Харитон Свирский шел прямо к столику. Приблизившись, он склонил в почтении голову и сказал:

– Прошу прощения, что прерываю ваш отдых, но я хотел бы переговорить с господином профессором.

– Видите ли, молодой человек, – Граббе смерил Свирского оценивающим взглядом, – у меня нет секретов от Клима Пантелеевича. Так что присаживайтесь, – он указал на свободное место.

Харитон обреченно опустился на стул, снял белую фуражку с лакированным козырьком и, теребя ее край, робко начал:

– Я прослушал курсы алгебры и трансцендентальной геометрии, ознакомился со сферической тригонометрией и прикладной математикой, прекрасно разбираюсь в механике твердых и жидких тел, знаю теорию теней и перспективы… К тому же у вас недавно погиб географ, а я умею читать карты и даже знаком с работой секстанта. Не согласитесь ли вы принять меня в члены экспедиции?

Генрих Францевич слегка опешил, не зная, что ответить. Ситуацию разрядил Ардашев:

– Надеюсь, молодой человек, вы не станете отрицать, что ваши отношения с Еленой Николаевной давно перестали быть секретом. Насколько я знаю, вдова собирается пересесть на встречное судно, чтобы доставить гроб с телом мужа на родину. Почему бы вам не помочь ей в столь трудном и печальном мероприятии?

– Да ведь в том-то и дело, что она наотрез отказывается от моего участия. Словом, она решила порвать со мною, похоронить мужа и уйти в монастырь.

– Да зачем же так губить себя! – воскликнула Вероника Альбертовна и тут же осеклась. Тяжело вздохнув, она вновь потянулась к вазочке с рахат-лукумом.

– В целесообразности вашего участия я не сомневаюсь, – ответил, наконец, профессор. – Однако этот вопрос надобно согласовать с Афанасием Пантелеймоновичем.

– Простите, с кем? – не понял Харитон.

– С Пустоселовым. Экспедиция послана на деньги ставропольских купцов, и ему поручено вести строгий учет всем тратам.

– Да вы не беспокойтесь! Я сам готов нести все издержки, – горячился молодой человек.

– Что ж, в таком случае, думаю, я смогу его убедить в вашей полезности.

– Позволю себе откланяться, – Свирский галантно поклонился и, опустив голову, поплелся обратно.

– Ах, дела сердечные! Парня будто подменили. И куда только его самоуверенность подевалась? – повела взглядом Вероника Альбертовна, и пушистые перья на ее шелковом токе[32] грациозно заколыхались. – А у нас, по-моему, снова гость…

Неожиданно появился капитан.

– Слава богу, отыскал вас, Клим Пантелеевич. – Неммерт устало опустился на тот же самый стул, который еще не успел остыть после Свирского. – Вот, срочная депеша на ваше имя. – Он протянул синий запечатанный конверт. Присяжный поверенный достал перочинный нож и аккуратно вскрыл послание. Прочитав, он передал его назад. – Ознакомьтесь.

Александр Викентьевич быстро пробежал глазами текст и рассмеялся:

– Надо же, грамотеи, мы и без их помощи злодея отловили. Вон он в багажном отделении мается, убивец. А то умничают: нос длинный с горбинкой, на подбородке – ямочка, усы – пышные черные. У меня таких полкоманды наберется! Да и фотография его нам уже не требуется. А если так, то на кой шут, спрашивается, они посылают из Ставрополя к нам эту полицейскую ищейку!

– Откуда? – от удивления супруга адвоката чуть не выронила из руки пахлаву.

– А вот внизу… послушайте:

«В целях отыскания злоумышленника, совершившего смертоубийство в Константинополе, подобно как и для выявления опасного преступника Ахмеда Ходжаева, из Ставрополя командируется помощник начальника сыскного отделения колл. секр. Каширин А. Ф. Просим оказать вышеозначенному лицу всяческое содействие по руководству дознанием на пароходе «Королева Ольга». Нач. сыскн. отд. колл. ас. Поляничко Е. А.». Только вот не пойму, что значит «по руководству дознанием?» – переспросил Неммерт. – Видимо, господам неведомо, что на корабле есть только один руководитель – капитан.

– Надо было дома оставаться, – скорбно вздохнула Вероника Альбертовна и, поймав вопросительный взгляд мужа, пояснила: – А какая разница, Клим? Там полиция – здесь полиция, там трупы – здесь трупы. Только в Ставрополе много спокойней, да и в каталажку тебя там пока еще никто не сажал!

– Ну что ты, дорогая, не стоит так переживать. – Клим Пантелеевич положил ладонь на руку жены. – Вот увидишь, все наладится. – Он тут же повернулся к капитану: – Позвольте спросить вас, Александр Викентьевич, а сходил ли этот Ходжаев на берег в Константинополе?

– Нет, он занимался приборкой.

– Что ж, тогда это меняет дело, – задумчиво проронил Ардашев.

– Но позвольте, Клим Пантелеевич, в таком разе выходит, что убийца Завесова среди нас? – робко поинтересовался профессор.

– К сожалению, вы правы.

Неожиданно из-за дерева вынырнуло английское кепи невесть откуда взявшегося Бранкова. За его спиной находились остальные члены экспедиции. Расправив закрученные в спираль усы, он с важным видом заметил:

– Сдается мне, Клим Пантелеевич, что душегубца, лишившего жизни Лиидора Макаровича, можно распознать!

Ардашев поднялся.

– Позвольте с вами побеседовать, – киношник увлек присяжного поверенного за локоть и отвел в сторону.

– Вот так номер-с, – растерянно развел руками профессор, – что ж, выходит, и мне не доверяют? Это, знаете ли, ни в какие рамки… – С раздосадованным видом ихтиолог поднялся и, забыв про угощение, решительным шагом направился к набережной.

– Зря Александр Осипович так демонстративно секретничает. В приличном обществе это не принято, – с изрядной долей сожаления заметил Пустоселов. – А может, слежку друг за другом учиним? Так и до душевной горячки недалеко.

Клим Пантелеевич вскоре вернулся, но за столом нашел лишь скучающую супругу. Беззаботное настроение незаметно улетучилось, и Ардашевы вместе со всеми возвратились в порт, ожидая лодку.

На полпути к судну они поравнялись со встречной шлюпкой. В ней сидела закутанная в черную шаль Прокудина, а рядом отливал холодным светом цинковый гроб. От этой картины многим стало не по себе, а тревожные крики морских птиц только добавили смутных переживаний.

Перед наступлением сумерек к пароходу пришвартовался лоцманский катер. «Королева Ольга» пустила пар и на малом ходу покинула гавань. Желтый свет иллюминаторов вычерчивал на темной поверхности волн причудливые, фантастические всполохи, уходящие лучами в морскую бездну.

Царское Село, июня 21, 1788 года

Тревога и растерянность поселились в каменных покоях царского дворца после визита курьера с личной депешей Густава III. Императрица Екатерина II чувствовала себя прескверно. Мало того что последний фаворит – тридцатилетний красавец Дмитриев-Мамонов заметно к ней охладел, так еще и двоюродный братец – король шведский – ультиматум предъявил. «Да, прав был прусский посол барон Келлер, подметив, что сия нота была составлена в несомненном замешательстве ума. А как же по-другому? – рассуждала государыня. – В каком же безрассудстве надо было находиться, чтобы потребовать от России добровольную передачу Стокгольму всей Финляндии и Карелии аж до самого Систербека? Но ему и этого мало! Он еще и турок решил облагодетельствовать за наш счет! Набрался наглости требовать, чтобы я османам Крым вернула да заключила с ними мир на условиях, кои басурманы мне продиктуют! И посланника нашего – графа Разумовского – выслал. Но это пусть… с послом-то… Я сейчас же велю барону Нолькену нотицию вручить, что его пребывание здесь тоже нахожу неугодным. Эх, кузен, кузен! А ведь в прошлом году гостевал, плакался, денег цыганил… А я-то ему от чистого сердца двести тысяч – просто так! – щедрой рукой пожаловала. А как благодарствовал! Руки лобызал! «Век, – говорил, – сестрица, доброту твою помнить буду!» Но стоило британцам с пруссаками денег ему посулить, как он все свои обещания забыл! Одно слово – фуфлыга! Вот точно – очень подходящее прозвище! Так теперь и будем его промеж себя величать».