«Просто хочешь казаться хорошим семьянином или так и есть на самом деле?» – подумала Ева.

– Какую функцию выполняли эти церемонии? – спросила Раис, доставая из сумки блокнот и ручку.

– Ну, функция карнавальных церемоний была очистительной, почти наверняка вытекающей из дионисийских обрядов, плодом прямой эволюции коих они были… Празднества имели терапевтическую цель для общины, которая вслед за жертвоприношением открывала новый смысл жизни.

– Под жертвоприношением вы имеете в виду кровавое жертвоприношение? – спросила Ева.

– Изначально да. Обряды устраивались довольно кроваво. Но это было необходимо, потому что речь шла о жертве на благо общества.

– Мы говорим о сельскохозяйственном мире, не так ли? – спросила Раис.

– Определенно. Ритуал вращался вокруг природы и ее циклов жизни и смерти. Смены времен года и так далее.

– Во имя кого была принесена жертва?

– Об этом можно только догадываться. Как вы, конечно же, знаете, нурагическая цивилизация не оставила нам ничего письменного – по крайней мере, такое пока не найдено, – так что мы можем полагаться только на предположения…

– А если ритуал нарушался? – спросила Мара.

– Некоторые ученые полагают, что протосардинцы, а позднее нурагики следовали монотеистической религии с богом, который имел в себе одновременно и мужское, и женское начало. Однако огромное разнообразие небольших вотивных даров[100] из бронзы и погребальных предметов различных видов, найденных в колодцах и в окрестностях – некоторые из них в Серри, – свидетельствуют об обычае подношения.

– То есть? – спросила Ева.

– Наивысшим подношением была сама жизнь живого существа, обычно животного. Жертвы совершались в обмен на что-то: исцеление от телесных недугов, искупление земных грехов, вмешательство божества в случае эпидемий и голода… Мотивы были разные.

– А как насчет людей? Их тоже приносили в жертву, да?

– Похоже, да, особенно в крайне сложных для нурагических кланов ситуациях. Чтобы добиться более быстрого и решительного вмешательства божества, козлов, быков и ягнят уже было недостаточно… Бытовало поверье, что можно поблагодарить судьбу, понимаемую как выражение божественной воли, отказом от ключевой фигуры для сообщества, потому что общественное считалось более важным, чем отдельный человек, каким бы иерархическим статусом он ни обладал. Это болезненное лишение приносило искупление в глазах бога или богини.

– Но при чем здесь колодцы?

– Священный колодец – культовое сооружение по преимуществу нурагической цивилизации. Вода воплощала жизнь. Спуск под землю, напротив, представлял собой переход в потусторонний мир.

– Значит, это способ соединиться с божественным, – сказала Мара.

– Точно.

– Кто проводил эти обряды?

– Согласно данным, которыми мы располагаем на данный момент, это были жрицы. Они были обладательницами священных аспектов, связанных, скажем так, с магией.

Мара изогнула бровь. Нонниса это задело. Он сказал:

– Не смотрите на меня так. Магия всегда давала людям инструменты для преодоления критических ситуаций, с которыми невозможно справиться только с помощью человеческой силы. Маг, или в данном случае колдунья, рождается как проекция потребностей в определенном контексте. Это выражение местной культуры. Посредничество мага имеет сильное социальное значение: оно делает сообщество более сплоченным и посредством коллективного ритуала укрепляет доверие к совместной жизни. Оно имеет решающую социологическую функцию.

– Вы оправдываете человеческие жертвоприношения? – намекнула Мара.

– Нет, конечно нет. Я просто помещаю их в контекст эпохи, когда колдунья или жрица играла важную роль духовного и отчасти политического лидера нурагического общества, – взволнованно сказал Ноннис. – Жертвоприношение было актом не только магического свойства, но и политического.

Ева решила, что они достаточно долго кружили вокруг главного, чтобы он почувствовал себя непринужденно: профессор как раз снизил уровень защиты. Она вытащила из кармана джинсов изображение, развернула его, резко швырнула на стол и спросила:

– Не могли бы вы рассказать нам о ваших отношениях с Долорес Мурджа, профессор?

Ноннис несколько секунд смотрел на фото Долорес, а затем перевел взгляд на Еву.

– Она была моей студенткой несколько семестров. Я давно ее не видел, поэтому думаю, что она бросила учебу, – сказал он, придавая голосу максимальную естественность. – У нее какие-то неприятности?

– Вы учите до хрена студентов, – ответила Мара, проигнорировав его вопрос. – Почему вы так хорошо помните эту девушку?

– Потому что у нее светлая голова. Она прикладывала мало усилий, но я до сих пор помню ее вопросы – все умные.

– Как давно вы ее не видели? – продолжила Ева.

– Точно не могу сказать… Полгода, год… Что-то в этом роде. Это она пропала, да? Я что-то видел, читал… Увидев ее изображение по телевизору и в газетах, сразу подумал о ней. И это то самое имя, о котором говорили в новостях.

Мара незаметно кивнула коллеге. Прежде чем поговорить с профессором, Ева вспомнила, что читала в деле о Долорес, что молодая женщина некоторое время изучала антропологию в Университете Кальяри; поэтому они зашли в учебную часть, спросив, была ли девушка одной из учениц Нонниса. Когда им ответили утвердительно, напарницы договорились о вопросах, направленных на эту связь. Они не верили, что Ноннис причастен к убийству, однако в расследовании такого масштаба нужно было опровергнуть все версии, даже самые странные.

– Вы нашли ее? – спросил Валерио.

– Покажи ему другую фотографию, – сказала Мара.

Ева Кроче показала антропологу фотографию Роберто Мелиса, главы неонурагистов; в ответ профессор выругался по-сардински.

– Что он сказал? – спросила Ева.

– Что у матери этого мужика ярко выраженная сексуальная активность и что она не стыдится иметь интимные отношения с крупными животными, – перевела Мара.

Кроче улыбнулась:

– Я так понимаю, вы его знаете.

– К сожалению. Помимо преподавания, я являюсь членом сообщества, состоящего из бывших коллег по университету. Мы берем на себя управление некоторыми археологическими памятниками… Этот хвастливый Мелис и его последователи портят памятники, спят на них, разжигают костры в окрестностях, воруют камни для изготовления идолов и амулетов… Они уже разрушили десятки домус-де-янас и гробниц гигантов. Но, помимо нанесения явного культурного ущерба, он обманывает многих людей, убеждая их в том, что камни обладают целебной силой, магнитными и энергетическими вибрациями, которые могут заменить, например, лучевую терапию или химиотерапию. Вы должны арестовать его…

– У вас когда-нибудь была прямая конфронтация с субъектом? – спросила Мара.

– Конечно. Мы вместе учились в университете. Несколько лет он не посещал занятия. Уже в те дни у него были все эти странные теории о терапевтической силе менгиров и о том, что нураги являются энергетическими центрами, способными помочь общаться со звездами… Он так и не смог получить высшее образование. Позже, вместе с другими коллегами, мы сообщали о его деятельности властям и вмешивались в некоторые из его заседаний, а также оспаривали его идеи на различных презентациях книг, которые имеют невероятный успех, потому что напичканы этим шарлатанством.

– Так вы получили это не в драке с ним? – спросила Ева, указывая на его израненные руки.

– Нет-нет… Но я не отрицаю, что был бы не против заехать ему… Он проводит работу по мистификации традиционной археологии и антропологии, поддерживая эту самую «Нураксию», этакую неоязыческую псевдорелигию, которая идет вразрез с антропологическими науками, высмеивая официальные исследования. Безумие, что у него такое огромное количество последователей. В основном это люди в отчаянном положении… Он причастен к исчезновению девушки?