ЦВЕТУЩАЯ ЖЕНЩИНА, ЛЕЖАЩАЯ НАВЗНИЧЬ В ЦВЕТАХ Перевод Евг. Солоновича Тайное угадывалось время в ожидании ночных дождей, в том, как менялись облака, волнистые колыбели; и я был мертв. Город между небом и землею был моим последним приютом, и меня со всех сторон окликали ласковые женщины из прошлого, и мать, помолодевшая с годами, бережно перебирая розы, белейшими чело мое венчала. Ночь была на дворе, и звезды уверенно плыли по золотым траекториям, и ставшее преходящим настигало меня в моих укрытиях, чтоб напомнить об открытых садах п смысле жизни. Но меня угнетала последней улыбкой цветущая женщина, лежащая навзничь в цветах. ОСТРОВ ОДИССЕЯ Перевод Евг. Солоновича Решителен древний голос. Внемлю эфемерные отголоски, забвенье глубокой ночи в звездной пучине. Из небесного пламени рождается остров Одиссея. По тихим рекам плывут небеса и деревья между лунными берегами. Пчелы, любимая, золото нам приносят: тайное время преображений. В ПРЕДДВЕРИИ РАССВЕТА Перевод Л. Мартынова Ночь кончена, и растворяется луна в лазури, уплывая за каналы. Живуч Сентябрь здесь на земле равнинной, и зелены ее осенние луга, как южные весенние долины. Оставил я товарищей своих и сердце схоронил в стене старинной, чтоб одиноко вспоминать тебя. О, до чего ж ты дальше, чем луна, теперь, когда в преддверии рассвета по мостовой зацокали копыта! НА ПРУТЬЯХ ИВ Перевод Евг. Солоновича Ну неужели нам до песен было, когда пришелец сердце попирал, и мертвые на площадях лежали на ледяной подстилке, и не молк скулеж детей и черный вопль несчастной, которая в распятом на столбе узнать боялась и узнала сына? На прутьях ив, как мы и поклялись, и наши лиры в эти дни висели, качались на пронзительном ветру. СТИХИ, НАПИСАННЫЕ, БЫТЬ МОЖЕТ, НА МОГИЛЬНОМ КАМНЕ Перевод Евг. Солоновича Мы здесь — вдали от всех, и снова солнце искрится медом в волосах твоих, и нам последняя цикада лета и вой сирены под ломбардским небом о том, что живы мы, напоминают. О, выжженные ветром голоса, чего хотите? Все еще исходит тоска мучительная от земли. ЦВЕТ ДОЖДЯ И ЖЕЛЕЗА Перевод Евг. Солоновича Ты говорила: молчание, одиночество, смерть, как говорят: любовь, жизнь. Это были промежуточные слова. И ветер поднимался каждое утро, и время цвета дождя и железа проносилось над камнями, над нашим замкнутым жужжанием проклятых. До правды еще далеко. Так скажи, человек, расплющенный на кресте, и ты — с окровавленными руками, как я отвечу на все вопросы? Сейчас, до того как другое безмолвие ворвется в глаза, до того как поднимется новый ветер и снова ржа расцветет. СОЛДАТЫ ПЛАЧУТ НОЧЬЮ Перевод Б. Слуцкого И креста, и молотка с Голгофы, и святых воспоминаний детства мало, чтобы раздавить войну. Ночью, перед самой смертью, сильные солдаты плачут у подножья слов, давно известных, выученных в годы мира. Многими любимые солдаты… Слез безымянные потоки… МАРАФОН Перевод Евг. Солоновича Материнских стенаний в Марафоне, раздирающих душу воплей никто не услышал. Греция была свободна. Греция свободна. В Марафоне остались солдаты, а не тени, никаких тут храмов или алтарей. Могильный холм нетронут, с высоты его видна Эвбея. Червь истории приводит в мире все в согласие: на кургане — столб, под землею — мечи и шлемы. И каким бы ни был Марафон, человек живет здесь в хижине, подобной будке часового. Я НИЧЕГО НЕ УТРАТИЛ Перевод Евг. Солоновича Я все еще здесь. Солнце кружит за плечами, как ястреб, и земля повторяет мой голос в твоем. И возобновляется зримое время в глазах, открывающих все сначала. Я ничего не утратил. Утратить — значит отправиться за диаграмму неба мимо течения снов, вдоль реки, полной листьев. В ГОСТИ ЗОВУ ТОПОЛЯ Перевод Евг. Солоновича Тень моя — на другой больничной стене. Рядом цветы, и ночами в гости зову тополя и платаны из сада, деревья с опавшею листвою — не желтой, а белой почти. Ирландки-монахини не говорят никогда о смерти, они, как бы влекомые ветром, не удивляются собственной молодости и доброте; удивленье приходит во время суровой молитвы. Мне кажется, будто я эмигрант, бодрствующий в своих одеялах, спокойный, и что лежу на земле. Быть может, я всегда умираю. Но охотно прислушиваюсь к голосу жизни, к словам, которых так и не понял, останавливаюсь на пространных гипотезах. Конечно, мне никуда не деться, останусь предан жизни и смерти душою и телом на всех возможных зримых маршрутах. Время от времени меня обгоняет что-то легкое — терпеливое время, абсурдное безразличие, что проскальзывает между смертью и иллюзией сердцебиенья. |
