[6] Археологи и египтологи в один голос утверждают, что в Древнем Египте женщина пользовалась практически равными правами с мужчиной.

Евреи несли Библию сквозь века как свое переносное Отечество.

Генрих Гейне.

Бранденбуржское курфюршество, Барлинек-Солдин, 01.10.1410 года.

Утром я встал затемно, и всё равно чуть не опоздал. Крестоносцы прощались с Лудвигом. Оказывается, ещё вчера договорились с трактирщиком, что тот сторгует подходящую телегу в городе. Конечно, с выгодой для себя. Брат Лудвиг уже лежал на этой телеге, обложенный кусками льда, сам белый, как лёд, и такой же холодный. Двое оруженосцев, полностью одетые, вооружённые, были готовы в путь, один в телеге, другой верхом на лошади, вроде охраны. Хотя, понятно, кто на мёртвое тело позарится? Скорее, на коней или доспехи. А кони были хороши! Я заметил, какими глазами провожали коней рыцари. Но брат Марциан непреклонно повторил своё распоряжение, что все кони, принадлежащие брату Лудвигу, отправятся вместе с ним, и никто возражать не посмел.

Сперва Марциан тщательно отсчитывал монеты, делая в уме расчёты, и шевеля губами, потом махнул рукой и добавил к отсчитанной сумме изрядную горсть. Потом прочёл молитву. Всё наше посольство, включая девушек, подходило по одному и прощалось с братом Лудвигом, каждый на свой лад. Впрочем, девушки подошли в самом конце и я заметил, что руками покойника никто из них не коснулся. Двое оруженосцев преклонили колени, брат Марциан благословил их в дальний, скорбный путь, и телега заскрипела, унося от рыцарей их павшего товарища.

— Собираемся и мы, — буркнул Марциан, — В пути позавтракаем…

В пути, так в пути. Я передёрнул плечами, ёжась от стылого воздуха, и побежал седлать Шарика.

Прощаясь с братом Лудвигом, я даже расплакалась. Так было жа-а-алко! И очень стыдно за вчерашнюю внезапную радость. Ой, как бессовестно получилось! И я стояла, утирая пальчиком слезинки. Потом заметила, краем глаза, брошенный взгляд Ульриха. Такой… полупрезрительный, полунадменный взгляд. Он что… он думает, что я плачу только потому, что у меня женские дни?! И потому слишком чувствительна?! Ну, нет! Я искренне переживаю за бедного рыцаря! Одно утешение: ещё один защитник прибавился в Христово воинство, когда встретятся лицом к лицу силы Света с силами Зла…

А потом я увидела, как некрасиво размазывает слёзы по щекам рыжая Эльке, и сразу же вспомнила, что у меня есть платочек! А я, словно простолюдинка, слёзы пальцами… Фу-у, как неловко! Может, поэтому и Ульрих так взглянул? И я принялась изящно промакивать слёзы платочком. Тем самым, почти забытым, на уголке которого вышит мой графский герб, а посередине — вензель моего имени.

Сегодня не слышались обычные дорожные разговоры и байки. Ехали молча и сурово. Оттого и ехать было невыносимо скучно. Нет, я понимаю, прощание с братом Лудвигом и всё такое… вон, девушки чуть не разрыдались. Но в таких случаях беседа — лучшее лекарство! Уж поверьте, меня учили! О чём угодно, пусть даже о Лудвиге. Можете быть уверены, не пройдёт и получаса, как беседа свернёт на другие темы. Уж так устроен человек, что не может на одну тему постоянно талдычить. Может, поболтать с Катериной? Даже не знаю! Можно ли?

Я придержал Шарика, рвавшегося вперёд, и дождался, когда брат Вилфрид поравняется со мной:

— Брат Вилфрид, могу ли я отвлечь вас от благочестивых размышлений?

— Отвлекай!.. — согласился Вилфрид, — Не стесняйся! Ага!

— Вот вы вчера сказали, что… м-м-м… когда женщина…

— Нечиста?.. — уточнил Вилфрид.

— Ну-у… назовём это так. Когда женщина нечиста, можно ли с ней разговаривать?

— Конечно! — удивился рыцарь, — Мы же разговариваем с Катериной!

— Угу… а вот… можно ли разговаривать, сидя поблизости?

— Не на одной скамье! — сделал Вилфрид решительный жест, — И желательно, чтобы дыхание не смешивалось. А так, можно, отчего же нельзя? Не издали же перекрикиваться.

— А в одной карете сидя, это достаточно далеко?..

— Ах, вот ты о чём?! — Вилфрид задумчиво почесал в затылке, — Гм!.. И о чём вы разговариваете?

— О божественном! — заверил я, — Леди Катерина рассказывает и толкует мне Закон Божий, а я почтительно внимаю!

— Ну-у… женщинам в эти дни и предписано размышлять о божественном… — теперь Вилфрид почесал подбородок, — Гм!.. Вообще говоря… карета просторная… ну, думаю, это не грех, поговорить с девушкой о божественном. А Катерина — девушка начитанная, я с ней как-то о толковании блаженного Августина заговорил, получил массу удовольствия! Очень, очень полезный и приятный разговор вышел! Да… о чём я? А! Думаю, беседа в карете не будет предосудительной, ага! Но помни: руками не соприкасаться, одежды не касаться, из рук в руки ничего не передавать! И не только с Катериной, но и с её служанкой Эльке!

— А с Эльке почему? — удивился я, — Или у неё тоже…

— Нет, — снисходительно усмехнулся Вилфрид, — Но ведь, она служанка? Помогает Катерине одеться, прислуживает, подаёт ей что-то… то есть, в любом случае, имеет телесный контакт. А значит, тоже нечиста! Понятно?

— Понятно… — уныло сказал я, — И если я случайно, когда карета подпрыгнет на ухабе, коснусь края рукава девушки, я тоже буду нечист? И сидеть придётся отдельно, и никто мне руки не подаст, и всё такое… И как долго?

— Семь дней, — пожал плечами Вилфрид, словно сказал самую естественную вещь, — Ровно семь дней. А потом ты должен исповедаться, над тобой прочтут очистительную молитву и ты должен причаститься… Но ты не христианин, а только оглашён! А значит, причащаться не имеешь права! А значит… значит будешь нечист, пока тебя не крестят в католичество. Примерно год. Ага!

— Ого-го! — воскликнул я, невольно испугавшись, — Целый год?! Только потому, что я случайно коснусь края одежд?!

— Да, — спокойно кивнул головой Вилфрид, — Пока тебя не крестят, ты будешь нечист. И, кстати, то, что ты будешь нечист, может помешать крещению! Так что, дело может затянуться и на два, и на три года… Как повезёт!

Я сильно задумался.

— Придётся быть поосторожнее! — решился, наконец, я, — Спасибо за предупреждение, брат Вилфрид!

И направился к карете. Ну, скучно, скучно было семенить с крестоносцами и молчать!

— Помогай тебе Бог! — услышал я в спину, — Ага!

Карета лениво переваливалась по дороге, за окном тянулся нескончаемый, серый, унылый пейзаж, беспрестанно всхлипывала Эльке, и было отчаянно скучно. Ну, что ж! У меня всегда есть средство для того, чтобы прогнать скуку! Я достала Новый Завет и углубилась в чтение. И ерунда, что я почти наизусть всю книгу помню! Умилительный рассказ о том, как вочеловеченный Спаситель пострадал за грехи наши, полностью захватил меня. Палец скользил по строкам, чтобы глаз не сбивался при потряхивании кареты на кочках, а я вновь и вновь переживала душевное волнение, читая как царь Ирод приказал умертвить «всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов…». О, Господи! Ведь это были те самые волхвы, которые шли поклониться Иисусу! Ну, конечно, коварному Ироду легко было обмануть простодушных волхвов! Те припёрлись в Иерусалим, и давай выспрашивать у народа:

— Где родившийся Царь Иудейский?..

Понятно, что тут же обо всём донесли Ироду. Я прямо вижу, как всполошился Ирод, как гневно стучит палкой по полу, сидя на троне:

— Какой-такой Царь?! Кто посмел?! Почему без моего ведома? — а потом вскакивает с трона и выбегает на улицу с криками, — Эй, народ! Кто слышал про нового Царя?! Где родился?! В каком городе?!

Ну, мне кажется, у иудеев так принято, чуть что — звать народ и всей толпой гомонить, пока не разберутся. Вот и тут собралась толпа и давай голосить:

— Царь родился! Царь родился!