– Как дела тут?

– Мы заняты; вы лучше меня знаете, что первые сорок восемь часов жизненно важны для расследования.

– Кстати, – сказала Мара, доставая из сумки еще одну папку. – Мы пообщались с антропологом, который сотрудничал с Баррали по старым делам. Вот немного новой информации, которую мы собрали о «священной силе воды» и символике масок, так что теперь вы можете учитаться этой ерундой… Вот. Хорошо вам повеселиться.

– Как вам профессор?

– Интересный парень. Когда у тебя будет минутка, может быть, мы тебе расскажем.

Ниедду положил папку на стол и пригласил их выпить кофе, несмотря на поздний час. Следовательницы согласились, так как понимали, что инспектор хочет поговорить наедине.

– Они отрезали вас от расследования. Почему? – спросил он растерянно.

– Обычные игры руководства… Нас не очень любят, скажем так, – сказала Раис.

Ниедду покачал головой:

– В полицейском управлении Кальяри интриг больше, чем во всех сезонах «Игры престолов». Так было всегда… Мне жаль. Стыдобища.

– Да ладно… Что говорит Тромбетта? – спросила Раис.

– Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Ситуация серьезнее, чем мы думали, – сказал инспектор, понизив голос.

– В каком смысле? – спросила Кроче.

– В том смысле, что вскрытие еще продолжается. Вероятно, пройдет целая ночь и даже больше, прежде чем мы получим окончательное заключение.

– Почему?

– Долорес умерла от раны на шее, но, похоже, после побоев она находилась в предкоматозном состоянии. Ее жестоко избили. Она несколько раз ударилась головой, три ребра были сломаны, и если б ее не убила перерезанная сонная артерия, то речь шла бы о сильном внутреннем кровотечении, вызванном побоями.

– Господи… – прошептала Раис.

– Удалось ли вам определить время смерти? – спросила Ева.

– Временные рамки – с полуночи до двух.

– Значит, она была без сознания, когда ее доставили в святилище?

– Вот что мы и пытаемся выяснить. Но, видимо, так и есть: она была в полувегетативном состоянии.

Женщины обменялись напряженными взглядами.

– И это, к сожалению, еще не все… – сказал Ниедду.

– Еще не все? – спросила Раис, и ее лицо омрачила паника.

Ниедду, измученный, прислонился к стене, как будто ему нужно было разделить этот невидимый груз, давивший на его плечи, который он больше не мог нести в одиночку. Комиссар фыркнул, чувствуя отвращение к тому, что собирался рассказать.

– Девушку несколько раз изнасиловали, – тихо сказал он.

– …

– Ее изнасиловали накануне ночи убийства. Двумя или тремя днями ранее: это неофициальная версия Тромбетты, которую следует воспринимать с недоверием, пока он не представит окончательный отчет.

– Он уверен в изнасиловании? – спросила Мара после нескольких мгновений замешательства.

– В изнасиловании… Да, уверен. Эта девушка, должно быть, прошла через ад с тех пор, как исчезла, – сказал Маурицио, его глаза были влажными.

– Почему с ней так поступили? – спросила Ева, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Возможно, она была изнасилована этим сукиным сыном и его последователями во время одного из их гребаных ритуалов. Она пыталась сопротивляться, и они били ее, пока она не потеряла сознание. Насилие было таким, что вызвало вегетативное состояние. Настолько, что не в силах привести ее в себя, они решили убить ее, повторив старые убийства, как бы пытаясь свалить вину на кого-то другого, – предположила Мара.

Ева и Ниедду посмотрели на нее: гипотеза казалась разумной.

– Да, все могло быть так, – признала Кроче. – Это значит, что ее спрятали или держали где-то.

– Если мы найдем этого ублюдка, то, скорее всего, найдем и место, где ее удерживали, – сказала Раис.

– Я знаю, что еще слишком рано для токсикологических тестов, но, может, Тромбетта и их уже сделал? – спросила Ева.

– Да. Я не помню подробностей, однако мне кажется, что по тканям печени ему удалось проследить тот факт, что девушка несколько часов находилась под воздействием наркотиков. Галлюциногенов, наверное.

– Значит, они накачали ее наркотиками, а затем изнасиловали… Понятно. Может быть, ей сказали, что это необходимо для того транса, о котором говорил Баррали, но вместо этого…

Ева уже собиралась ответить, когда они заметили, что все выходят из штаба. Коллеги бежали к лестнице.

– Что происходит? – спросил Ниедду Паолу Эрриу, как только она вышла из комнаты.

– Похоже, его нашли дроны. Он разбил лагерь со своими приспешниками в районе горы Арчи, именно в том месте, которое вы нам указали. Мы запросили прикрытие с воздуха и группу быстрого реагирования.

Ниедду повернулся к Еве: его лицо озарила благодарная улыбка.

– Могу я пойти с вами? – спросила Кроче.

– Можем мы? – поправила ее Мара.

Двое полицейских повернулись, чтобы оглядеть Раис с ног до головы, сосредоточив внимание на ее идеальных ногтях, безупречном макияже и прическе, а также туфлях-лодочках с острым носом на каблуке высотой не меньше восьми сантиметров. Казалось, она собиралась защищать диплом, а не совершить вооруженное вторжение в горы.

– В таком виде? – в один голос выпалили Кроче и Ниедду.

– Ну, кто-то же должен поднять стандарт красоты команды, верно? – ответила Мара, небрежно поправляя свой идеально скроенный костюм.

Микели недоверчиво посмотрел на отца, а затем с силой покачал головой.

– Нет… Ты не можешь меня об этом просить, – вздохнул он, разрывая звездную тишину вслед за словами главы семейства.

– Я не прошу тебя, я приказываю, – резко сказал Бастьяну.

– Нет, папа, я не могу… Я делал все, о чем ты меня просил. Но это… Черт подери, только не это!

На кухне воцарилось ледяное молчание. Два младших брата Бастьяну с тревогой посмотрели на свои тарелки. Крик парня заглушил треск фисташковых ветвей и пней земляничного дерева в очаге.

Бастьяну кивнул, и молчаливые женщины, сидевшие у камина, закутанные в темные шерстяные шали и занятые плетением корзин из асфоделя, повинуясь, вышли из комнаты, не говоря ни слова, и закрыли за собой дверь. Микели смотрел, как его отец медленно доедает сосиски, завернутые в хлеб guttiau, и вытирает рот. Затем заученными движениями с ледяным спокойствием он вытер платком лезвие ресользы, сложил нож и сунул его в карман. Наконец, положив огромные ручищи на деревянный стол и окинув сына свирепым взглядом, сказал:

– Значит, теперь ты подвергаешь сомнению мои слова, унижая меня перед женщинами?

Парень имел наглость не опускать взгляд.

С кошачьей скоростью Бастьяну вскочил на ноги, опрокинув стол и стул, и нанес сыну пощечину такой силы, что тот отлетел к стене. Удар был таким, что известь, покрывавшая стену, треснула, а медные горшки, свисающие с балки, зазвенели.

Тетки испугались, что Бастьяну убьет сына. Микели рухнул на землю, как труп. Слеза крови медленно стекала по белой перегородке.

Когда Микели было девять лет, его лягнул осел, которого он пытался оседлать; по сравнению с пощечиной великана с каменными руками удар осла казался материнской лаской.

– Ты будешь делать то, что я скажу, сукин сын. А если нет, я тебя выдублю, как кожу, сынок, понятно? – сказал Бастьяну, не повышая голоса ни на полтона. – А потом посажу в поле, как пугало, и пусть вороны выклюют тебе глаза и яйца.

Микели не мог ответить: в этот момент он едва понимал, где он и кто он.

– Сегодня пусть спит с животными; посмотрим, как заговорит, – приказал Бастьяну братьям, прежде чем вышел из кухни, хлопнув дверью.

Звездную тишину ночи прервал рев вертолета, который начал кружить над лагерем неонурагистов, освещая местность мощным прожектором.