От С.-Мари к Носси-Бе

«В С.-Мари отряд пришел после довольно беспокойного перехода. Здесь предполагали сосредоточить эскадру перед выходом в Индийский океан, и потому Адмирал, не имея еще никаких телеграмм из Петербурга, послал контр-адмиралу Фелькерзаму приказание следовать в С.-Мари, куда должны были прибыть и германские угольщики из Диего-Суарец…

Отряд Фелькерзама, однако, не мог присоединиться к нам в С.-Мари. Дополз до Носси-Бе и, конечно, прежде всего начал чиниться. Хромые миноносцы отправились в Маюнгу, где имеются кое-какие мастерские, а остальные суда начали разбирать свои старческие члены и готовиться к будущей победе.

При таких условиях, конечно, нечего было и думать о приходе отрядов Фелькерзама и Радлова в С.-Мари, и Адмирал решил идти сам с отрядом броненосцев в Носси-Бе. Перед самой съемкой с якоря мы получили от губернатора известия о занятии Порт-Артура и уничтожении нашего флота. С этими тяжелыми новостями, совершенно изменившими все наши оперативные расчеты, прибыли мы наконец в Носси-Бе»^{198}.[193]

Помимо того что Адмирал нес на себе всю тяжесть ответственности за эскадру» сутками не сходил с мостика, в буквальном смысле усилием своей воли вел ее вперед, трепал себе нервы в переговорах с местными властями, он видел и понимал, что Петербург сдает эскадру.

Даже у менее чуткого и одаренного человека, чем адмирал Рожественский, могло сложиться впечатление, что его сообщения о планах, имеющих целью победу России, давали кому-то в Петербурге богатый материал для выбора средств их срыва. Сообщения же об уже возникших или могущих возникнуть в дальнейшем препятствиях на пути эскадры рассматривались как подтверждение правильности выбранной политики.

Кроме того, как и все, он тяжело переносил ужасы убийственного для русских людей тропического климата, на которые жаловалась и молодежь на эскадре, а в салоне Адмирала не было кондиционеров.

Капитан 2-го ранга Семенов заметил по поводу климата в Носси-Бе: «Жара, духота держится и ночью и днем при относительной влажности 98%! В этом весь ужас. Нет отдыха. Испарина, выделяемая кожей, остается на ней… Главное — это духота. Вы дышите воздухом, насыщенным парами почти до предела насыщения. Вы дышите горячим туманом, как на полке в бане…»

Но и это было еще не все.

Вся приводимая здесь переписка адмирала Рожественского с Петербургом была, естественно, тайной за семью печатями для эскадры, что давало возможность строить любые домыслы о причинах непонятной задержки эскадры.

Сам Адмирал молчал, и даже когда капитан 2-го ранга Семенов писал «Расплату», большинство документов было недоступно. Относительная осведомленность Владимира Ивановича объясняется его относительной близостью «к верхам» и, в частности, дружбой с лейтенантом Свенторжецким, который и без нарушения служебной тайны мог немного ввести начальника военно-морского отдела штаба эскадры в суть происходящего. Впрочем, старому порт-артурцу и так было многое очевидно. Но если молчала эскадра, то в голос кричали петербургские газеты. Горячий материал у них был! Крыса, бежавшая с эскадры в Виго, начала свою работу на пользу своего крысиного царства.

А именно, пишет в «Расплате»^{199} Владимир Семенов, «если молчал Адмирал, если Свенторжецкий говорил только намеками и притчами, то вскоре же газеты, начавшие прибывать из России, достаточно выяснили вопрос: почему мы стоим и чего нам приказано ждать?

— Ждать подкреплений… и каких подкреплений! “Николай”, “Ушаков”, “Се-нявин”, “Апраксин”, “Мономах” — вся рухлядь, весь хлам, числящийся в списках боевых судов Балтйского флота!.. Те самые суда, от которых при сформировании 2-й эскадры категорически отказался адмирал Рожественский, решившийся, скрепя сердце, за неимением лучшего взять с собою “Наварин”, “Нахимов” и “Донской”.

— Да это не подкрепление, а камень на шею! — заявляли наиболее горячие головы». 

Но кому понадобилось?

«В особенности поражало всех то обстоятельство (создававшее положение почти безвыходное), что эта посылка старых утюгов и калош по внешности не представлялась измышлением “шпица” и особ, под сенью оного мирно почивающих, но являлась как бы уступкой властному требованию общественного мнения, вдохновенным пророком которого выступил г. К ладо.

— С чьего голоса он noem! — ворчал Свенторжецкий. — Тут дело нечисто!..

— Не может он не знать истинного положения вещей! — говорили другие. — Либо рехнулся, либо по заказу… Но кому понадобилось?..

“Не спрашивайте адмирала Рожественского!.. — взвывал г. Кладо, обращаясь к русскому обществу. — Сейчас, сейчас посылайте что можно, не теряйте ни минуты, иначе может оказаться поздно, поймите — поздно… Поймите только, какое это страшное слово, сколько в нем зловещего…”

В своем исступлении г. Кладо доходил до такого абсурда, как предложение послать на войну никуда негодные, давно отслужившие свой век “Минин”, “Пожарский”, даже… “Петр Великий”!..

Он говорил: “…В восьмидесятых годах… на Дальний Восток была послана плавучая батарея «Кремль»… Когда являлась необходимость, то энергичные люди дерзали преодолеть и невозможное[194]… О, Господи! да таких примеров можно привести тысячи!.. Дерзайте, и кажущееся невозможным — совершится!” ^{200}

Какие красивые, как будто, полные истинного патриотизма слова! Как не верить им в устах ученого моряка? — не могло не говорить русское общество.

Какая недостойная игра! Какой злостный обман доверчивой сухопутной публики! — не могли не возмущаться мы, шедшие на 2-й эскадре.

Надо ли повторять здесь, хотя бы вкратце, все то, чем г. Кладо наполнял столбцы “Нового Времени”? Эти свои вдохновенные статьи он издал даже отдельной книгой. (Боюсь, не делаю ли я ему рекламы? Ну да все равно.) Во всяком случае если не в точных выражениях, то по духу, по смыслу своему они еще живы в памяти читателей, и странно, право, что скорее всех забыл их содержание сам автор, который два года спустя в высокоофициозном издании без пророческого пафоса, но зато глубоко авторитетно, пишет:

“Эскадру надо было вернуть с Мадагаскара. Очевидно, дальнейшее плавание эскадры было делом более чем рискованным — шансов на ее успех не было собственно никаких” и т.д.^{201} — золотые слова, лишний раз доказывающие, как легко пророчествовать задним числом и подавать мудрые советы post factum…

Но мне кажется, что автору статей “После ухода Второй эскадры” стыдно было бы писать такие слова без всяких оговорок»…

Даже здесь капитан 2-го ранга Семенов предполагает наличие у крысы человеческих чувств! И почти растерянно продолжает, что раньше-то Кладо говорил вовсе не так. 

«Дойти и драться там с пользой»

«Тогда, в тот год … когда было так дорого каждое правдивое, каждое честное слово, он проповедовал совсем другое. Опираясь на стройную систему боевых коэффициентов[195], он доказывал, что на успех 2-ой эскадры в настоящем ее составе “есть надежда”, но “должна быть уверенность”, и доказывал, что эта “уверенность” может быть создана посылкой подкреплений, состоящих из разного хлама, числящегося в списке боевых судов Балтийского флота. Он морочил публику ссылками на официальные данные…