— Но ты вернешься, — говорит она.

— Я вернусь — ради тебя и твоей мамочки.

— Пообещаешь на мизинчиках? — она протягивает мизинец с колеблющейся улыбкой.

Я соединяю наши мизинцы вместе и пожимаю его.

— Обещаю на мизинчиках.

Я целую ее в последний раз в макушку, прежде чем повернуться. Мой шаг замедляется, когда я вижу Лану, прислонившуюся к дверной раме, ее темные глаза и непоколебимый хмурый взгляд.

— Привет, мамочка!

Она смотрит на Ками.

— Ты рано встала, — голос не звучит обвинительно, но взгляд, который она бросает в мою сторону, звучит обвинительно.

— Меня разбудил Каэль, — Ками бросает меня под автобус.

Я тоже тебя люблю, малышка.

— Почему бы тебе не попытаться поспать подольше? У тебя сегодня будет длинный день, — Лана больше ничего не говорит, уходя, оставляя меня одного закрывать дверь. Тяжесть, давящая на мои плечи, только усиливается с каждым шагом, который я делаю по направлению к входной двери.

— Ключ, — Лана протягивает руку. Ее пальцы слегка дрожат, от чего у меня внутри все переворачивается.

— Лана…

— Не надо, — ее голос дрожит, как будто она на грани слез.

Блять.

Я достаю связку ключей и принимаюсь за работу, извлекая из нее ключ от дома. Как только я кладу его в руку Ланы, она убирает его в задний карман.

— Удачи на реабилитации, — ее голос звучит издалека. Как будто я нахожусь под водой, борясь с течением, угрожающим унести меня от нее.

— Я вернусь.

Она обходит меня, чтобы отпереть дверь.

— Это ничего не изменит между нами.

— Тогда что изменит?

— Ничего. Ты получил то, что хотел. К тому времени, как ты выйдешь из реабилитационного центра, я уверена, у нас уже будет готовый покупатель.

— Я не говорю о гребаном доме, — огрызаюсь я.

Она моргает.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне самое плохое. Это нормально. Не то чтобы я этого не заслуживаю. Но просто знай, что я выбрал реабилитацию не ради наследства.

Она насмехается, скрестив руки.

— Ты точно не выбрал ее ради меня.

— Нет. Я решил получить помощь ради себя.

Ее рот приоткрылся.

— Если бы мне нужно было только наследство, то я бы проторчал здесь еще тридцать дней и выполнил все требования, которые от меня требовались. Но вместо этого я еду на реабилитацию, потому что хочу любить себя так же сильно, как ты любишь меня.

Она втягивает воздух, но молчит.

— Я хочу быть мужчиной, которого заслуживаете вы с Ками. Веришь ты мне или нет, но это причина, по которой я еду на реабилитацию. Я проходил через этот процесс достаточно раз, чтобы знать, что это тридцать дней абсолютного ада, с какой стороны ни посмотри. Но каждый день, проведенный в тюрьме моего разума, стоит тысячи счастливых дней с тобой, — я наклоняюсь вперед и целую ее макушку. Она не прижимается ко мне со вздохом, как обычно, но ее плечи слегка опускаются.

Я провожу костяшками пальцев по ее щеке.

— Прости меня за дом. Я хотел сказать тебе об этом каждый раз, когда речь заходила об этом, но я не мог рисковать тем, что мои братья потеряют наследство после всех жертв, которые они принесли. Они бы никогда не простили меня, а я не мог жить, зная, что разрушил жизнь всех вокруг. Я и так достаточно ненавижу себя.

Она отворачивается и вытирает щеку рукавом.

Я хватаюсь за ее подбородок и заставляю ее посмотреть мне в глаза.

— Я найду способ все исправить.

Ее глаза закрываются.

— Ты не сможешь.

— Это вызов? — полусерьезно поддразниваю я.

Ее нижняя губа подрагивает.

— Нет. Это реальность.

Невидимые когти, обхватившие мое сердце, сжимают его до тех пор, пока у меня не остается дыхания и боли.

Я отступаю назад, прежде чем поцеловать грустное выражение ее лица.

— Я вернусь за тобой. Считай это своим единственным предупреждением.

Ее губы сжимаются. Я улыбаюсь ей полуулыбкой и иду к своей машине, не оглядываясь.

Я не могу оглядываться и рисковать увидеть недоверие, написанное на ее лице.

Я могу только надеяться, что все, что я сказал, удержит ее, пока я не вернусь и не докажу, что в этом мире нет ничего, чего бы я хотел больше, чем она и семья, которую мы можем иметь.

Даже если это убьет меня в процессе.

Алана

Единственное, что спасает меня от падения лицом в кровать после ухода Кэла — это то, что Ками нужно отвезти в лагерь. После того, как она провела неделю вдали от всех своих друзей, она очень рада вернуться, и это мотивирует меня продолжать двигаться.

Только когда я, наконец, отвезу ее, я смогу все обдумать. По крайней мере, это то, что я собиралась сделать, прежде чем мои подруги появились у моей входной двери, каждая из них несла кучу пакетов с продуктами.

— Что вы двое здесь делаете? — я таращусь на Вайолет и Далилу, когда они шаркают в гостевой дом.

— Нас пригласили, — Вайолет бросает на прилавок свой набор пластиковых пакетов.

— Кто?

Далила начинает распаковывать сумки.

— Кэл.

Я отступаю.

— Кэл попросил вас приехать сюда? Зачем?

— Потому что он может быть идиотом, но, по крайней мере, он заботливый идиот, который знал, что ты погрязнешь в своих страданиях на несколько дней, прежде чем позвонить нам.

Я падаю на диван и обхватываю голову руками.

— Боже мой, — моя грудь сжимается до боли.

Он позвонил твоим лучшим друзьям, потому что знал, что ты будешь избегать всех, пока не сможешь встретиться с ними лицом к лицу.

То, как он может предсказать каждый мой шаг… это делает меня одновременно счастливой и уязвимой. Счастливой, потому что нашла кого-то, кто понимает меня на молекулярном уровне, и уязвимой, потому что у этого человека есть все возможности злоупотреблять этим.

И он злоупотребил.

У меня жжет глаза.

Не смей плакать.

Я тру их, пока слезы не исчезают, хотя тяжесть, давящая на мои плечи, остается.

— Он рассказал вам о… — мой голос замолкает, когда я думаю, что лучше рассказать о наследстве.

— Завещании? — Вайолет заканчивает за меня. — Да, после того, как он попросил нас сохранить это в тайне.

— Он вам сказал?

— Он не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной хранить от нас такой секрет.

О, Боже. Мои плечи опускаются. Зачем ему идти на риск потерять свое наследство ради меня?

Потому что ему не все равно.

Я качаю головой.

— Не могу поверить, что он рассказал вам о завещании.

— Он подчеркнул, что мы не можем никому рассказывать, иначе его братья, скорее всего, уничтожат нас, — губы Далилы плотно сжимаются.

— В любом случае, я все еще не могу поверить, что он что-то вам рассказал.

— Он немного нервничал, но я думаю, только потому, что ему не нравилась идея оставлять тебя.

У меня дрожит подбородок.

Далила падает на диван с другой стороны от меня и заключает меня в объятия.

— Все будет хорошо.

Вайолет тоже обнимает меня.

— Ты пройдешь через это.

Я надеюсь на это, потому что прямо сейчас идея уйти от Кэла кажется невозможной.

Особенно, когда он планирует вернуться.

Это был довольно тихий ужин. Я провела большую часть вечера, застряв в собственных мыслях, разговаривая только для того, чтобы задать Ками вопросы, которые заставляют ее перескакивать с тему на тему, ее рот работает быстрее, чем двигатель самолета.

— Можем ли мы посмотреть фильм сегодня вечером? — спрашивает Ками посреди ужина.

— Конечно, — рассеянно говорю я, накручивая макароны на вилку, не собираясь их есть. Мой аппетит уменьшается с каждым напоминанием о Кэле.