И начали оттуда слуги вытаскивать небольшие мешочки. Какие с зерном, какие с сушёным горохом, какие с мукой… И каждому по мешочку в руки. Дескать, бери вспоможение, какое Бог послал, да иди с миром. И не забудь помолиться за щедрую душу господина бургомистра.

Ясное дело, порадовалась Игнешка, что втроём пришли, что старого Путяту не забыли. Три мешочка получат, не два! Пожалуй, хватит, чтобы какое время прожить, пока тело не подлечится? Хотя бы самую малость?

Доволокли они те мешочки домой. Затащили наверх. Вот тогда свекровушка Ирма и сказала, пряча глаза в пол, мол, иди-ка ты девочка, куда глаза глядят! Была ты моему сыну женой, да нет теперь моего сына. Теперь ты мне кто? Были бы дети — была бы матерью моих внучат. А нет детей — и ты мне чужой человек. Иди, куда Бог приведёт!

И старик Путята спорить не стал. Пробормотал только, что так уж и быть, пусть возьмёт с собой на дорогу горсть продуктов. Они-де, люди богобоязненные, и добро чужое помнят… И замолчал, под гневным взглядом Ирмы.

Лучше бы они Игнешку ножом зарезали! Не помня себя, словно во сне, черпнула девушка в одном из мешков горстью, поклонилась в пол и пошла. Куда пошла — сама толком не знает. Вроде и видит вокруг себя, а не понимает, что видит. Сознание, видать, так помутилось.

Как из города вышла, в каком направлении шла, и не спрашивайте, всё одно не вспомнит. Разве что, смутно, словно сквозь плену, видится ей, что вроде стояла она возле сожжённой деревни. Её ли та деревня была, иная какая, не сказать. Может, и её. Тогда, получается, она бобылём на белом свете осталась. А потом опять пелена. Как шла, где спала, что ела, что пила — как отрезало. Очнулась, когда её чей-то голос окликнул. Мол, слава Иисусу Христу! Пригляделась — монашка. Хотела ответить, как положено, дескать, во веки веков слава, а не смогла. В слезах захлебнулась. Так её монашка в монастырь и привезла, всю зарёванную. Там ей кулак разжали, к груди прижатый. А из кулака — бобовые зёрнышки на пол посыпались.

Ну, матушке Терезии она уже более-менее связно свою историю рассказала. Та подумала и разрешила Игнешке при монастыре остаться. Потом та послушницей стала, потом и в монахини постриглась, под именем Люции. И с тех пор всё при монастыре. Добрая она, душевная, говорит, что давно уже всем свои обиды простила, как Христос велел, а как начнёт свою историю рассказывать, всё одно, не может от слёз удержаться.

Теперь вы понимаете, отчего мы, наслушавшись рассказов матушки Люции, так взволновались, когда в прошлом, 1409 году, великий магистр Ульрих фон Юнгинген объявил полякам войну? «Взволновались», это ещё мягко сказано. Мало ли дураков, которым под прикрытием войны захочется пограбить монастырь? Да ещё и женский, который, ясное дело, серьёзного отпора дать не сможет? Побоятся церковного проклятия, говорите? Анафемы от папы римского? Так ведь, война! Скажут, что здесь был серьёзный укреплённый пункт, который могли использовать враги, и нужно было его занять в стратегических целях. И всё, никаких проклятий. Война — она всё спишет. Вот мы и взволновались. И денно и нощно молили Господа о ниспослании победы христову воинству. Тевтонскому, само собой.

Надо сказать, в прошлом году война не задалась. Наши захватили несколько укреплений и остановились. А польский король Ягайло, он же в крещении Владислав II Ягайло, объявил всеобщее ополчение и тоже осенью занял какую-то крепость. Вроде Быдгощ? Что-то такое. Очень трудные польские названия! И тоже остановился. А потом, в октябре, заключили перемирие, аж до дня святого Варнавы, до 24 июня нынешнего года.

Перемирие перемирием, а подготовка к войне шла с обоих сторон самая серьёзная! Может, мы, монахини, в военном деле ничего не смыслим, зато понимаем толк в заготовках. Так вот, заготовки шли полным ходом! И именно для армии. Всю зиму по окрестным лесам били крупного зверя, зубров, лосей, кабанов, коптили и солили мясо. И наша матушка, не будь дурой, поехала к епископу, договариваться о спасении монастыря. Епископ лично вступил в переписку с Ульрихом фон Юнгингеном, и тот, хоть и нехотя, разрешил нам на время войны укрыться в замке Мариенбург, главном замке всего Тевтонского ордена. Особо оговорив, что никаких привилегий у нас не будет, а будем мы на правах обычных беженцев. Разве что, помещений для нас побольше выделят. Мы и этому, признаться, были рады. И сразу после дня святого Варнавы, аккурат перед днём святого Антония, отслужив положенные службы, тронулись в путь. Целым обозом, с коровами, лошадьми, телегами с монастырским добром, пешие монахини и послушницы… в общем, та ещё эпическая картинка.

И вот, мы здесь. Мы даже успели увидеть, как из крепости выезжают отряды крестоносцев. Говорят, великий магистр ордена чуть промедлил, поджидая обещанные, да немного опоздавшие, подкрепления. Вот нам и удалось увидеть их выезд. Страшно они выезжали! Мощно! Я начала, было, считать, да уже на шестнадцатом десятке сбилась. А они всё выезжали и выезжали, десяток за десятком, облитые сталью, на громадных, боевых конях, у каждого здоровенное копьё, у каждого огромный щит за спиной, и каждый в белом плаще с начертанным чёрным крестом! Потом, правда, потянулись слуги, обозы и всё такое прочее, не совсем интересное, но каково же было наше впечатление от основного отряда! Задохнуться от восторга можно! Необоримая мощь! По моим прикидкам, не меньше шестисот, а то и восьмисот человек из крепости выехало!

Так и это не всё! Они поехали на соединение с другими такими же отрядами! А это уже неисчислимые тысячи! Мы все в этот момент вздохнули с облегчением. Такие не подведут! Такие, если понадобится, и войска самого Дьявола в клочья порвут, прости Господи! А уж, когда мы взглянули на крепость!.. У-у-у… даже описывать не буду. Несокрушимая твердыня, вот вам короткое, но самое верное описание!

— Нет, ты сегодня сама не своя! — буркнула матушка, заметив, что я отстаю, предавшись воспоминаниям, — Признавайся, что на этот раз?!

И я уже открыла рот, чтобы честно признаться, но вместо этого, почему-то ткнула пальцем в ворота:

— Отряд какой-то приехал…

— Приехал и приехал, что с того? — приостановилась и матушка, разглядывая отряд, смутно видневшийся в темноте, — Много их, опоздавших. Каждый день не меньше десятка приезжает. Что на них пялиться?

— Издалека прискакали! — упрямо возразила я, — Вон, кони какие заморённые!

— Может и издалека, — пожала плечами матушка, — Вчера, вон, из Кастилии приехали, а позавчера венецианцы. Уж, куда как далеко! Так что же, на каждого вот так пялиться надо? Пошли уже! Заждались нас.

Всадники, тем временем, галопом проскакали через всё расстояние Нижнего замка и уже ломились в ворота Среднего. А, когда мы подошли к трапезной, над Верхним замком раздался неурочный удар в колокол.

— Что это?! — вздрогнула я.

— Может, те приезжие — не простые рыцари, а высокого звания гости? — неуверенно предположила матушка, — Вот крестоносцы и собираются, почёт оказать, совместную литургию отслужить?..

— Наверное, вы правы, матушка! — успокоилась я.

Мы обе тогда сильно ошибались, но что вы хотите от бедных монашек?!

[1] …все четыре юбки, включая нижнюю… Любознательному читателю: в Средние века количество юбок указывало на общественный статус и достаток женщины. Некоторые, особо продвинутые, иногда носили и по двенадцать юбок… Нижняя юбка, как правило, была одна, и на время её стирки (у портомойниц), бедная женщина была вынуждена отлёживаться под одеялом. Не выходить же в свет без нижней юбки?! Позор, позор!!! Впрочем, были отдельные нижние юбки для зимы и для лета. Для зимы — на тёплой, шерстяной основе.

Каждый милосердный поступок — это ступень лестницы, ведущей к небесам.

Генри Уорд Бичер.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 22.07.1410 года. Вечер.