Особенно умиляют наши современные авторы, которые, присоединяясь к той прессе в критике действий русского командования — в смысле открытия им огня, приводят в качестве крайнего аргумента такой. Что, мол, нынче опубликованы аглицкие, а может и не только, архивы, и никаких следов японских или Англией для Японии построенных миноносцев не обнаружено.

Это примерно то же, что ожидать, что Форин оффис официально признает гнусную роль британского посольства в Петербурге в подготовке и соучастии в Февральской революции.

Или, скажем, ЦРУ или какая там контора, над ним стоящая, расскажет когда-нибудь правду о том, что оно на самом деле учинило тем самым солнечным днем 11 сентября 2001 года в безоблачном нью-йоркском небе. Рыбакам как-то в данном случае верится больше. 

Неразъясненная торпеда

В ноябре того же 1904 года на юго-восточном берегу Немецкого моря другими рыбаками была найдена самодвижущаяся мина Шваркопфа, по современной терминологии — торпеда, сильно избитая волнами о прибрежные камни. Фотография торпеды обошла все европейские иллюстрированные журналы, а в России была напечатана в «Хрониках войны», издаваемых как приложение к газете «Русь».

Как справедливо отметил в «Расплате» Владимир Семенов, каждое изделие такого рода на каждой детали имеет клеймо завода-изготовителя и порядковый номер, по которым не составляет труда узнать, где оно сделано и кому продано.

Удивительно, что наша делегация в Париже прошла мимо и этой мины, и показаний рыбаков о чинившемся миноносце.

Единственное объяснение этому, по мнению капитана 2-го ранга Семенова, в том, что руководство действиями нашей делегации, а возможно и дозирование информации, осуществлялось нашей доблестной дипломатией…

Дальнейшие комментарии, думаю, излишни. 

По пятам…

Девять месяцев спустя после случая на Доггер-банке капитан Семенов лежал в японском госпитале в городе Сасебо. От ходячих больных он узнал, что в соседнем бараке лечится японский лейтенант, бывший командир миноносца. Лечился лейтенант от острого ревматизма, нажитого во время тяжелого осенне-зимнего перехода из Европы в Японию. В Портсмуте уже шли мирные переговоры, и лейтенант особо не секретничал. Прямым текстом он сказал, что шли они под нейтральными флагами по пятам отряда адмирала Фелькерзама, когда тот проходил Суэц. На прямой же вопрос о Гулльском инциденте лейтенант засмеялся и просил пощадить его скромность.

Н.Н. Беклемишев в своих чтениях о русско-японской войне говорит совершенно определенно и независимо от В.И. Семенова, что «теперь едва ли может существовать сомнение, что следом за нашим отрядом адмирала фон Фелькерзама шла группа замаскированных японских миноносцев, которые и пришли в Японию раньше наших судов»^{165}.

Но что эти торпеды, лейтенанты и миноносцы для наследников духа и дел нашей замечательной дипломатии и прочих полезных для России организаций!

Тщательно нагнетаемое возмущение подданных Великобритании усугублялось уязвленным национальным самолюбием: это как же такое можно терпеть?! В непосредственной близости от метрополии эскадра другой нации, да еще русской, во главе с совершенно самостоятельным Адмиралом поставила свою безопасность превыше возможных осложнений с Владычицей морей. Кроме всего, корабли, посмевшие «свое суждение иметь», благополучно дошли до испанского порта Виго, не встретив ни одного судна самого большого в мире флота. И только 19 октября британские крейсера начали свои запоздалые и далеко не безопасные демонстрации вокруг 2-й эскадры.

Так как пострадали случайные люди, правительство России сразу же объявило, что «все убытки частных лиц будут удовлетворены безоговорочно». Материальная компенсация в 65 000[183] фунтов стерлингов, как только пострадавшая сторона определила итоговую сумму, была немедленно выплачена.

«Государь Император изволил отправить 12 октября телеграмму с выражением сожаления и соболезнования жертвам несчастного случая…»

Вместе с тем Государь выразил полное доверие адмиралу Рожественскому, направив в его адрес сердечную телеграмму.

«А ведь организаторы и участники нагнетания истерии должны были бы еще помнить, как в таких случаях вели себя российские власти. Сам же “Коварный Альбион” и явился автором прецедента, когда в 1900 году, во время подавления восстания ихэтуаней в Китае, британские моряки, открыв ночью стрельбу по подозрительным, с их точки зрения, фигурам, убили двух русских матросов, и нескольких ранили. Инцидент был быстро исчерпан: русский адмирал (по-моему, Гильдебрандт. — Б.Г.) принял извинения главного британского начальника, “вполне поверив их искренности”.

Это английское “оскорбление” не имело дальнейших последствий. Никакой воинственной агитации не было поднято русской печатью… Русское правительство не потребовало денежного вознаграждения, и Англия не предлагала его семействам убитых и раненых…»^{166} Все-таки мы действительно «дикая» страна.

И все же первый бой адмирал Рожественский выиграл: сначала в ночь Гулльского инцидента, затем в международном суде (точка зрения русской стороны основывалась на докладе Командующего). «Daily Chronicle» даже назвала решение комиссии «первой за нынешнюю войну победой России». А уж охотники устраивать провокации перед эскадрой грозного Адмирала как-то сразу перевелись.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что, не настояв на окончательном обсуждении вопроса о присутствии миноносцев в районе лова рыбы, русское правительство, как всегда, ограничилось полумерами, а в международных вопросах такое поведение совершенно недопустимо.

Испанская грусть

«Суворов», ведя отряд со средней скоростью 10 узлов, 13 октября пришел в испанский порт Виго, где штаб Рожественского наконец узнал, какие грандиозные размеры принял инцидент со стрельбой по миноносным шаландам в Северном море. Эскадра флота метрополии, так называемый Home squadron, полным ходом двинулась к Гибралтару. Туда же наперехват русского флота спешила английская эскадра Средиземного моря.

Адмиралу Рожественскому прочли выдержку из английской газеты, в которой говорилось, что, если он поведет свой отряд дальше, грозная сила английского флота — 28 броненосцев и 18 крейсеров — без труда его уничтожит. Адмирал засмеялся:

— Охота считать и подсчитывать! Если кончится разрывом, то для нас имеют значение первые 4 броненосца, с которыми мы будем драться, а сколько их еще будет нас добивать — 24 или 124, — не все ли равно?

Напуганные испанские власти отказались грузить уголь на русские броненосцы «бешеной собаки». Полетели телеграммы в Мадрид и Петербург. Рожественский поехал с визитом к губернатору Виго. Маленький испанский крейсер «Эстрамадура» встал у входа в гавань. Пока вопрос решался на высоком уровне, к борту «Суворова» ринулись испанские шлюпки с торговцами всевозможным товаром. С кормового балкона, с трапов и через орудийные порты русским морякам буквально навязывались фрукты, одежда и разные там сувениры с открытками.

Пусть власти трусили, но зато Рожественскому на берегу население устроило овацию, русского адмирала забросали цветами. Испанцы традиционно ненавидели своего векового врага Англию. Жива была и память о поведении Англии во время недавней испано-американской войны. Местные газеты недвусмысленно выразились, что «враг союзника собственного врага должен считаться другом».

Однако из Мадрида пришла телеграмма — воздержаться пока от погрузки угля. В маленьком жизнерадостном испанском городке, громоздившемся на склоне горы, увенчанной старинной крепостью с башнями, царил переполох в местных верхах на фоне народного воодушевления. На немецкие угольщики, ждавшие эскадру в Виго, пришли испанские жандармы, чтобы запретить погрузку угля. Пока Петербург и Лондон обменивались резкими нотами, Мадрид испуганно молчал.