Судя по промокшей насквозь одежде, она давно караулила надворного советника. Дрожа и заикаясь от холода, Катерина вымолвила:

— Люди говорят, будто в соляном с-складе нашли какое-то п-подземелье. Это п-правда, Иван Авдеевич?

Следователь достал из кармана какой-то предмет и передал даме:

— Скажите, Екатерина Петровна, вам знакомо это?

Она поднесла к глазам серебристую офицерскую пуговицу, сжала ее в руке и тихо заплакала. Глотая слезы, вдова еле слышно ответила:

— Это от его мундира… она едва держалась, и Корней попросил ее пришить. Дома не оказалось серых ниток, и я аккуратно, чтобы не было заметно, обмотала ножку пуговицы черными. Я могу оставить ее себе?

— Безусловно. — Чтобы как-то утешить убитую горем женщину, Самоваров сказал: — Генерал пообещал выплатить вам жалованье мужа за истекший месяц.

— Спасибо, Иван Авдеевич. Храни вас бог.

Накинув капюшон, Рахманова удалилась.

Спустя четверть часа надворный советник провалился в мягкую, невесомую бездну сна и уже не слышал, как в окна стучался проливной ноябрьский дождь и бесцеремонный степной ветер пытался распахнуть парадные двери. Не найдя пристанища в домах обывателей, стихия вымещала злобу на случайных прохожих и гарнизонных часовых, тихо дремавших в полосатых будках.

Ливень шел не переставая второй день. Самоваров смотрел на летящие потоки воды сквозь стекла генеральского дома, ожидая окончания военного совета и личной аудиенции командующего.

Оказалось, что третьего дня, когда на город опустился густой туман, горцы совершили дерзкий набег на разбросанные под самым Ставрополем богатые Надеждинские хутора. Перед рассветом хаты запылали, и теперь лишь трубы печей свидетельствовали о том, что там еще совсем недавно жили люди. Четверо крестьян, оказавших сопротивление, были убиты, а двенадцать захвачены в плен. Имущество разграблено, скот угнан. На следующий день неприятель сжег дотла поселение отставного казака Рыбалкина, а ночью абрекам даже удалось увести большой табун Хоперского полка, ходивший по берегам реки Калаус. От лояльного к России ногайского султана Саламат-Гирея стало известно, что его сосед, султан Саго, готовит нападение на Рогачевские хутора, расположенные вблизи станицы Казанской.

Дверь открылась, и штаб-офицеры один за другим покинули генеральский кабинет; адъютант кивком пригласил надворного советника. С бюваром в левой руке Самоваров вошел в кабинет.

— Заходите, заходите, Иван Авдеевич, — барон поднялся из-за стола и вышел навстречу. Пожав руку следователю, он усадил его напротив. — Ну, дорогой мой, рассказывайте: быть может, у вас есть хорошие новости?

— Боюсь, ваше превосходительство, мне нечем вас обрадовать. Найденная в подземелье пуговица, как выяснилось, принадлежала поручику Рахманову. Камни, положенные в сундук вместо золота, судя по всему, отколоты от той же самой породы ракушечника, что и найденные в мешке. К тому же пролезть в образовавшееся отверстие мог только достаточно худой человек небольшого роста, коим и был поручик. Следовательно, можно предположить, что Корней Рахманов принимал участие в краже. Но совершенно ясно, что он не мог этого сделать в одиночку. Его соумышленник, обладая значительной силой, заранее сдвинул плиту и опустил в яму орудия преступления: свечу, копии печатей, сургуч, пустые мешки. Очевидно, как только прибыл фурштат, один из преступников вытащил ось в колесе телеги, и начальник обоза, понимая, что для устранения поломки необходимо время, решил заночевать в Ставрополе. Сообщник Рахманова успел поменять ключ на связке начальника обоза, привесив туда другой — от полковой кассы поручика Гладышева. Правда, для вящего подобия на нем выцарапал восьмерку. Это было сделать нетрудно, так как полковник Карпинский сдал ключи в комнату дежурного, куда, как вы понимаете, мог зайти любой из офицеров. По случайному совпадению именно Гладышев был ответственным по Навагинскому пехотному полку в ту ночь. Обоз, как выяснилось, охранял лишь один часовой, а все остальные со страху разбежались — в это время из лазарета выносили трупы холерных солдат. Видимо, тогда Рахманов и его сообщник тайно открыли соляной склад, и поручик спустился в подземелье. Его напарник замаскировал отверстие и запер снаружи ворота. Позже, когда было принято решение о ночлеге, четыре сундука с ценностями снесли в тот самый подвал, о чем свидетельствует учетная запись, сделанная штабс-капитанов Рыжиковым. Ночью поручик вылез из укрытия, вскрыл восьмой сундук и, подменив золото камнями, имевшимися в подземелье, опечатал сургучом пломбы. Дожидаясь рассвета, он снова спустился вниз, не забыв закрыть лаз мешковиной. Утром, когда обоз покинул двор Интендантства, подручный Рахманова выпустил его. Потом они задвинули плиту на прежнее место, а напольные щели замаскировали мхом. Больше поручик не появлялся.

— Стало быть, Рыжиков и есть тот второй злодей?

— Похоже. Он сознался во многих темных делах: уличил в казнокрадстве полковника Безлюдского и обер-комиссара Латыгина, но свое участие в краже золота, равно как и в покушении на меня, штабс-капитан полностью отрицает. Считает, что пистолет, найденный в его кабинете, кем-то подброшен. — Надворный советник протянул командующему папку: — Вот материалы его допроса.

Барон углубился в чтение. По брезгливому выражению лица генерала было заметно, насколько тяготило его чтение. Оторвав взгляд от бумаг, он с видимым сожалением произнес:

— Что ж, сейчас же распоряжусь отстранить этих негодяев от дел и назначу следственную комиссию. Одно непонятно: откуда они могли знать, что сундуки отнесут именно в это помещение?

— Смею предположить, что злодеи готовились к совершению кражи загодя — еще со времени первого фурштата из Персии, поэтому поступающие грузы, амуницию, продукты и даже соль они намеренно размещали в других хранилищах, оставляя этот склад почти пустым. Судя по всему, уже тогда, используя гипс, преступники изготовили матрицы печатей полков, шедших в охранении.

— Как я понял, кроме найденного пистолета, других улик против Рыжикова нет?

— Нет.

— А что, если этот пистолет ему и впрямь подбросили?

— Конечно, полковой интендант — очень удобная фигура для того, чтобы записать его в сообщники Рахманова: ведь когда исчез поручик, складами заведовал именно он. Но, признаться, мне не понятно: почему же тогда он до сих пор не сбежал? Как бы там ни было, но в настоящий момент других обвинений, кроме казнокрадства, мы штабс-капитану предъявить не можем.

— Поверьте, Иван Авдеевич, этого ему до конца жизни хватит.

— Откровенно говоря, и вина исчезнувшего поручика Рахманова чисто условная, и все обвинение строится лишь на одной-единственной пуговице. А что, если он оказался невольным свидетелем кражи и поэтому его убили, труп скрыли, а пуговицу подбросили или даже она сама оборвалась?

— Не исключено. И все-таки загадок, к сожалению, меньше не становится. И что же еще вы собираетесь предпринять?

— Видите ли, ваше превосходительство, есть у меня еще одна мыслишка, но для того чтобы ее проверить, мне необходимо получить план подземных коммуникаций старой крепости, а также ваше дозволение на производство еще как минимум пяти шурфов вокруг здания Интендантства.

— А вот этого разрешить никак не могу. После учиненного вами взрыва стена и так треснула. Весь двор и даже плац изрыли. Убытку-то сколько! Не обессудьте, Иван Авдеевич, это выше моих сил. Да и не до этого мне сейчас. Неспокойно опять становится: ногайцы зашевелились, а банда Аджи-мурзы грабит казачьи хутора. В ближайшие дни я собираюсь отрядить в горы экспедицию и учинить в его родовом ауле репрессалии. Это необходимо сделать именно сейчас, пока перевалы не засыпало снегом. А у меня сабель не хватает, на постах выставить некого, не говоря уж о патрулях, пикетах да казачьих разъездах!

— Ну, тогда мое пребывание в Ставрополе теряет всякий смысл, и я сегодня же отправлюсь домой.