свои собственные калоши, надеясь их позже забрать. Ему не повезло — это заметил очевидец, приславший нам анонимное письмо. Вот и все, — Поляничко промокнул платком выступившие на густых усах капли пота.

— Ну что ж, Ефим Андреевич, совсем неплохо и очень похоже на правду. Особенно про персидское золото, — насмешливо скривил губы Фен-Раевский. — Я всегда восхищался вашими необыкновенными способностями. Мотив есть, улики по убийству Загорской налицо, остается только найти доказательства причастности Шахманского к устранению Корзинкина и Сипягина либо получить его чистосердечное признание. Третьего не дано. — И подмигнул Каширину: — Надеюсь, Антон Филаретович, вы сумеете правильно объяснить подследственному, что раскаяние — прямая дорога к Божьему прощению?

— Не извольте сомневаться, ваше высокоблагородие, — коллежский секретарь вытянулся перед начальником молодой березой. — Да я ж ему такую дорогу на спине нарисую, что…

— Ладно-ладно, не переусердствуйте только, — нервно задергал щекой старый полициант. — А правда ли, господа, что уважаемый адвокат Ардашев самостоятельно занимается расследованием этих трех убийств?

— Так точно, — кивнул Поляничко.

— А зачем это ему?

— Насколько я понял, — продолжил начальник сыскного отделения, — Загорская просила его разгадать тайну захоронения у Соборной горы. Покойница была уверена, что найденные часы ранее принадлежали ее отцу — полковнику Игнатьеву. Я их, кстати, и передал ей.

— А каково его отношение к персидскому золоту?

— Как мне кажется, Ардашев считает, что клад где-то на территории Интендантства, а не в усадьбе доходного дома.

— Вы хотите сказать, что Клим Пантелеевич верит в существование сокровищ? — удивленно вытаращил глаза полицейский начальник.

— Не только верит, ваше высокоблагородие. В этих поисках, я думаю, он продвинулся дальше нас, — вставил реплику молчавший до поры Кошкидько.

— А почему?

— Трудно сказать…

— Он видел карту крепости, — опять нашел ответ Поляничко. — А совсем недавно зачем-то осматривал старый соляной склад.

— Что ж такое получается? Присяжный поверенный частным образом ищет пропавшее государственное имущество на миллионы рублей, а полиция в это время бездействует? — недовольно поднял правую бровь Фен-Раевский.

— Мы тоже работаем, ваше высокоблагородие, — обиделся начальник сыскного отделения. — Я был там после него — ничего примечательного, если не считать одной детали: в левом дальнем углу значительно просел каменный пол, приблизительно на полвершка, и потому мне кажется…

— Вы представляете, господа, что может ждать каждого из нас в случае обнаружения золотых монет, потерянных казной более восьмидесяти лет назад? — беззастенчиво перебил подчиненного полицмейстер. — Здесь уже не Станиславом, а Владимиром на ленте пахнет! Какие будут у вас, Ефим Андреевич, предложения?

— По слухам, под крепостью имеется разветвленная сеть подземных сообщений. Я не берусь утверждать точно, но вполне возможно, что где-то там и находятся пропавшие сокровища. Да и не зря же Ардашев осматривал именно этот соляной подвал. Все-таки хорошо бы получить разрешение у военных на проведение раскопок.

— Я поговорю с начальником Интендантства, думаю, он не откажет… А для отыскания клада прошу принять все надлежащие меры! Да и адвоката не упускайте из виду. Вот, пожалуй, на этом и закончим.

Чиновники задвинули на место стулья и под пристальным вниманием государя императора разошлись по кабинетам.

Известие о задержании Шахманского принесла Ардашеву его прислуга — Варвара Шатилова, третий год совмещающая обязанности горничной, кухарки и экономки в доме № 38 по Николаевскому проспекту. Вернувшись с Нижнего базара, она робко постучала в дверь адвокатского кабинета и сообщила Климу Пантелеевичу о прошедшем накануне обыске и последующем аресте внука Загорской. Об этом она узнала от Нюры — камеристки погибшей Елизаветы Родионовны. Именно прислуга и просила Варвару немедленно передать эту скверную новость ее хозяину.

Присяжному поверенному стало понятно, что полиция перешла в решительное наступление и, как всегда, может наломать дров. Теперь следовало не мешкая расспросить постояльцев доходного дома о некоторых обстоятельствах того рокового дня и только затем выяснить у Поляничко основания ареста Шахманского.

Не теряя ни минуты, адвокат облачился в летний костюм и, наняв извозчика, оказался перед парадной дверью дома № 8. Поднимаясь на второй этаж, он столкнулся с Аполлинарием Никаноровичем Варенцовым. Объяснив отставному коллежскому асессору необходимость уединенной беседы, Ардашев прошел в его комнату и вот уже добрых десять минут терпеливо выслушивал покаянную исповедь недавно разоблаченного злоумышленника.