Аделе Маццотта сделала вид, что поверила. Она до сих пор находилась под впечатлением от фотографий голых неонурагистов в лесу, их лиц, скрытых демоническими масками, оргий посреди мегалитических кругов и на гробницах гигантов, не говоря уже о граффити на стенах.

– Приведите собак из отдела по борьбе с наркотиками и посмотрите, не скрывает ли он что-нибудь, что мы можем использовать против него. Вызовем в суд этого сукина сына и начнем поиск с помощью беспилотника, но без официальных заявлений, – решительно заявила она. – Не дай бог, бедная девочка действительно оказалась в руках этих сумасшедших, но если это так и они почувствуют, чтобы мы вышли на их след, то выместят злобу на ней.

«Наконец-то ты проснулась, Спящая красавица», – подумал Ниедду.

– Считайте, что дело сделано, cиньора, – ответил он.

– Сегодня первое ноября, – продолжала Аделе как бы в раздумье. – Приближается та самая ночь, когда много лет назад нашли жертв тех странных ритуальных убийств, не так ли?

– Точно. Sa die de sos mortos, – ответил комиссар.

– Я искренне надеюсь, что ошибаюсь, но у меня плохое предчувствие… – сказала судья. – Найдите и сделайте копии всех материалов и отправьте их в управление Кальяри. Нам также понадобится их помощь в расследованиях, и будет лучше, если они сразу же узнают о предмете, с которым мы имеем дело.

– Я сделаю это прямо сейчас, синьора, – сказал Ниедду, направляясь к машине.

– И последнее, комиссар.

– Слушаю.

– Я изучила дела, по которым обвиняли Мелиса. Он получил несколько обвинений за изнасилования и домогательства. Все обвинения были сняты и отправлены в архив. Вы имеете представление о том, как это вообще могло произойти? – спросила Аделе.

– Боюсь, в этой секте состоят не только отчаявшиеся люди, но и сильные мира сего… Подозреваю, что Мелису покровительствует кто-то весьма могущественный.

Рано утром Раис и Кроче погрузились каждая в свои дела, переключаясь между телефонными звонками в различные органы и муниципальные учреждения, дабы убедиться, что подозреваемые двадцатилетней давности все еще живы. Им было необходимо направить судьям запросы на образцы ДНК. Ни одна из них еще не упомянула о разговоре с женой Баррали, как будто решение по этому поводу еще не было принято.

– Уфф… – фыркнула Раис после очередной неудачной попытки. – Работать в нераскрытых очень круто: я практически овладела профессией секретаря.

– А мы только начали, – сказала Кроче.

– Может, по кофейку?

– Еще? Ты хочешь, чтобы у меня случился сердечный приступ?

– Любой предлог хорош, чтобы выбраться из этой лачуги на несколько минут.

Кроче потянулась, похрустев спиной.

– Могу я задать тебе вопрос?

– Конечно. Хочешь номер хорошего личного стилиста? Потому что я хотела бы сообщить тебе, что после панк-периода мода не остановилась. Уверяю тебя, она развивалась дальше…

– Ладно, сделаю вид, что я тебя ни о чем не спрашивала, – сказала Кроче, вновь берясь за бумажную работу.

– Да ладно, что ты хотела? – спросила Мара, улыбаясь.

– Мои дела – а их около пятнадцати, – это все семейные ссоры или преступления, произошедшие в домах.

– И мои тоже.

– Вот… Здесь что, нет криминальных группировок? В смысле, как так: на Сардинии нет мафии?

– Не думай, что у нас все хорошо. Может быть, когда-то раньше так и было. Сегодня север находится в руках русской мафии, а итальянские мафии, ндрангета[92] в первую очередь, отмывают деньги в Коста-Смеральда, покупая отели, строя туристические поселки, рестораны и так далее.

– Но разве у вас нет самостоятельной группировки, как на Сицилии или в Калабрии?

– Нет. Я не социолог, но думаю, что мафиозная культура здесь так и не смогла укорениться, потому что всегда существовал самосуд.

– Не совсем поняла.

– Ты когда-нибудь слышала о кодексе мести Барбаджи?

– Нет, но звучит довольно круто.

– Еще бы… На острове, особенно в Барбадже и во внутренних районах, правосудие всегда было глубоко личным делом, которое нельзя было делегировать государству или некой группе власти, а значит, и мафии. Сардинцы всегда проявляли отвращение к установленной власти, яростно восставая против любых ее действий.

– Знаешь, а у тебя хорошо получается обмозговывать ситуации. Если при этом стараешься, конечно.

– Иди к черту… Тогда поищи видео на «Ютьюбе» на эту тему. Я пошла за кофе.

– Нет, извини, заканчивай. Обещаю больше тебя не перебивать; я правда хочу разобраться.

Раис пристально посмотрела на нее, затем продолжила свое объяснение:

– Сельскохозяйственное сообщество Барбаджи, и не только оно, руководствовалось чувством чести и потребностью в мести, частной или семейно-родовой. Ты наверняка слышала о бесконечных и кровавых междоусобицах, которыми отмечена история этих земель.

– Да.

– Вот. Был кодекс, передававшийся из уст в уста, ряд поведенческих норм, которые узаконивали определенную месть в определенных случаях…

– А полиция? Государство?

– Государство представлялось захватчиком и узурпатором, поэтому на него нельзя было положиться. Все регулировали самостоятельно. Сардинец по своей сути анархист, нетерпимый к любой форме контроля и власти. Сейчас мы стали мягкими и подставляем задницы любому, но когда-то не были такими.

– То есть вы спасли себя от мафиозной напасти, потому что ваш менталитет не принимает пассивности, оскорблений и унижений, как это происходит в других регионах?

– Точно. И я бы добавила, что у нас другое, более ярко выраженное чувство общности. Если кто-то попытается заняться рэкетом в таких городах, как Оргозоло, Лула или Десуло, знаешь, что случится?

– Cюжет фильма «Ровно в полдень»?[93]

– Что-то в этом роде. Поэтому мафия пустила корни в прибрежных районах, на севере острова, где на самом деле сейчас очень мало коренных сардинцев. Легче услышать брианцский[94], славянские или калабрийский акценты.

– А здесь, на юге? В Кальяри нет мафии?

– Практически нет. У нас другая криминальная структура, не такая заметная, но не менее неприятная. Ее называют «МНМ».

– То есть?

– Масонство, недвижимость, медицина: масоны, застройщики, главврачи. Власть, которая всегда контролировала город из тени благодаря большому количеству так называемых «друзей». Бизнес-олигархия, управляющая климатом в городе.

– Масоны, до сих пор?

– Именно так. Это секта, состоящая максимум из десятка семей, которые контролируют весь город, от Дворца правосудия до дворца Санжуст, Масонского дома, держа своих людей в больницах, университетах, банках, областном совете и прочих местах. Если ты против кого-то из них, то все будут против тебя.

– Ты описываешь довольно неприятный сценарий.

– И это я еще смягчила ситуацию… Ладно, ликбез окончен. Пойду налью себе кофе. Хочешь, пошли вместе, и тогда…

Мару прервала вибрация смартфона. Она открыла сообщение Ниедду, пролистала прикрепленные изображения и внезапно побледнела.

– Эй, все в порядке? – спросила Ева.

В ответ Раис подключила свой мобильный телефон к компьютеру и жестом пригласила ее подойти поближе. Затем вошла в галерею изображений и показала их Кроче.

– Смотри сюда. Ниедду, комиссар Карбонии, только что прислал их мне.

– Откуда они? – спросила миланка еле слышно.

– Из дома Мелиса, куска дерьма, главы секты неонурагистов.

Ева восстановила собранное Баррали досье о ритуальных убийствах и сопоставила фотографии с места преступления и граффити на стенах.

– Сукин сын… – выругалась Раис, заметив поразительное сходство между ними. – Да он по уши в дерьме.

– Мда… И мы действительно не можем утаить это от Фарчи, – сказала Ева.