Честно говоря, я не уверена, что он когда-либо переставал заботиться.

Как я должна ненавидеть человека, когда он делает такие продуманные вещи?

Ты никогда не сможешь его ненавидеть, и ты это знаешь.

Нет, но, по крайней мере, мысль о том, что я ненавижу его, дает мне чувство контроля.

Хотя это чувство… то самое чувство, от которого у меня бешено бьется сердце в груди и кружится голова от мыслей о нем?

Мне нужно быстрее покончить с этим дерьмом.

Алана

Por Dios, no empieces conmigo — Ради Бога, не поступай так со мной. Я ломаю насадку ручного миксера сегодня в пятый раз. Учитывая перегрев от чрезмерного использования и его преклонный возраст, мне повезло, что мотор все еще работает.

Я не могу расстаться с этим приспособлением для выпечки, тем более что мама подарила его мне, но сейчас я бы убила за один из этих причудливых миксеров. Когда-то у меня был один, но он сломался, и я так и не удосужилась купить новый, потому что большая часть моих денег ушла на то, чтобы убедиться, что у Ками есть все, что ей нужно.

Лишь бы они не стоили больше половины зарплаты.

— Esta vaina — Эта штуковина, — я продолжаю стучать по стенке миксера.

Кто-то усмехается.

Я поднимаю глаза и вижу Кэла, стоящего в дверях кухни с улыбкой.

— Все хорошо?

— Прекрасно провожу время, спасибо, что спросил.

Он указывает на миксер в моей руке.

— Нужна помощь?

— Я сама, — в заключительном акте предательства металлические плоские насадки дважды вращаются, прежде чем полностью остановиться. Я кладу его на другую сторону стола, чтобы не сделать того, о чем я могу пожалеть.

— Я мог бы взглянуть на него, если хочешь, — он тянется к миксеру.

— Не беспокойся об этом. У меня достаточно масляного крема, чтобы закончить последние несколько кексов.

— Это глазурь из гуавы? — голос Кэла звучит на редкой высокой ноте. Он тянется к миске рядом со мной, сверкая глазами, но я шлепаю его по руке.

Он дуется, так сильно напоминая мне Ками.

— Да ладно тебе. Просто дай мне попробовать.

— Нет. Это не гигиенично.

Его глаза закатываются.

— Никто не узнает.

— Мои ученики, возможно, нет, но я да.

— Так разве это не те дети, которые ежедневно едят грязь?

— Это случилось только один раз, когда я была на подработке.

Он с улыбкой прислоняется к стойке.

— Что ты сейчас преподаешь?

— Испанский язык, — я снова сосредотачиваюсь на том, чтобы покрыть лежащий передо мной кекс глазурью. Может, если я буду вести себя так, будто мне неинтересно с ним разговаривать Кэл уйдет?

— Тебе это нравится?

— За это хорошо платят, — быть единственным учителем испанского языка на всем озере Вистерия имеет свои преимущества, особенно когда детям нужно частное репетиторство для выпускных и вступительных экзаменов.

— Ты толком не ответила на мой вопрос.

Черт бы его побрал.

— Я не против. Конечно, это не работа моей мечты как таковая, но дети милые, и я могу вернуться домой к трем часам дня, что является большим плюсом.

Он осматривает кухонные прилавки, замечая сотню кексов.

— В честь чего праздник?

Слишком много вопросов.

Моя рука, сжимающая кондитерский мешок, напрягается. Капля глазури падает на полуфабрикат кекса, портя мой дизайн.

— Мы празднуем последнюю неделю в школе, — указательным пальцем стираю с кекса лишнюю глазурь и иду к раковине, чтобы смыть ее.

Кэл хватает меня за руку и оттаскивает от раковины. Моя грудь врезается в его, и у меня перехватывает дыхание.

Я пытаюсь оттолкнуть его.

— Что ты делаешь?

— Что-то, перед чем я не могу устоять, — блеск в его глазах должен сопровождаться предупреждением.

Нет.

— Кэл…

То, как я с придыханием произношу его имя, кажется, только подбадривает его.

Кэл тискает меня, как ребенка.

— Твоя мама научила нас не тратить еду впустую, — он подносит мою руку ко рту. Его глаза держат меня в заложниках, накладывая на меня заклинание, в то время как его губы смыкаются вокруг моего пальца, покрытого глазурью. Каждая клеточка моего тела взрывается, когда его язык касается моей кожи.

Кэл старается не торопиться, водя языком туда-сюда по моему пальцу, счищая все следы глазури. Каждое движение его языка действует на мое тело как удар шокером.

Все это одновременно самые длинные и самые короткие пять секунд в моей жизни.

Я пытаюсь вырвать руку из его хватки и терплю неудачу. Его пальцы на моем запястье сжимаются, прежде чем он отпускает меня, и моя рука падает, как маятник.

— Какого черта? — я толкаю его в грудь.

Он не двигается ни на дюйм, хотя продолжает облизывать губы.

— Ты вкуснее, чем я помню.

Ты. Не глазурь. Ты.

Я задыхаюсь от его слов, резкий вдох заставляет меня кашлять.

— Ты в порядке?

Я делаю шаг назад, увеличивая дистанцию между нами.

— Нет, я не в порядке.

— Ты расстроена.

Я вскидываю руки в воздух.

— Конечно, я расстроена! Ты только…

— Что? — он на самом деле ухмыляется.

Придурок.

— Сосал мой палец!

Кэл взрывается от смеха, его голова откидывается назад от силы веселья.

Сосал палец?!

Из всех глупых способов, которыми я могла бы это сформулировать… Мои щеки становятся розовыми. Смех Кэла не помогает делу, только усиливая мой румянец.

— Я бы с радостью снова пососал твой палец, если бы ты позволила мне, — дразнит он, шевеля бровями.

Одну секунду я смотрю на него. Затем я запускаю один из своих кексов прямо в его дурацкий рот. Я промахиваюсь, попадая в его щеку.

Его смех прекращается, а глаза расширяются.

— Ты только что бросила в меня кекс?

Мой ответ застревает в горле, когда кекс соскальзывает по его щеке, оставляя масляный след на щетине, прежде чем упасть на пол.

Я разражаюсь приступом смеха, от которого мои легкие горят, а глаза слезятся.

Он вытирает щеку большим пальцем.

— Я бы убежал на твоем месте.

— Зачем мне бежать?

Он пожирает меня глазами, засовывая большой палец в рот.

— Один…

Мои глаза закатываются.

— Серьезно, прекрати. Мне нужно вернуться к работе.

Я киваю на все кексы, которые еще нужно покрыть глазурью.

— Два… — он берет готовый кекс из пластиковой посуды и крутит его в руке.

— Ты бы не посмел.

Улыбка на его лице заставляет мое тело дрожать от волнения.

— Ты знаешь, что происходит, когда ты заставляешь меня что-то сделать.

Черт нет.

Он пользуется преимуществом и делает выпад, пока я отвлекаюсь. Я отскакиваю с дороги и убегаю с кухни прежде, чем он успевает добраться до меня.

Мы с Кэлом годами совершенствовали нашу игру в догонялки, так что теперь я эксперт в том, как уклоняться от него. Особняк похож на лабиринт длинных коридоров и комнат. Мои легкие тяжело вздымаются, когда я бегу по главному коридору, прежде чем свернуть налево, и мой пульс учащается, когда я бегу через дом.

Мои носки не дают хорошего сцепления, и я скольжу по дереву, когда поворачиваю за угол.

Может, я и умнее, но Кэл быстрее, поэтому ему легко догнать меня, несмотря на мои попытки сбить его с толку.

Его рука обвивает мою талию. Следующее, что я помню, меня поднимают и прижимают к стене.

— Разве твоя мама не учила нас, что играть с едой нехорошо? — его улыбка заставляет мое сердце сжаться в груди.

Мои глаза сужаются в две щелочки.

— Ты начал это.

— Тогда правильно, что я и покончу с этим, — он подносит кекс к моему лицу.