— О-о-у! — восхищённо взвыл парень через минуту, — Ради такого можно и ордалию вытерпеть! Ещё! Ещё!

— Ты на лестницу шагни, на первую ступеньку, — посоветовала я, — А то только плечи мылятся. А надо, чтобы вся спина. И не только спина…

— О-о-у! — повторил Андреас, закатывая глаза, — О-о-у!..

— Ну и что тут у вас? — послышался сбоку голос матушки Терезии. Как она вошла так неслышно? Или я так увлеклась?

— Как вы и приказывали: моем этого замарашку! — бодро отрапортовала я, не прекращая елозить мочалкой по спине парня, — Его даже мыло не берёт! Слой грязи на полпальца!

— Это не грязь! Это загар! — возмутился Андреас, — А пузико ты мне потрёшь?

— Пузико сам себе потрёшь! — бросила я ему мочалку, — И остальные места тоже. И вообще, моя работа выполнена. Как помоешься, вот полотенце. А я пошла. Правда ведь, матушка Терезия?

— Правда, дитя моё, — задумчиво сказала матушка, — Пошли. Я тебе работу на завтра скажу.

— Неужели я поторопилась войти? — размышляла матушка Терезия, шагая по переходам с семенящей позади Катериной, — Мы же вместе с доктором фон Штюке время рассчитывали. Он уверял, что проведя несколько дней вместе, парень с девушкой должны были настолько сблизиться, чтобы у них возникли… э-э-э… особые отношения. Не настолько, чтобы броситься в койку, но всё же. И теперь их обоих поставили в положение, когда они практически вынуждены были раздеться друг перед другом. Пусть по очереди. Пусть не глядя на обнажённого другого. Это ещё интереснее! Больше простору фантазии!

Матушка Терезия твёрдо надеялась, что застанет совсем другую картину. Ну, как минимум, когда Андреас пытается пообжиматься с девушкой, а та для видимости отнекивается, но природа берёт своё, и она «отталкивает» парня так неуклюже, что по сути, не отталкивает, а сама льнёт к нему. А тут на тебе! И даже не покраснели, значит и попыток не было. Как же так?

Ну ничего. Как ни вертись, девочка, а я тебе такую работу найду, что поневоле будешь крутиться возле этого Андреаса! Раз уж даже доктор заметил, что тебя к нему тянет. А потому что ты мне нужна не такая, вся из себя чистенькая и невинная, а с грешком за спиной, чтобы я могла при случае этим воспользоваться. Все мы грешны. Каждая из монахинь где-то согрешила. И про всех я их грехи знаю. Кроме тебя. Слишком молода ещё, чтобы нагрешить по крупному. Ничего, поможем. А потом поможем покаяться. Это же самое главное в управлении: уметь использовать чужие слабости и недостатки. Грехи. Как же без греха? Не может человек без греха! Разве что святой, но мы здесь не святые!

[1] Числа, даты, дни недели, праздники и прочее здесь даны по Юлианскому календарю. Григорианский календарь будет введён только в 1582 году, более чем через 170 лет после описываемых событий.

Люди, которые знакомятся со мной,

думают, что я сейчас их прибью.

А на самом деле я очень стеснительный.

Фредди Меркьюри.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 01.08.1410 года.

После купания меня настолько разморило, что я даже пошатывался. Поэтому я прямо пошёл спать. На привычное место, на охапку соломы, в мертвецкой доктора Штюке. Не знаю, кому как, меня подобное соседство не слишком волновало. Как говаривал старый Фарн: «Чего мёртвых бояться? Бояться нужно живых!». И я убедился, насколько он был прав! А тот же Решехерпес? Вот, откуда он знал, что мне предстоит? А если не знал, то почему сказал: «Если понадобится пронести горящий уголь в руке…»? Поневоле призадумаешься! А ещё до этого: «Если надо лгать — лги!». Он что, будущее прозревал?

Во дворе раздавались весёлые крики, звучали здравицы, бульканье вина, переливавшегося из кружек в глотки, и пьяный смех. И в то же время я видел, что стража на стене и воротах была абсолютно трезвой. Вот что значит дисциплина! Если ты на дежурстве, хоть слюной захлебнись, а ни глотка вина сделать не имеешь права! И я ясно видел, что у крестоносцев в этом отношении порядок налажен железный.

Я осторожно крался через обширный двор, стараясь постоянно находиться в тени. Ну, не готов был я сегодня к пьянке! Если я хоть глоток выпью, меня развезёт. А оно мне надо? Ещё наболтаю чего лишнего, глядишь, очнусь опять в темнице. Бр-р-р!

Я крался, но чувствовал, что меня всё равно некоторые глаза видят. Не настолько у крестоносцев всё плохо, чтобы кто-то мог незамеченным через двор проскользнуть. Меня видели, но не окликали. Может, понимали моё состояние, и делали скидку на то, что мне довелось пережить, может, по принципу: не хочет пить? Нам больше останется! Как бы то ни было, но я благополучно добрался до своей «постели» и провалился в сон.

Разбудил меня, как уже много дней подряд, звон колокола, созывающего на молитву. Я встал, торопливо оделся и побежал к храму. Где уже собралась громадная толпа. И все трезвые, ни одного, который бы вчера упился вусмерть, а сегодня шатался бы, едва стоя на ногах. Ни одного!

Началась служба, священник читал нужные молитвы, крестоносцы в нужных местах крестились, я повторял за ними, в нужный момент, как и все остальные, пытался подтягивать пению священника и хора, в общем, изо всех сил старался слиться с толпой. А сам ждал, не начнут ли окружающие падать мне в ноги? Вроде не торопятся… И хорошо!

После службы все пошли причащаться, а я скромно встал у выхода. Мне причащаться нельзя. Я ещё не католик. Стоял, глазел по сторонам и ожидал, когда схлынет толпа молящегося народа.

— А, вот ты! — по плечу меня хлопнула здоровенная ручища, — А я уже волноваться начал: взял себе оруженосца, а его всё нету и нету… Пошли-ка!

Брат Гюнтер так и шёл со мной рядом, чуть приобняв за плечи, и негромко втолковывал:

— Фон Плауэн неспроста приказал вчера выкатить бочки с вином. Пока все пили и веселились, он исподволь сумел внушить рыцарям, что ничего удивительного не произошло. Господь зримо показал, что над тобой милость Его? Так для того и существует ордалия! Чтобы именно Бог дал ясное указание о виновности или невиновности человека. Господь и дал такое указание. Чему тут удивляться? Удивляться подобному пристало еретику и язычнику, а доброму католику видеть зримо милость Божью ничуть не удивительно. И потом: дал Господь такой знак. И что? Это же не значит, что он тебе ангельские крылья повесил? Просто показал, что ты невиновен и сжигать тебя на костре не следует… Именно такими словами говорил фон Плауэн. И рыцари согласились: да, ты не ангел. Ты обычный человек. Который оправдался по ордалии. Не более.

Я понимаю, почему на тебя взъярился фон Плауэн. Он не слишком знатного рода и в обычных условиях ему никогда великим магистром не стать. А тут такой шанс! Если он спасёт крепость, кто же выступит против? Появилась такая цель жизни, ради которой не жаль ни себя, ни, тем более, других. И вдруг — ты. Досадная помеха. Убрать помеху! Так убрать, чтобы другие «досадные помехи» устрашились и трижды подумали, нужно ли им оставаться «помехами»? И тут — раз! — и не получилось. Пришлось выкручиваться. Пришлось поить рыцарей и втолковывать в пьяные головы, что всё нормально и «ангел» это совсем не «ангел». Что нисколько не прибавило ему доброты к тебе. Учти это.

Я не знаю, ангел ты или нет. Но ты спас мне жизнь, и я у тебя в долгу. С одной стороны, спасать жизнь товарища — долг каждого рыцаря, не спорю. Но ты не рыцарь и не обязан был спасать мою жизнь. Но спас. Значит, я в долгу. Значит, должен спасти тебя. Вот я и пытаюсь изо всех сил. Поэтому и объявил тебя своим оруженосцем. Чтобы ты был под моей защитой.

Был бы ты рыцарем, тебя можно было бы объявить «гостем» замка и, под взглядами сотен глаз, дать взаимные клятвы верности и защиты. Тогда бы на тебя и взглянуть косо боялись бы! Но, повторюсь, ты не рыцарь. Ты простолюдин, торговец. А у нас не принято, чтобы рыцарь давал клятвы торговцам. Меня свои же не поймут. Да и не поверят таким клятвам. Потому и оруженосец. Понимаешь?