– Конечно.

– Они думают, что ночь в тюрьме смягчит его сопротивление. Завтра его опять начнут допрашивать, но я не думаю, что он запоет. Им был нужен виновный, и Мелис идеально подходит для этой роли.

– Знаю. Но есть риск допустить некоторые ошибки.

– Думаю, что мы как раз совершаем большую ошибку, ошибку размером с нураг.

Баррали улыбнулся:

– Что говорит Ниедду?

– Он убежден, что убийцей является этот ублюдок, но я думаю, что его уверенность связана с чувством вины за смерть Долорес. Я видела, что он измучен психологически.

– Он хороший человек, принимает такие вещи близко к сердцу… У тебя есть какие-нибудь новости об Иларии?

– Она в медикаментозной коме. Похоже, операция прошла хорошо, но, возможно, придется сделать еще одну. Эта сука хорошо по ней пальнула.

– А ты? Как ты?

– Растеряна и устала. Все произошло так быстро, что я еще не успела это переварить.

– Физически все в порядке? – спросил Морено, делая вид, что не замечает, что ее руки трясутся, когда она берет столовые приборы.

– Думаю, да.

Баррали указал на папку толщиной в пару сантиметров, которая была у Евы.

– Что ты мне принесла?

– Горячие материалы, – сказала она, протягивая ему. – Те, которых у меня даже не должно быть. Я взяла это из штаба. Тут первый отчет о вскрытии тела Долорес, а также фотографии предметов, изъятых из дома Мелиса. А его татуировки… Посмотри, особенно на те, что у него на плечах; они тебе ничего не напоминают?

– Спиральный разрез на спине жертвы…

– Именно.

– Не возражаешь, если я взгляну?

– Я специально принесла их тебе. Хотела узнать твое мнение… Там были и другие документы – например, записи мобильных звонков Долорес и отчеты об анализе ее профилей в соцсетях, – но я не смогла их взять. Впрочем, и это уже что-то. Если они узнают, что я их стащила… Не хочу даже об этом думать.

Пока Баррали читал, Кроче воспользовалась случаем, чтобы доесть и понаблюдать за ним: он выглядел определенно лучше, чем накануне, его разум был ясным и рабочим. Ева знала, что ей нужно воспользоваться этим, чтобы исследовать вместе с ним все серые зоны расследования.

– Ну, я должен признать, что все, кажется, движется в направлении, выбранном Аделе Маццотта, – сказал Баррали. – Мелис – идеальный подозреваемый: лидер культа, вокруг которого крутятся наркотики, мерзкий тип с историей сексуального насилия, все эти штуки в доме… Он дал деру, чтобы избежать ареста, и есть также связь с органическим материалом из-под ногтей жертвы и царапинами на спине… Извини за выражение, но выглядит все это уж больно охерительно хорошо, – заключил он, возвращая ей документы и снимая очки для чтения. – Это мечта любого судьи и следователя: жестокое убийство, раскрытое менее чем за сорок восемь часов. За это можно и повышение получить.

– Не кажется ли все слишком идеальным? Почти искусно выстроенным? – спросила Ева. – Я бы подождала еще немного, прежде чем предъявить ему обвинение в убийстве.

Баррали взял отчет патологоанатома и перечитал некоторые комментарии.

– Мне тоже так кажется… Кто-нибудь связал убийство со старыми делами? Какова официальная линия на этот счет? – спросил он.

Ева покачала головой, не зная, что ответить.

– Честно говоря, они, по-моему, не очень склонны связывать это с двумя другими преступлениями… Это расследование не сойдет с мертвой точки.

Баррали почувствовал, как в нем поднимается гнев: он нахмурился и недоверчиво уставился на нее.

– Но… обрядовое убийство их явно напоминает… Почему же они не хотят связать все эти убийства между собой?

– Все как ты сказал. У них есть идеальный преступник: надменный ублюдок, не сотрудничает со следствием и даже не пытается оправдать себя. У них есть вещественные доказательства, а также мотив, связанный с «Нураксией»… Я попыталась подвергнуть сомнению их тезис, сообщив о своих сомнениях Фарчи, но ударила в грязь лицом, потому что потом прибыли тесты ДНК, доказывающие, что я не права.

– Что сказал тебе Джакомо?

– Что стресс мешает мне трезво смотреть на положение дел. А особенно то, что делом занимается отдел убийств, а не Раис и я… Элегантный способ сказать мне, чтобы я не занималась не своими делами и отошла в сторону.

– Раис что говорит?

– Как всегда, была не расположена к светской беседе, и еще она в шоковом состоянии по поводу Иларии. Держала ее на руках, пропитанная ее кровью, пока не приехала «Скорая»… Почему-то она тоже чувствует себя виноватой в том, что произошло.

– Ты видела его в лицо, этого сектанта, смогла с ним поговорить?

– Да.

– Какое впечатление он на тебя произвел?

– Хороший вопрос… Он из тех, кто леденит кровь. Монстр. Из настоящих, прогнивших… Однако, хоть я и уверена, что Мелис причастен к этой истории, я не думаю, что это он непосредственно убил ее.

– Его адепты? Их удалось заставить говорить?

– Нет.

Баррали потягивал алкоголь, пытаясь привести в порядок эти новые сведения.

Ева воспользовалась моментом молчания, чтобы задать ему вопрос, который уже несколько часов крутился у нее в голове:

– Почему ты так срочно попросил о встрече со мной, Морено?

Тот несколько секунд смотрел на нее, не отвечая. Затем встал, достал что-то из ящика стола и передал ей. Это был блокнот.

– Должен признаться, что мой разум… скажем так, подшучивает надо мной, как ты могла заметить. Больше всего меня пугает то, что я забываю ценные детали старых убийств. Поэтому записал все, что вспомнил. Каждую деталь.

Кроче пролистала страницы, исписанные извилистым, но элегантным почерком полицейского.

– Воспоминания, впечатления, вещи, которые я считаю важными для следствия… Я постарался ничего не упустить, – сказал Баррали. – Я хочу, чтобы ты прочитала это и держала у себя.

– Конечно. Огромное спасибо. Мне это будет полезно.

– Надеюсь на это… Есть еще кое-что.

– Говори.

Полицейский протянул ей старую черно-белую фотографию. На ней был ребенок младше десяти лет и собака.

– Прошло довольно много времени, но это я… Собаку звали Ангеледду; умная дворняжка, и он храбро защищал меня, бедняга… Мне трудно, потому что, кроме моей жены, я никогда никому этого не говорил. Я слишком долго хранил тайну в себе, но будет правильно, если ты узнаешь, пока моя память не подвела меня…

– Узнаю что? – спросила Ева, сбитая с толку.

– Какое проклятие я ношу на себе.

– Не понимаю…

– Я хочу, чтобы ты знала, что в ночь на второе ноября шестьдесят первого года в долине Арату, в Барбадже, я был очевидцем ритуального убийства, практически идентичного убийствам семьдесят пятого и восемьдесят шестого… И видел убийцу.

Морено закрыл глаза и рассказал ей все, словно заново переживал ту ночь пятьдесят пять лет назад, переносясь обратно в кошмар, который никогда не переставал его преследовать.

Кроче была ошеломлена. Если история была правдой, теперь она могла понять природу одержимости Морено.

– Я полагаю, у тебя много вопросов, – сказал Баррали с усталой улыбкой.

– Ты ничего не сказал своим родителям?

– Нет.

– Почему?

– Из-за страха в первую очередь. Страха последствий – и страха, что не поверят.

– Почему они не поверили бы тебе?

– Мой отец был угольщиком, человеком с крутым характером, этаким камнем. Он никогда со мной не разговаривал. Я обращался к нему на «вы»… Если б я сказал ему, что ушел из дома той ночью, он даже не дал бы мне продолжить и избил меня.

– А мать?

– Над ней доминировал муж. Да еще эти постоянные переезды, которых требовала от нас его работа… У нее были другие дела, и она не могла позволить себе думать обо мне. Видишь ли, в то время и в тех краях дети были не более чем домашними животными. Я знаю, плохо так говорить, но это правда. Нас ни во что не ставили. Взрослые были слишком заняты борьбой с суровой природой, чтобы возиться с нами.