– Я думаю, что он хороший человек и мы должны дать ему шанс, – ответила Ева. – Кажется, он долгое время боролся в одиночку и теперь находится на грани того, чтобы сдаться. Ему нужна помощь.

Мара Раис кивнула и передала ей папку.

– Хорошо. Не знаю почему, но я с тобой согласна. Только не читай на ночь, иначе можешь попрощаться со сном. Прогляди материалы. Раз ты эксперт по ритуальным преступлениям, то это твой хлеб. Потом поговорим об этом спокойно, – посоветовала она.

Ева считала кощунством открывать ящик Пандоры в этом райском уголке, но любопытство одержало верх. Через несколько минут чтения и анализа материала ее жестоко поразило осознание: она больше не сможет полагаться на свои прежние убеждения, потому что это совершенно незнакомый мир, чья история, символика и традиции полностью ей непонятны.

В этот момент мобильный телефон начал вибрировать.

– Да? – ответила она.

– Это я, – сказала Мара. – Разбудила?

– Нет, я уже давно встала. Ты мои мысли читаешь – я как раз просматривала папки, – сказала Ева.

– Правда? Хочешь, чтобы тебя вывернуло завтраком?

– Хватит тебе… Послушай, я не знаю, как тебе сказать, но я ни хрена тут не понимаю. Это что вообще такое? Что за маски мамутонес?[58]

– Не неси чушь. Если тебя услышат в Мамояде, тебе не поздоровится. Нет, эти типа карнавальных масок Оттаны[59].

– Ага, спасибо большое, теперь мне все намного понятнее, – засмеялась Ева.

– Где ты, Кроче? Я слышу шум воды.

– На море. В месте под названием Мари Пинтау. Райский уголок.

– На море? Молодец, что загораешь. Без обид, твой трупный цвет лица, где-то между белым и зеленоватым, произвел на меня впечатление. Да, ты из отдела убийств, но не настолько же, чтобы все в тебе об этом напоминало. У тебя и так уже есть крупные недостатки: ты миланка плюс…

– А не пойти ли тебе куда подальше, Раис?.. Ближе к делу, пожалуйста. Или ты позвонила, чтобы оскорбить меня?

– К несчастью для тебя, нет. Баррали пригласил нас на обед.

– Сегодня?

– Нет, через два месяца… Сегодня, конечно. У тебя были другие планы?

Ева не успела придумать какой-нибудь предлог, чтобы отказаться.

– Я вижу, ты тоже не обезумела от радости… Слушай, если тебе нужен беспристрастный совет, давай разберемся с этим прямо сейчас, чтобы Фарчи был нами доволен, а затем мы сможем вернуться к нашей работе и пожелать Баррали всего хорошего.

– Я не знаю, что сказать. Я не привыкла к такому…

– Еще успеешь привыкнуть. Увидимся у него дома в час. Не приноси ничего, я позабочусь о вине. Я пришлю тебе геометку; он живет очень близко от того места, где ты сейчас. Пока, мне нужно принимать солнечные ванны.

– Иди ты…

– И ты тоже, Кроче. До скорого.

Ева покачала головой и продолжила чтение материалов. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы звериные образы стерли улыбку с ее губ.

Еве Кроче было достаточно выслушать объяснение символики и истории того, что она назвала бы простыми конусообразными равиоли, чтобы понять, насколько этот остров пропитан обычаями, суевериями и тысячелетними верованиями, которые также повлияли на его кулинарные традиции.

– Это гастрономическая особенность региона, из которого я родом, Ольястра, – сказала Грация Лой, жена Баррали, подавая ей дымящуюся тарелку. – Вот: culurgiònis all’ogliastrina с рагу из баранины, свежим базиликом, кремом из сыра пекорино и трюфелями из района Лакони.

– Легкое блюдо, рекомендуемое в особенности тем, кто сидит на диете, – иронично прокомментировала Мара Раис.

Грация продолжала так, словно не слышала ее:

– В остальной части острова их еще называют angiulottus, то есть аньолотти по-итальянски. Они содержат еще картофельное пюре, чеснок и мяту. Некоторые приправляют их порошком цедры апельсина или лимона. Я предпочитаю просто базилик и несколько капель трюфельного масла.

– У них странная, очень своеобразная форма, похоже на… – начала Ева.

– Именно это делает их особенными. Это называется spighitta, то есть початок; они и напоминают початок. Нужно аккуратненько залеплять их, как если б это была драгоценность, стараясь придать им характерную каплевидную форму.

– Почему початок? Какой смысл он несет?

– Ритуальный: в древности в сельскохозяйственных общинах так вызывали хороший урожай зерна и обеспечивали удачный год. В основном это было осеннее или зимнее блюдо, считавшееся праздничным, не повседневной едой, а роскошью, – пояснила Грация. – В некоторых районах их даже сушат и используют в качестве амулетов против sas animas malas, злых духов, как назвал бы их мой муж.

– Bonu prangiu a tottus[60], – сказала Раис. – Пусть вегетарианцы обзавидуются нам.

Все четверо засмеялись и принялись за еду.

– Их также дарили как амулеты родственникам и друзьям, – продолжила Грация. – В деревне, откуда я родом, существует традиция, согласно которой их готовят только в знак благодарности в конце сбора урожая пшеницы и чтобы почтить умерших, по случаю дня мертвых в ноябре.

Трое копов обменялись быстрыми взглядами, полными намеков. Ева и Раис поняли, что жена Баррали не знает о расследовании мужа; а может быть, расследование так глубоко проникло в их повседневную жизнь, что они этого уже не замечают.

– Моя бабушка делала то же самое, – сказала Раис. – Она всегда оставляла тарелку с ними на накрытом столе per sas animas[61].

Увидев растерянный взгляд миланки, Баррали пришел ей на помощь:

– На Сардинии существует культ мертвых и почитание душ, духов, добрых или злых; эти обычаи стары как мир. Имей в виду, что с нурагической эры на острове закрепилась вера, согласно которой смерть есть не конец жизни, а начало нового пути.

– Я не понимаю…

– Ешь, а то остынут, – сказала Грация.

Хозяйка дома была доброй и заботливой женщиной: она излучала материнскую нежность каждой клеткой своего тела, но в то же время обладала таким же вызывающим характером, как и Мара. Она и правда тут же воспользовалась возможностью, чтобы уколоть Еву.

– Или вы, миланцы, не умеете одновременно есть и слушать?

– Молодец, – одобрила Раис, подмигнув ей.

– Двое против одного, да? Вот она, женская солидарность… Я сдаюсь, хорошо? – сказала Ева, разводя руками. – Продолжай, Морено.

– Я говорил: смерть никогда не считалась чем-то окончательным, а просто необходимым переходом к иной духовной жизни. Всегда считалось, что души умерших, вольно или невольно, ведут жизнь, очень похожую на предыдущую, но в измерении, которое можно было бы определить как параллельное…

– Немного похоже на кельтов, – сказала Ева.

– Точно.

– Ах, я еще не говорила вам, но Кроче наполовину ирландка, – сказала Раис.

Ева кивнула.

– Только я не знаю, о чем это вы, – призналась Мара.

– Сейчас объясню. Самайн – или кельтский Новый год – это древний языческий праздник, отмечавшийся после уборки урожая и знаменовавший начало нового сельскохозяйственного года, – объяснила Ева.

– Верно, – подтвердил Баррали. – И это очень похоже на сардинские традиции.

Мара продолжала смотреть на них с явным чувством недоумения.

– И?..

– Кельты делили солнечный год на два периода: период рождения и расцвета, называемый Белтейн, и период, когда природа впадает в спячку, переходя в период покоя, Самайн. Считалось, что в ночи открывающие два периода, царство света и царство тьмы, могли соединиться, освобождая души умерших, которые таким образом могли вернуться на землю, – пояснила Ева.

– Однако самым важным праздником земледельческого календаря была так называемая ночь Самайна, ночь всех мертвых и всех душ – для нас sa die de sos mortos, – которая праздновалась между концом октября и началом ноября, в честь последнего урожая, – добавил Баррали.